Я был распределен и работал в ЦАГИ3.
В кабинете, где мне дали стол и стул, сидело пять человек. В дальнем углу располагался стол моего научного руководителя, начальника отдела, — ему было тогда около сорока. По бокам от него — столы двух сотрудниц, женщин непонятного возраста, думаю, между тридцатью пятью и сорока пятью. В их задачу входило собирать в папки какие-то бумаги, которые давал им начальник отдела, а также чертить графики на основе данных, которые мы периодически получали от экспериментов в аэродинамической трубе. Эксперименты тогда уже проходили редко, и потому реальной работы и загрузки у женщин не было.
Постепенно я начал понимать, что одна из главных задач мужской части нашего отдела заключалась в том, чтобы загрузить работой этих двух наших женщин. Основной же задачей этих сотрудниц было… заваривать чай.
Это была отдельная и очень важная процедура. И состояла она из следующих этапов. Освободить стол или хотя бы угол стола от бумаг и чертежей. Положить на него деревянную доску. Поставить сверху чайник, предварительно наполнив его водой. Засунуть в него кипятильник, опустить крышку. Поднять ее, когда закипит вода, вынуть кипятильник, снова опустить крышку. На отдельную доску поставить фарфоровый чайничек, насыпать туда чай из пачки «с индийским слоном», залить кипяток, закрыть чайничек. Обернуть чайничек полотенцем и через пять минут предложить всем… чайную паузу! Такая процедура непременно проделывалась два раз в день — утром и ближе к вечеру, не считая обеденного перерыва.
Кроме этих двух сотрудниц, начальника отдела и меня, студента-выпускника, в углу располагался еще один замначальника отдела, молодой кандидат наук. Ему было тридцать два.
Я просидел в том кабинете около года — последние шесть месяцев выпускного курса института, когда я готовил дипломную работу по аэродинамике вихревых потоков у носовой части истребителя на больших углах атаки, и первые шесть месяцев аспирантуры, когда я должен был начинать готовить кандидатскую.
Еще не закончив институт, я увидел, что дела в ЦАГИ идут тухло.
Реальной исследовательской работы уже почти не было. Каких-то больших научных задач — тоже. Все пытались себе придумать какое-то занятие, но все это было очень отвлеченно, без прорывов.
В основном все отделы, и наш в том числе, занимались компьютеризацией. Сначала стояла задача получить компьютер начальнику отдела, затем — для всех сотрудников-мужчин. Потом в институт завезли «мышки», и все стали выбивать себе их. Потом появился большой общий компьютерный зал, и я стал пропадать там часами и иногда оставаться на ночь, готовя дипломную работу.
В наш общий кабинет приходить не хотелось, там царила скука и какая-то полная бесперспективность. Начальнику отдела — сорок, его заместителю — тридцать два, мне — двадцать пять. «Я что, семь лет так и буду тут сидеть до должности замначальника отдела? — думал я. — И пятнадцать лет до начальника отдела? И все это между чайными паузами?!»
Обо всех наших студенческих «шабашках» и проектах я не рассказывал никому в отделе. Будучи студентом — а потом аспирантом, — я имел свободный график и потому не спрашивал у начальника отдела, можно ли мне уйти и когда прийти в следующий раз.
Но я был человек дисциплинированный и ответственный и потому успевал и побывать в том кабинете, и посидеть в общем компьютерном зале института, успевал заниматься «коммерцией», общественной комсомольской работой на факультете и семейной жизнью молодого отца (нашему первому сыну тогда было уже около трех лет).
И вот как-то осенью 1991 года — посреди рабочего дня, как раз перед очередной чайной паузой — я зашел в наш кабинет отделения механики летательных аппаратов ЦАГИ с тортом. Поздоровался со всеми и сказал, что пришел попрощаться.
Я решил уйти из науки в рыночный бизнес!
Наши тетушки замерли — точнее, замер весь отдел. Думаю, у всех тогда были смешанные чувства. Начальник вздохнул с облегчением, потому что я снял с него груз ответственности — искать мне тему для кандидатской, когда он сам все никак не мог придумать тему для своей докторской. Его молодой заместитель, наверное, тоже вздохнул с облегчением, поскольку в моем лице ушел молодой и прыткий, который мог бы еще его и подсидеть.
Дама помоложе в первый момент меня пожалела. «Куда же ты теперь без работы? У тебя же ребенок!» — подумала она. У нее самой был тогда сын лет пяти, и она боялась, что ее молодой муж может потерять работу. И только вторая дама, что была постарше, смотрела на меня в тот момент с восторгом и восхищением. «Так и надо, — молча говорил мне ее взгляд. — Это настоящий мужской поступок».
