Мы все из Эльсинора - Алексей Корепанов

Алексей Яковлевич Корепанов Мы все из Эльсинора

Исколесив на такси окрестности доброго десятка забегаловок Северного пригорода, зажатого между рекой и заводскими корпусами, и заглянув в каждую из них, Дагл Синкер так ничего и не добился. Он уже собирался изменить тактику поисков и поджидать Рина Малайна возле дома, хоть и до вечера, – но тут ему, наконец, повезло. Рин брел по тротуару в сторону тускло-желтого куба питейного заведения у перекрестка, и ничто в его сутулой фигуре не напоминало бравого молодого капрала, каким он был когда-то – три с лишним десятка лет назад. Оба они были тогда капралами, выпускниками одной академии, и направление получили в один гарнизон. А уже потом пути их разошлись.

Прошедшие годы очень сильно изменили Рина Малайна, но Дагл Синкер все-таки узнал его.

Скомандовав такси остановиться, Дагл вышел из послушно раздвинувшей дверцы коробки, очертаниями своими смахивающей на ботинок, и, запахнув свой дорогой плащ, зашагал навстречу бывшему однокурснику.

– …В отставке, Дагл?

– Нет. Консультант, штаб Пятого сектора, Юг.

– О! – Рин Малайн чуть не поперхнулся мятным ликером; Синкер угощал. – Так ты дослужился до центуриона?

– До дубль-центуриона, – уточнил Синкер.

Рин Малайн стиснул зубы и с силой потер небритую щеку. Залпом допил свой бокал и уставился сквозь прозрачную стену пивной на малолюдную улицу. Дагл же со своим «мас ла плана» разделаться не спешил, делал мелкие редкие глотки, наслаждаясь ароматом смородины и ежевики, приправленным легкими кедровыми нотками. Он смаковал вино и поглядывал на угрюмого Рина Малайна – явно не первый был сегодня у Рина этот бокал, и совсем неживыми казались его впавшие, затуманенные глаза, и подрагивали пальцы, и темные, с сильной проседью волосы неряшливо налезали на уши.

– До дубль-центуриона… А я выше дивизион-майора так и не добрался.

– Расскажи, – Дагл Синкер взял со стола высокую бутылку и вновь наполнил бокал Рина.

Малайн мрачно усмехнулся:

– Издалека придется начинать. С Периферии.

Именно там, на Периферии, много лет назад произошло первое столкновение с неведомыми до тех пор лумийцами. Столкновение, которое переросло в довольно длительное военное противостояние, принесшее немало хлопот Земной Ассоциации.

– …Они в последний момент увернулись… и наших в плен взяли… Два экипажа, со всеми потрохами. Мы же тогда ни слухом ни духом не знали про их нейтрализаторы… Мы же вообще про них почти ничего не знали… – Рин Малайн уже выговаривал слова с трудом, делая длинные паузы и тяжело дыша. Бутылка мятного была наполовину пуста, а Дагл Синкер не управился еще и с первым бокалом. – Два экипажа, на самом выступе… И сына моего, он оператором на средней позиции… Поддержка чуть позже развернулась, сунулась – а там завеса. Но одного все-таки достали, попался на импульс. Лумийцы тоже прокололись – опять же, из-за недостатка информации…

Рин Малайн смотрел на бесстрастного собеседника, холеного, моложавого, вполне, наверное, довольного жизнью и собой – но видел не Дагла Синкера, давно забытого однокурсника, а того лумийца, первого неземлянина, с которым ему довелось столкнуться на своем веку. Лумиец был смуглым, высоким и неповоротливым, он совсем не походил на воина, бойца, и в его черных выпуклых жабьих глазах не отражалось никаких чувств. Переводчиков с лумийского тогда, в те первые дни, разумеется, еще не было, специалисты по мнемосканированию и ментоскопии, как обычно, маялись от безделья в другом секторе и могли прибыть только через сутки-другие – и пленного заперли в одном из штабных помещений, предварительно убрав оттуда все оборудование. И, разумеется, по распоряжению дивизион-майора Малайна, была обеспечена его усиленная охрана.

С этим лумийцем были связаны все надежды Малайна на то, что он вновь увидит сына. Увидит живым, целым и невредимым. Артиса можно будет обменять на этого пучеглазого увальня. Вернуть. И других тоже. Да, вернуть всех, захваченных в плен. Но главное – сына… Если, конечно, и Артис, и другие действительно захвачены в плен, а не убиты и сожраны этими чужаками. И все-таки это был шанс…

Стычки на выступе продолжались, патрули сообщали о появлении все новых групп противника, и ночь для дивизион-майора выдалась очень тяжелая. Ситуация была самой худшей из всех, какие можно представить – штаб не располагал данными о возможностях противника, да, собственно, и о его намерениях. Что это было – непреднамеренный контакт? Разведка боем? Или речь шла о спланированном вторжении в пределы Земной Ассоциации? И откуда они взялись, эти неземляне?

