- Характер размножения...
- ...а также кое-какие пресмыкающиеся. Змеи, черепахи, ящерицы все еще чувствуют себя превосходно, верно? А океан, если уж на то пошло? Ящеры приспособились к обитанию в нем - например, ихтиозавры и плезиозавры. Они тоже исчезли, хотя там не появились радикально новые, более приспособленные животные, удачливые конкуренты. Насколько мне известно, высшая форма жизни в океане - рыбы, а они возникли раньше ихтиозавров. Как вы
объясните это? Рыбы столь же хладнокровны и стоят ниже на лестнице эволюции. А в океане вопрос об избыточной величине и тяжести остроту теряет, поскольку вода обеспечивает всю необходимую поддержку. Синий кит крупнее любого когда-либо существовавшего динозавра. Еще одно: стоит ли говорить о дефектах холодной крови и утверждать, что при понижении температуры хладнокровные животные становятся вялыми? Рыбы прекрасно себя чувствуют в постоянно холодной воде с температурой лишь на несколько градусов выше нуля, и акулу уж никак не назовешь малоподвижной.
- В таком случае, почему динозавры тихонько убрались с Земли, оставив тут свои, косточки? - спросил Мейденд.
- Они были частью плана, а когда исполнили свое назначение, стали лишними, и от них избавились.
- Каким образом? С помощью надлежащим манером организованной катастрофы в духе Великовского? Столкновение с кометой? Перст Божий?
- Разумеется, нет. Вымерли естественным образом и по необходимости, в согласии с предварительными расчетами.
- В таком случае мы должны бы установить, в чем заключалась причина этого естественного и необходимого вымирания!
- Необязательно. Она могла заключаться в каком-то неведомом нарушении ящерной биохимии, в какой-то витаминной недостаточности.
- Слишком уж сложно, - сказал Тетьер.
- Только кажется, будто сложно, - отрезал я. - Предположим, возникла необходимость загнать определенный шар в лузу четырехкратным рикошетом от бортиков. Смутила бы вас сложная траектория забойного шара? Прямой удар был бы менее сложным, но он ничего не дал бы. И вопреки кажущимся сложностям нужный удар по сути был бы ничуть не труднее. Он все равно свелся бы к единичному движению кия. Только в другом направлении. А затем в дело вступили бы обычные свойства эластичных материалов и законы сохранения количества движения.
- Следовательно, - сказал Троттер, - по-вашему, течение эволюции представляет собой наиболее простой путь от изначального хаоса к человеку?
- Совершенно верно. Ни единый воробышек не падает бесцельно... как и птеродактиль.
- И куда же мы двинемся - дальше?
- Никуда. Эволюция закончилась с возникновением человека. Прежние правила больше не применимы.
- Да неужто? - вставил Мейденд. - Вы сбрасываете со счетов продолжающиеся изменения среды обитания и мутации!
- В определенном смысле - да, - заявил я. - Человек все больше и больше подчиняет себе среду обитания, все больше и больше постигает механизм мутаций. До появления человека животные не могли предвидеть изменения климата и оберегать себя от них. Не могли они и понять возникающую опасность, какой угрожают им развивающиеся новые виды, пока опасность эта не становилась непреодолимой. А теперь спросите себя: какой биологический вид способен сменить нас, и как он этого достигнет?
- Для начала, - сказал Мейденд, - возьмем насекомых. По-моему, они уже взялись за
дело.
- Они не помешали нам почти удесятерить нашу численность за последние двести пятьдесят лет. Если человек когда-нибудь сосредоточится на борьбе с насекомыми, вместо того чтобы расходовать лишнюю энергию на всякие другие войны, то вышеуказанные насекомые долго не продержатся. Доказательств у меня нет, но таково мое мнение.
- Ну а бактерии или, даже лучше, вирусы? - предложил Мейденд. - Вирус инфлюэнцы тысяча девятьсот восемнадцатого года весьма убедительно снизил нашу численность.
- Угу! - кивнул я. - Примерно на один процент. Даже Черная смерть в четырнадцатом веке умудрилась убить всего треть населения Европы - в ту эпоху, когда настоящей медици-
ны и в помине не было. Эпидемия бушевала без всяких помех в жутчайших условиях средневековой нищеты и грязи, и все-таки две трети нашего крепкого вида выжили. Нет, никаким болезням с нами не совладать, я в этом твердо убежден.
