Достигнув подножия холма, на котором был выстроен замок, все спешились и привязали лошадей.
— К сожалению, — весело прощебетала леди Флоренс, — на шесть пар у нас только четыре компаса. Но, полагаю, мы, в конце концов, сумеем найти шесть разных направлений. Кто выбирает замок?
— Клэр собирается провести для меня экскурсию, — заявил герцог. – Как, Клэр, пойдем?
— Если пожелаете, — сказала она.
Было решено, что замок достается им. Остальные, с помощью Флоренс, выбрали другие подходящие объекты. Через час или около того все должны были встретиться в ближайшей гостинице для того, чтобы перекусить.
— Развлекайтесь! – весело крикнула леди Флоренс, взяв Персиваля Маллинза под руку и ослепительно ему улыбаясь. — В это время года лес восхитителен. И конечно, совсем безлюден и укромен.
Герцог предложил Клэр руку.
— Похоже, мы с вами будем лордом и леди замка, — улыбнулся он, — Он и вправду так хорошо отреставрирован, как выглядит отсюда?
— Не совсем. Внешние стены замка всегда наиболее крепкие. А основная часть внутренних стен разрушена. Но там есть две башни, безопасные для подъема, с хорошо отреставрированными зубчатыми стенами. С них открывается прекрасный вид на окрестности.
— О, — сказал он, — тогда мы должны подняться на них. Смею предположить, что, вы не относитесь к числу тех леди, которые останавливаются, чтобы передохнуть через каждые десять ступенек, не так ли, Клэр?
— Нет, — ответила она.
Через арочный проход они прошли в заросший травой внутренний двор и увидели разрушенные стены того, что могло быть кухней и жилыми помещениями.
— Самая высокая башня безопасна? – спросил он, указывая на ту, что была напротив них.
— Да, — сказала она.
Со стороны внутреннего двора начиналась винтовая каменная лестница, круто поднимающаяся вверх. Единственным источником света в башне были узкие вырезы стрельчатых окон. Подъем казался бесконечным. Герцог развлекал себя видом аккуратного derrière* и точеных лодыжек Клэр, поднимающейся перед ним. А затем они вышли на открытый верх башни, успокаивающе окруженный высокой зубчатой стеной. Облака, проплывающие по синему небу, создавали впечатление, будто башня движется вслед за ними.
— По крайней мере, хорошо, — усмехнулся он, — что день не прошел без моциона.
— Да, — ответила она.
— У меня такое чувство, — сказал он, — что следующие три дня я буду полностью лишен имени. Вы больше не можете назвать меня «вашим сиятельством», потому что я специально попросил вас об этом, и, в то же время, вы считаете абсолютно неприемлемым называть меня Джерадом. Я прав, Клэр?
— Простите, — сказала она, — но, боюсь, я никогда не вращалась в столь высоких кругах.
— Вы знаете, что если ущипнете меня, — сказал он, — Я скажу ой. Если вы пораните меня, у меня потечет кровь. Скажите Джерард.
— Джерард.
— Вот и славно, — сказал он. – С этим мы разобрались. Как вам нравится идея Флоренс насчет валентинов?
— Идея соответствует обстоятельствам, – ответила она, — Она хотела привнести в праздник немного романтики.
— Романтики, — хмыкнул он. Ветер прижал к ее подбородку перо шляпы. Он поднял руку, чтобы отвести его и посмотрел на ее рот. Это был довольно широкий рот, который, как он полагал, был создан для улыбок, хотя он ни разу не видел ее улыбающейся.— Клэр, Вы действительно считаете, что ее цель именно в этом?
Она облизнула губы и он счел, что это не было провокацией.
— Да, — ответила она, — Валентины, выбранные по жребию, отправляются в такие красивые места, как это.
Она сделала жест рукой, очерчивая сельские просторы, открывающиеся с вершины башни.
— Интересно, верите ли вы своим собственным словам, — сказал он, приподняв ей подбородок и проведя большим пальцем по ее губам. – Можете ли вы быть столь наивны?
— А это должно быть чем-то большим? – удивилась она.
— Намного большим, — ответил он, наклонился вперед и легонько коснулся губами ее губ. Они остались неподвижны. Он нашел ее пассивность странно возбуждающей. Возможно потому, что не привык к этому, подумал он.
— Пожалуйста, — сказала она, — не надо.
— Почему? – спросил он, — Разве поцелуй не обычное дело между валентинами?
— Мы не… — начала она.
— О, да, мы именно они, – напомнил он, — На ваше шерстяное платье прикололи кружевное сердце с нашими именами. Я выиграл вас в лотерею.
Она ничего не сказала, просто смотрела на него. Он подумал, что ее глаза – сочетание серого с голубым. Весьма красивые глаза. Подушечкой большого пальца он коснулся середины ее губ.