Да, потом постепенно все прояснилось, и оказалось, что, по большому счету, произошло недоразумение, вызванное разным мировоззрением, специфическим толкованием некоторых процессов, не совпадающим в определенных моментах восприятием действительности. Те события не были тщательно подготовленной агрессией, направленной против Земной Ассоциации. Лумийцы просто осваивали территории, которые издавна считали своими, даже не подозревая о том, что в тех местах уже обосновались земляне. Все это стало известно потом – а тогда, в первые часы, дивизион-майор Малайн не знал ни черта. Но выступ удерживал, и руководил своими парнями, и делал все, что обязан был делать… вернее, что мог. Всю ночь. Ту, самую длинную первую ночь. Не позволяя себе думать о сыне – и постоянно думая о нем, единственном сыне, Артисе… Сын, плоть от плоти, самая родная кровь…

А утром обнаружилось, что пленник мертв. Охрана была на месте, проникнуть в помещение никто не мог, ни через стены, ни через пол, ни через потолок; да и вообще, даже муха (водись здесь мухи) не залетела бы на территорию штабного комплекса незамеченной – при пяти уровнях защиты с самом совершенной, сверхчувствительной сигнализацией. И тем не менее…

Тело пленного лумийца мешком лежало на полу, и жизни в нем было не больше, чем в мешке. А в углу, прислонившись спиной к стене, сидел на корточках еще один лумиец – голый, тонкий как червяк, покрытый какой-то слизью, с такими же жабьими, ничего не выражающими глазами.

Когда прибывшие, наконец-то, мнемотехники покопались в сознании неведомо как проникшего в штаб неземлянина и доложили о результате дивизион-майору, у Рина Малайна не осталось сомнений в справедливости собственного предположения. Никаких данных мнемотехникам добыть не удалось: сознание лумийца было либо пустым, как Земля в первые дни творения, либо надежно защищенным от взлома.

Это не имело принципиального значения для Рина Малайна. Ему был ясен план лумийцев. План, успешно претворенный в жизнь.

Тот, первый, пленник располагал сведениями, которые могли бы помочь землянам справиться с агрессией. Понимая, что вызволить его не удастся, лумийцы сделали ставку на своего рейнджера, подобного ниндзя, обладающего сверхспособностями… а может, и не было никаких сверхспособностей – просто лумийцы умели создавать какие-то каналы проникновения, неведомые землянам, каналы, судя по всему, односторонние – ни

пленник, ни рейнджер не смогли вернуться к своим. Рейнджер ликвидировал пленника – то ли подчиняясь приказу, то ли его так запрограммировали… Никакой ценности, в отличие от первого лумийца, он для землян не представлял – со своим стертым или наглухо блокированным сознанием – и дальнейшая его судьба теперь зависела от тех, в чьи руки он попал.

Для Рина Малайна подобный поворот событий означал только одно: он потерял сына. Навсегда потерял сына. Окончательно и бесповоротно. Боевые действия продолжались, весь сегмент трещал по швам, лумийцы прежних ошибок не делали, и о новых пленных можно было только мечтать. Силы быстрого реагирования на поверку оказались вовсе не такими эффективными, как считалось, – и все отчетливее становилась угроза прорыва.

Реальное столкновение было настолько не похожим на разные учебные ситуации, состряпанные военными, никогда не видавшими войн, что кое у кого в те первые дни сдали нервы.

Услышав вердикт мнемотехников, дивизион-майор Рин Малайн, сам не свой от продолжающихся потерь личного состава, собственноручно застрелил бесполезного, не реагирующего ни на что чужака-рейнджера…

– …Ну откуда мне было знать, Дагл! Я же не фантазер, я военный! Да как бы мне в голову могло взбрести, что никакой это не рейнджер, а ребенок, что они так размножаются… Ну, вот тебе, – Рин ткнул пальцем в Дагла Синкера и чуть не опрокинул свой вновь наполненный бокал, – тебе могло бы такое взбрести в голову? А, Дагл?

Синкер неопределенно развел руками:

– Трудно сказать. Видишь ли…

– Да что там трудно! – перебил его побагровевший Малайн. – Никому и никогда такое взбрести в голову не может! Ур-роды лумийские…

Даже когда вооруженное противоборство было прекращено и две цивилизации начали налаживать взаимовыгодные партнерские отношения, лумийцы не сочли нужным посвящать землян в детали своего способа продолжения рода. Как уже потом объясняли отстраненному от командования Рину Малайну, зародыш вызревал в теле взрослого лумийца, потом отпочковывался от него и в считанные часы превращался из комочка величиной с кулак во вполне сформировавшееся существо. Сформировавшееся физически, но не психически и умственно. Как обеспечивалось его дальнейшее развитие, землянам было неведомо.