— А куда ты идешь? — спросили меня коллеги, когда мы уже почти выпили весь чай и съели почти весь торт.
— Мы открываем филиал банка, — сказал я. — И я буду директором.
Весь отдел так и замер с недоеденными кусками торта во рту!
— Банка? Какого? — стали они наперебой расспрашивать меня.
— Коммерческого, — гордо ответил я.
Потом, конечно, все долго смеялись. Они и радовались за меня, и ничего не понимали. Что такое вообще банк? Что я мог знать об этом, когда я тут месяц за месяцем вроде бы сидел рядом с ними? Сами-то они ничего о банках не знали. В общем, вопросов тогда было больше, чем ответов, — и у них, и у меня. Ведь все только начиналось.
Когда я уже выходил из кабинета, кто-то меня спросил: «А какая у тебя там будет зарплата?»
Я, чуть смущаясь, ответил: «Одна тысяча рублей».
И это был второй для них шок, так как тысячу рублей в тот момент, кажется, составляла зарплата всего нашего отдела, включая начальника.
Мы попрощались, и я ушел.
Я не стал их совсем травмировать. На самом деле мне дали тогда зарплату в две тысячи рублей.
P.S.
Через два года, когда советская наука совсем разваливалась, когда во всех НИИ перестали выплачивать зарплаты и начались повальные увольнения, почти весь тот свой отдел я принял к нам на работу в банк. Одна из сотрудниц пришла к нам в бухгалтерию, другая стала операционисткой в филиале в Жуковском.
А своего начальника я устроил управляющим в одном из наших московских отделений.
И только тот молодой зам так, кажется, и остался в науке.
Банк: начало (осень 1991 года)
По старым стройотрядовским связям Андрей договорился, что нам дадут временно пустой кабинет в здании горкома комсомола на Колпачном.
Главное в этом кабинете было то, что там стоял телефон и по нему можно было звонить свободно и куда угодно. В этом же здании горкома начинал тогда свой бизнес и Ходорковский, а чуть позже оно станет основным офисом группы «Менатеп».
Если есть телефон — значит, нужно куда-то звонить и что-то предлагать. Главный вопрос был: что предлагать? Торговать компьютерами или факсами, начинать организовывать новую биржу или что-то в том же духе?
Но мы быстро поняли, что это уже никому не нужно — уже было много и бирж, и контор по торговле факсами.
И вот в какой-то момент пришла мысль…
А может — банк?
И тут Игорь сказал, что у него тетка из Вышнего Волочка и что она вроде бы работает в каком-то банке. Может, им что-то нужно в Москве? Игорь позвонил своей родственнице, и та ему ответила: да, их старый советский Жилсоцбанк4 акционируется — и будет теперь называться Тверьуниверсалбанк. Она пообещала поговорить с руководителями банка о том, не хотят ли они открыть московский филиал.
Через некоторое время она перезвонила и сказала: «Им это интересно! Козырева (она была президентом банка) как раз задумалась о том, чтобы открыть в Москве филиал».
Мы тут же договорились, что Козырева приедет к нам в Москву познакомиться.
Поняв, что к этому есть интерес, мы стали искать телефоны и других региональных контор Жилсоцбанков и Промстройбанков5 и всех спрашивать: «А не хотите ли вы открыть московский филиал?»
И — о чудо! — практически везде нам говорили: «Да». Банки активно развивались, и все хотели открыть филиал в Москве! Таким образом, за неделю мы получили минимум три или четыре твердых предложения встретиться. Мы договорились, что к кому-то приедем сами, кто-то согласился добраться до нас в Москве.
И тут комната в здании горкома комсомола оказалась нам очень важна для презентации себя как команды. Вот, смотрите, какие мы крутые, со связями в центре Москвы!
Уже на следующей неделе к нам на черном иностранном автомобиле приехала красивая высокая моложавая женщина, блондинка лет сорока — сорока пяти Александра Михайловна Козырева. Она нам сразу понравилась. Мы заранее договорились с секретарем горкома, чтобы он временно пустил нас в свой большой кабинет — там мы с ней и встретились. Сказали мы примерно следующее: мы сами из Физтеха, активные комсомольцы, входим в руководство областного штаба строительных отрядов, всех тут в Москве знаем и все можем решать, хоть и молодые. Нам тогда было по двадцать пять лет. Мы предлагаем организовать в Москве какой-нибудь бизнес для региональных банков.