— Тварь неразумная, — бормочет Доменико, — ах ты отродье! Отродье…
Кошачий глаз отворяется, по телу прокатывается волна. Высоко запрокинув голову, кот поднимается и бесконечно долгим упругим движением тянется к потолку. Доменико не мешкая хватает его в охапку и выбрасывает за порог:
— Поди вон!
Кот удаляется, опасливо пригибая голову, но на полдороге оборачивается и бросает на Доменико ОСОБЫЙ взгляд, означающий вечную кошачью вендетту.
* * *На кухне внимательно исследует пустую бочку, пахнущую рыбой.
Рыбы давно уже нет в этой бочке.
* * *Во дворе присматривает за воробьем. Не для охоты, а ради чистого удовольствия.
* * *В конюшне одним махом взлетает на верхнюю балку, освещенную солнцем, оттуда подает голос. Конь ухом не ведет. Беспримерное отсутствие любопытства.
* * *Заглядывает в окно, мягко ступает на подоконник, замирает на мгновение, и, убедившись, что человеку до него нет дела, прыгает на крышку клавесина. Неторопливо вылизывает хвост и бока. Окончив, подходит к краю и опускает лапу на клавиатуру — с таким видом, будто собрался удить рыбу в проруби.
* * *— Верно ли говорят, что наш итальянец что ни день показывает новую сонату, а то и две?
— Вчера самолично в этом убедился, и, смею признаться, каждая вещица хороша — просто на удивление!
— Выпекает он их, что ли?
— Говорят (я, разумеется, не склонен верить всему, что прислуга болтает), ему играют бесы, а он за ними записывает. Флорентина божилась, что в отсутствие маэстро слышала из-за двери бесовскую музыку, которая совсем ни на что не похожа, а когда отворила дверь, комната была пуста.
— Вздор!
— И я говорю: вздор. Чего только не придумают…
Голос и Моль
— Что ж, теперь можно подумать и о поэзии, — пробормотала Моль, окончательно запутавшись в складках тяжелого драпового пальто. Пальто висело в шкафу, шкаф стоял в прихожей, прихожая помещалась в квартире, а та — на третьем этаже старого трехэтажного дома — последнего в ряду таких же точно старых трехэтажных домов по улице Вознесенской.
— Этаж последний, — сказала Моль и повторила, пробуя каждое слово на вкус: — Этаж — какой?.. Правильно: последний. Как поцелуй, париж, танго, укус или ангел…
Этаж — последний, чулан — все тот же,
Все та же дрянь размазана по стенам…
Неплохо.
Она огляделась. В темном шкафу — одна-одинешенька среди хлопьев пыли и легиона рубашек, повисших на плечиках.
Стоп-кадр: застывший в пыльном воздухе сонм ангелов…
— Сонм-сонм… сонм-сонм-сонм… — промурлыкала Моль и едва не поперхнулась:
Здесь сонмы ангелов, алкая свободы,
Стучатся в пыльные и сумрачные своды.
Тут откуда-то сверху раздался Голос. Он был таким зычным и гулким, что вначале Моль ничего не расслышала.
— Что? — закричала она. — Я ничего не слышу!
— Я говорю: нет у нас никаких сводов! — громыхнул Голос.
— Вы не могли бы говорить потише?!! — взмолилась Моль. — Желательно — шепотом! Говорите шепотом, будто в шкафу кто-то уснул и вы боитесь его разбудить!
— Если этот Кто-то уснул и я боюсь Его разбудить, — раздумчиво прошептал Голос, — чего ради я стану с Ним разговаривать?
— Хороший вопрос, — призналась Моль и немного раздраженно добавила: — А вы что, философ? Парадоксов друг?
— Что-то в этом роде… — ответил Голос. — Так куда они стучатся, сонмы эти?
— Они стучатся в стены, дверь и потолок! — ответила Моль.
— Зачем же они безобразничают? Случайный прохожий может подумать, что в шкафу завелся полтергейст! Представляете себе, что тогда начнется!
Моль тихонько засмеялась:
— На самом деле никто никуда не стучится. Просто я снова попала в Безвыходное Положение, а в Безвыходном Положении только и остается что писать стихи. Видите ли, я запуталась в складках. Этот мир полон складок. Окажись на моем месте кто пожиже, он бы уже рыдал, ожидая неминуемой смерти!
— А вы, стало быть, в ожидании неминуемой смерти — стишата пописываете?
— Ага! — радостно созналась Моль.
— И много уже написали?
— Уйму!
— Тааак… — Голос звучал все громче и громче, словно позабыв о том, что его просили сбавить тон. — Ну и где же они — ваши стихи?
— Где?.. — Моль слегка растерялась. — Ну… по большей части… тут.
