Затем он поворачивается ко мне, и краем глаза я замечаю маму, ползущую ко мне по полу.
— Не трогай его, Игорь, — огрызается она.
Папа замирает с искаженным лицом до ужаса. Он поворачивается, делая к ней шаг, поднимает ее на руки, словно она тряпичная кукла, и кидает на пол. У нее начинает хлестать кровь из носа. Я не могу дышать, я даже не могу произнести ни звука. Я просто задыхаюсь с открытым ртом, как рыба на суши.
— Не вмешивайся, — говорит папа, пиная ногой маму в живот снова и снова. Она сворачивается калачиком и не издает ни звука.
— Мама! — бесконечно кричу я, но никто не обращает на меня никакого внимания.
Я с трудом поднимаюсь на ноги, хотя все тело болит, словно его раздавила огромная скала, и с воплями несусь к маме. — Хватит, папа. Стой. Ты убьешь маму.
Папа хватает меня, как только я пытаюсь дотянуться до него.
— Ты плачешь? — рявкает он, и бабах, ударяет меня по голове. Мое тело поднимается в воздух, и я больше не чувствую боли, всего лишь мрак...
Что ты хочешь малышка, я все достану.
2. Далия Фьюри
Максимальное превосходство достигается в уничтожении врагов без сражения.
Сунь Цзы
Я поворачиваю ручку и открываю дверь без стука. В комнате горит всего лишь одна лампа, которая отбрасывает длинную тень. Он сидит одетый в кресле у окна, со скрещены ногами, лежащими на низком стеклянном столике перед ним.
Наши глаза встречаются.
Его светятся в темноте, как у волка. У меня сердце замирает, колени ослабевают. Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней.
— Ты не должен был похищать мою сестру. Это подло, — говорю я, наступает гнетущая тишина.
Он не двигается.
— Как бы еще я заставил тебя вернуться ко мне?
— Это не оправдывает тебя. Моя сестра не имеет никакого отношения к нам, а ты заставил ее страдать.
— Если бы все страдания в мире могли бы быть такими же безобидными, — сурово говорит он.
— Моя мать сходила с ума от беспокойства. Она пожилая женщина и не заслужила такого обращения.
— Да? А я не чувствую себя виноватым от твоих слов.
Я вздыхаю. Похоже мы будем препираться еще долго.
— Ты мог бы просто пригласить меня куда-нибудь сходить.
— Я не хотел приглашать тебя, я хотел украсть и владеть тобой. И делать все, что я захочу.
— Почему?
Он отклоняет голову на спинку кресла.
— Не знаю, почему. Просто знал, что хочу тебя, именно с того момента, когда положил на тебя глаз.
— Это не оправдание для того, что ты сделал.
— Это для тебя, поскольку именно ты пытаешься найти приемлемое оправдание для меня. Мне не нужно оправдываться. Я не жду ничьего прощения и разрешения, чтобы получить то, что хочу. Я просто беру. Я хотел тебя и получил. Теперь ты моя, пока я не скажу иначе, и пусть небо поможет нам разобраться, что происходит между нами.
— Ты говоришь так, будто я твоя собственность.
— Так и есть.
— Нет. Я человек, — отвечаю я, но в голосе не слышится ни силы, ни осуждения, я чувствую, как тянусь к чему-то грустному и потерянному в нем. Он похож на большое озеро, полное тайн. Под гладкой, спокойной поверхностью, которого скрывается слишком многое в глубокой темноте. Многое напоминает мне трупы, такие же белые, и они пугают меня. Я хочу этого мужчину так сильно, что мне становится даже больно, как только вспоминаю, что не смогу назвать его своим. Я для него — всего лишь еще одно тело, которым он пользуется в течение месяца.
Он устало закрывает глаза.
— Тебе не понравилась быть моей женщиной, рыбка?
Я сжимаю крепко губы. Боже, во мне борется столько противоречивых чувств, и я так запуталась. Ни один мужчина никогда не заставлял меня испытывать такие чувства.
— Понравилось, — правдиво отвечаю я, — но мне не понравилось то, что ты похитил мою сестру и из-за этого страдала моя мама.
— А где-то в глубине тебя ничего не подсказывало, что это я похитил твою сестру?
Холодок пробегает вверх у меня по позвоночнику, я застываю на месте. Сама идея мне кажется такой отвратительной, шокирующей, уродливой, но знакомой до боли. Мы два волка, не в состоянии ничего скрыть друг от друга, от других да, но не от нас самих. Дикость этого поступка скрыта для всех, кроме меня, и я знала об этом. Да, Господи, да, я всегда знала и чувствовала, но настолько глубоко спрятала это, тем самым оправдываясь и делая то, что мне хотелось больше всего: покориться ему.