— Неужели поцелуй между двумя согласными на это зрелыми людьми так греховен? – спросил он, — Я не оскорблю вас предположением, что ваше совершеннолетие уже миновало?
— Конечно, нет, — ответила она. — Миновало, и давно.
— Ну, тогда, может быть, я вызываю у вас отвращение?
— Отвращение? Конечно, нет.
— Итак, я не вызываю у вас отвращение, — сказал он, — И мы, в конце концов, валентины. Целых три дня, Клэр.
Он собирался добавить и целых три ночи, но вовремя остановился.
— Да, — согласилась она.
— И нет ничего непристойного в поцелуях, которыми обмениваются валентины. Когда они зрелые люди, не испытывающие отвращения друг к другу.
— Нет,— выдавила она.
— Тогда у нас нет разногласий, — сказал он, обняв ее за плечи обеими руками и мягко привлекая ее к себе на грудь. Он приоткрыл рот, собираясь снова поцеловать ее. Ее губы по-прежнему оставались сомкнутыми, и дрожали, как и ее плечи под его руками. Он провел языком вдоль ее губ, прежде чем поднять голову и отстранить ее от себя.
— Рискну предположить, мисс Уорд, — сказал он, что и вчера вечером, и сегодня утром вы рассматривали возможность бегства. Я прав?
— Да, — ответила она.
— Но Вам понадобилось все ваше мужество, чтобы не поддаться этому порыву.
— Думаю, я проявила слишком много упрямства, ответила она, — И слишком много любопытства.
Намек на улыбку на мгновение коснулся ее губ.
— О, — сказал он, — Упрямство и любопытство. Мне нравятся эти качества. Кстати, спуск по ступеням этой старой башни намного опаснее подъема. Не будете возражать, если я пойду первым?
— Да, пожалуйста, — ответила она.
Любая другая женщина была бы сейчас в тягость, думал он, начиная спуск в кромешную темноту. По крайней мере, вопила бы и изводила требованиями о помощи. Клэр Уорд уверенно и спокойно шла позади него. Он мог видеть ее аккуратные лодыжки в черных ботинках для верховой езды всякий раз, когда оглядывался.
Он представил себе то, что, возможно, произошло между другими пятью парами у реки, в лесу и на лугу за замком и с сожалением подумал о двух своих целомудренных поцелуях. И все же, криво улыбаясь, он решил, что ни за что не поменялся бы с любым из пяти джентльменов. Даже за тысячу фунтов
*****
Клэр смотрела на себя в зеркале и снова жалела о том, что у нее нет еще одного такого же привлекательного платья, как синее шелковое. Ей всегда нравилось желтое, которое сейчас было на ней, но она знала, что по лондонским меркам оно совсем не модно. Слишком скромный неглубокий вырез, слишком узкие рукава, да и низ ничем не украшен. Она на мгновение коснулась сердечка, которое отколола от шерстяного платья и прикрепила к вечернему. Отняв руку, она увидела его подпись, перевернутую зеркалом, и совсем затмившую ее собственную.
Пора спускаться к обеду. Теперь она не испытывала чувства неловкости и застенчивости, как вчера вечером, когда никого не знала. Сегодня все совсем по-другому. Герцог Лэгнфорд, — Джерард, — поведет ее в столовую и сядет рядом с ней.
Она почти стыдилась признаться себе, что начинает наслаждаться происходящим. Верховая прогулка, то, что она всегда так любила, час, проведенный в осмотре Челмфордского замка, завтрак в гостинице. И возвращение домой. Ей было двадцать восемь. Всю сознательную жизнь она одна. Нет, конечно, это не совсем так. Но всякий раз, когда она отправлялась куда-нибудь с Родериком и Мирт, они составляли пару, а она была при них. Сегодня она обнаружила, как это приятно — быть чьей-то парой. И какое в этом чувство защищенности.
И, казалось, он совсем не рассержен тем, что его валентиной стала она. Именно это больше всего волновало ее нынешним утром. Она была готова к тому, что он будет обходиться с ней надменно и с презрением. Но он повел себя очень учтиво, даже более того. Щекам стало жарко и ее отражение в зеркале зарделось, когда она вспомнила его поцелуй на вершине башни. И он сделал нечто большее, чем поцелуй. Он коснулся ее губ языком, и это прикосновение опалило ее.
Криво улыбнувшись своему румяному от смущения изображению, она подумала, что, по крайней мере, теперь не придется сожалеть о том, что прожила жизнь нецелованной. Ее целовали. И не кто-нибудь, а герцог. И это воспоминание будет утешать ее в старости. Ее улыбка стала веселее.