— Простите?
— Я помню их наизусть.
— Что ж, прочтите что-нибудь…
— С удовольствием. Что бы вам хотелось услышать?
— Что-нибудь осмысленное… с намеком… на обстоятельства.
— Ясненько! — сказала Моль. — Никаких проблем:
Вы засмейтесь, палачи!
Вы рассмейтесь, скрипачи!
Смейтесь, смейтесь, усачи!
Хохочите, хохмачи!
Наступила тишина. Голос ждал продолжения, а Моль — аплодисментов. Наконец она вежливо кашлянула, как бы давая понять, что пауза затянулась.
— Ну что ж, — осторожно сказал Голос, — нельзя не признать… у вас хорошее чувство ритма…
— Спасибо! — просияла Моль. — Я знала, что вы станете меня боготворить и из элементарного чувства благодарности спасете от неминуемой гибели! Ведь правда, спасете?
— Разумеется… — рассеянно отозвался Голос и, помолчав, как бы нехотя добавил: — А ведь я тоже пишу стихи. Хотите послушать?
— Конечно!
— Вот — самое свежее, надеюсь, вам понравится:
Вскормил кукушку воробей,
Бездомного птенца,
А тот возьми да и убей
Приемного отца!
Моли стихотворение не понравилось.
— Совсем неплохо… — сказала она после минутного молчания: — Птенец — бездомный. Голодный, наверное… И убийство — неожиданное и жуткое. За душу берет!
— А вот еще:
Тот, кто крошек не сберег,
Черствой коркой пренебрег,
Будет каяться, когда
Постучится в дверь нужда.
— Превосходные стихи, — солгала Моль, — сразу видно профессионала. К тому же — мудрые!.. Я, пожалуй, возьму у вас пару уроков стихосложения. Не хотите ли пригласить меня на чашку английского чаю?
— Я бы не прочь, — ответствовал Голос, — да вот загвоздка: терпеть не могу чай.
— В таком случае можно было бы ограничиться кофе со сливками…
— Я вообще не пью.
— Никогда?
— Никогда.
— Вот ведь незадача какая… А что же вы делаете?
— Вот, иногда с насекомыми беседую, но это — в хорошем расположении духа…
— Стало быть, у вас — хорошее расположение духа?
— Сносное.
— Тогда уже можно начинать меня спасать. Будь вы не в настроении, появилось бы какое-то оправдание, а так… никакой причины не спасать меня у вас нет. Так что — давайте… приступайте.
Голос хмыкнул и пробурчал:
— Вас не нужно спасать. Вы и сама превосходно справитесь. Поверните направо. Теперь налево. Поднимитесь наверх. Налево. Еще раз налево. Все. Вы совершенно свободны.
Моль взлетела и покружила немного в темноте, пытаясь распознать источник Голоса. Не найдя никого, она протиснулась в замочную скважину и только собралась было покинуть навсегда пыльный старый шкаф, но тут Голос шепнул:
— Хотелось бы уточнить кое-что напоследок… если можно…
— Конечно, все что угодно! Я вам так обязана!
— Про палачей я все понимаю. Вы засмейтесь, палачи. Все ясно. А вот со скрипачами куда сложнее. Откуда эти скрипачи? Что за скрипачи такие?
Моль вздохнула и призадумалась, пытаясь сформулировать ответ. Голос понял ее молчание по-своему и продолжил:
— Ну хорошо, не надо скрипачей. Давайте с усачами разберемся. Разве на их месте не могли оказаться лихачи? Или циркачи какие-нибудь?
Моль снова вздохнула:
— Нет, никак не могли.
— Но почему?
— Видите ли, если бы на их месте оказались циркачи, вы бы меня не спасли.
Голос помолчал немного и сказал:
— Ничего не понимаю.
— Я тоже, — призналась Моль. — Но заклинание должно быть идеальным, каждый элемент на своем месте. Иначе не сработает.
— Какое заклинание?
— Все мои стихи написаны в Безвыходном Положении. Я живу, пока пишу. Прощайте.
Сказав это, Моль выпорхнула наружу, покружила по комнате и пропала из виду. Старый шкаф вздохнул и пробормотал про себя:
— Трюкачи. Калачи. Врачи. Мячи. Очи… Ничего не понимаю…
Оазис
— А все потому, что нам чертовски не хватает гибкости, — сказал телеграфный столб.
— В самом деле? — удивился Южный Ветер. — Я бы с вами согласился — просто из вежливости, но боюсь, это было бы опрометчиво: всем и каждому ясно, что у меня маловато опыта, чтобы осмыслить данное утверждение. Я, пожалуй, воздержусь… и не просите… не умоляйте… ни в коем случае не настаивайте! Видите ли…