Теперь, когда он приоткрыл эту дверь, я не хочу больше ничего обнаруживать за ней, продвигаясь вперед по своему пути. Но существуют вещи, которые мне просто необходимо узнать. У меня имеется свое собственное мнение на этот счет, но не более того. Я не хочу быть страусом, пряча голову в песок при первой же опасности, мне пора взять ситуацию под контроль. Я должна узнать правду, и если она соответствует тому, что мне кажется, и он не готов измениться, я не смогу остаться с ним. Неважно, насколько болезненно это будет для меня, но я все равно уйду. Прокашлявшись я наконец произношу:
— Ты... участвуешь в... торговле людьми?
— Нет.
Я с облегчением выдыхаю.
— Но Дейзи сказала, что в том месте были и другие девушки, они слышали их голоса.
— У них была пленка, чтобы создать реальную картину.
— Понятно. — Еще одна вещь, Далия. Еще одна — последняя вещь. — Ты так или иначе связан с детской порнографией?
Он смотрит на меня с отвращением.
— Никогда. Ни за что на свете.
Я моргаю, поскольку слезы неприкрытой радости, готовы пролиться из глаз. Я никогда не смогу быть в отношениях с мужчиной, который может измываться над детьми подобным образом. Для меня это табу, причем жесткое. Все остальное можно как-то пережить.
Я говорю более мягко.
— Я стала бы твоей, если ты попросишь меня об этом.
Он поворачивает голову.
— Это будет итак, без просьб.
— Что ты имеешь в виду? — шепотом спрашиваю я, глядя в его гипнотизирующие глаза, которые поблескивают жестким светом.
— Докажи мне, что ты принадлежишь мне... сдайся, — говорит он мягко и соблазнительно.
Мое сердце ухает.
— Как?
Его глаза похожи на тлеющие угли, в голосе — чувственная ласка.
— Я хочу, чтобы ты разделась, села передо мной нагая и расчесала свои волосы.
Я с удивлением и любопытством поглядываю на него. Определенно с любопытством.
— Зачем?
Он по-прежнему так же тихо отвечает:
— Потому что я попросил тебя.
У меня сдавливает горло, и я начинаю кашлять.
— А после того, как я расчесу волосы?
— А что ты думаешь будет?
— Мы будем трахаться?
Его глаза светятся неистовым светом и проницательностью, голос игривый, он цокает языком.
— Почему так грубо, рыбка?
Существует множество способов, как я могу это сделать — раздраженно, флиртуя, небрежно, сексуально, бесстрастно и даже неохотно, здесь я решаю, как и что. Почему нет, в конце концов? Мне нравится сама идея, что я могу раздеться и буду расчесывать волосы перед ним, наблюдая за возрастающей похотью в его глазах. Я хочу почувствовать себя красивой, нужной для него.
Зачем делать вид, что он принуждает меня к этому, если я сама отчаянно этого хочу?
Я скидываю туфли, берусь за низ своей майки и снимаю ее через голову. Тело начинает подрагивать от прохладного воздуха, касающегося кожи, футболка падает на пол. Его взгляд жадно проходится по моему телу. Холод отходит, и я чувствую знакомое тепло.
Я расстегиваю джинсы, стягиваю их вниз по ногам, снимаю носки. Резинка от носков оставила след у меня на лодыжках, но он не замечает его. Я расстегиваешь лифчик, и грудь выскакивает наружу. Неосознанно, я вздыхаю с облегчением, что освободилась от сковывающего лифчика. Кружево ласкает вниз руку, с тихим шелестом падая на пол.
Я поддеваю с боков резинку моих трусиков и тяну их вниз по ногам. Я стою перед ним голая, с прямой спиной, пальцы вжались в пушистый ковер, грудь высоко вздымается.
Он убирает ноги с журнального столика.
— Садись, — негромко приглашает он.
Я выдыхаю и подхожу к столику. Обойдя вокруг, сажусь перед ним, упираясь ладонями с обеих сторон, соединив колени вместе. Стеклянная поверхность под задницей холодная, и у меня бегут мурашки по всему телу.
Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.
Не говоря ни слова, он поднимается и идет в ванную комнату, затем возвращается с расческой, которую протягивает мне. Я забираю, и он садится назад в кресло. Я выбираю какую-то точку на занавесках и упираюсь в нее взглядом, медленно и ритмично проводя расческой по волосам. Как только волосы становятся прямыми, блестящими, я кладу расческу рядом с собой на столик и перевожу на него взгляд.