- Ну а если сам человек разовьется в, так сказать, сверхчеловека, - заметил Тетьер, - и вытеснит прежнюю братию?
- Черта с два! - сказал я. - В организме человека только одно чего-то стоит с точки зрения власти над миром - его нервная система и большие полушария мозга в частности. Это наиболее специализированная часть организма и поэтому - тупик. Если ход эволюции что-то и продемонстрировал неопровержимо, так это следующий факт: по достижении определенной степени специализации гибкость исчезает, и дальнейшее развитие может продолжаться только в сторону еще большей специализации.
- Так ведь это как раз и требуется?
- Возможно, но, как указал Мейденд, специализация имеет обыкновение достигать предела, когда плюсы превращаются в минусы. Родовые муки объясняются размерами человеческого черепа. Из-за сложности человеческой психики умственная и эмоциональная зрелость наступают куда позже половой, что приводит к множеству трудностей. Хрупкость этой психики превращает большинство нашей расы в невротиков. Как далеко сможем мы еще развиться, прежде чем наступит катастрофа?
- Развитие, - возразил Мейденд, - способно идти в сторону достижения большей стабильности или быстрейшего достижения зрелости, а не в сторону усиления мозговой деятельности.
- Не исключено, но признаков этого что-то незаметно.
- Десять тысяч лет, - сказал Тетьер, - срок довольно ничтожный в эволюционном смысле. Остается возможность, что интеллект разовьется и у других видов - а то и что-нибудь получше, если есть что-нибудь лучше.
- Мы им не позволим. В том-то и соль. Потребуются сотни тысяч лет, чтобы, например, медведи или крысы обрели интеллект, и мы истребим их, едва обнаружим такую тенденцию. Или превратим их в рабов.
- Ну ладно, - вздохнул Тетьер. - А какие-нибудь биохимические нарушения, которые вас так устраивали для динозавров? Возьмите для примера витамин С. Только у морских свинок и приматов организмы неспособны сами его вырабатывать. Предположим, эта тенденция будет развиваться, и мы окажемся в невозможной зависимости от слишком большого числа пищевых факторов. Или вдруг будет возрастать восприимчивость человека к раковым заболеваниям. Что тогда?
- Ерунда! - воскликнул я. - Суть новой ситуации в том, что мы искусственно производим все необходимые пищевые факторы и, в конце концов, можем вообще полностью перейти на синтетическую пищу. И нет никаких причин полагать, что нам не удастся найти средства предотвращения или лечения рака.
Троттер встал. Кофе он допил, но все еще держал чашку в руке.
- Хорошо, вы говорите, что мы зашли в тупик. Но что, если все это было принято в первоначальные расчеты? Творец был готов потратить триста миллионов лет, чтобы динозавры развились так или эдак, лишь бы ускорить развитие человека - во всяком случае, по вашим словам. Почему же он не в состоянии измыслить ситуацию, в которой человек использовал бы свой интеллект и контроль над окружающей средой, чтобы подготовить следующий ход в игре? Вдруг это наиболее интересный бильярдный удар?
Тут уж растерялся я.
- О чем вы?
Троттер улыбнулся мне:
- Я просто подумал, что дело не в простом совпадении и что, возможно, грядет новая раса, а старая сходит со сцены только благодаря эффективной работе этого церебрального механизма. - Он постучал себя по виску.
- Как так?
- Поправьте меня, если я ошибаюсь, но ведь ядерная физика и кибернетика одновременно захватывают все новые высоты, не так ли? Разве мы не одновременно изобретаем водородные бомбы и мыслящие машины? Что это - совпадение или часть Божьего Промысла?
Вот, пожалуй, и все об этом разговоре в обеденном перерыве. Начался он моими логическими построениями, но с тех пор. я все чаще задумываюсь.
Примечания
1
Со временем я описал свой опыт создания учебников в статье «Звук пыхтения», опубликованной в июне 1955 года в журнале «Эстаундинг» и включенной в мою книгу «Всего лишь триллион» («Абеляр - Шуман», 1957). (Примеч. авт.)