– Что ты там шепчешь-то?
– Говорю, молиться за тебя буду! А ты, любимый супруг мой, поезжай с легким сердцем и не переживай – я за тебя с государством управлюсь…
– Кто б сомневался!
– …а корона германская нам бы не помешала!
Юная княгиня вдруг улыбнулась так широко и весело, что даже вечно озабоченный делами владыко посветлел лицом да поддержал Елену:
– Правильно, не помешала бы! И что с того, что германские земли все сами по себе живут? У нас на Руси так тоже совсем недавно было, покуда ты, великий князь, не пришел.
– С папами бы еще решить, – подумав, предложила княгиня. – Их ведь сейчас трое, так?
– Так. – Отец Симеон кивнул и продолжил, поглаживая бороду: – Григорий, Бенедикт и Иоанн.
– Там поглядим, кого поддержать, – махнул рукой князь. – Кто кобениться не будет и с Сигизмундом чуток подмогнет.
Посольство решили отправить тайно – Сигизмунд хоть и молод, да уперт, умен и коварен изрядно, да и руки у него длинные – зачем зря рисковать? Двойника – как когда-то – вместо Егора не ставили, ни к чему было. Просто отправили три богатых обоза с войском разом да в разные стороны – один в Москву, другой – в Орду, третий – в сторону Вологды. Князя великого во всех трех отрядах видели, а куда он точно выехал, никто поведать не мог. Может, в Москву, а может – и в Орду, но скорее всего – через Вологду в Хлынов да в Вятку – давно туда собирался, самолично глянуть, как сибирские дела идут.
Уезжая, князь совершенно официально, как не раз уже делал, оставил вместо себя править супругу, пресветлую княгиню Елену… тяжелую руку которой знали отнюдь не только волшбицы-колдуньи. Правила княгинюшка жестко, кровь лить не боялась и мятежи подавляла нещадно, потому и уважал ее народ не меньше, чем самого князя. Страшился! А без страха-то – как?
Все три отряда – московский, ордынский, сибирский – отгуляв, вышли из Новгорода одновременно: быстро, четко, организованно. А немного погодя отчалили от Ладоги три двухмачтовые морские ладьи, две каракки и четыре когга, принадлежавшие некоему Федору Тимофеевичу, посаднику Славенского конца Торговой стороны Господина Великого Новгорода. Федор Тимофеевич, человек пожилой, опытный и умный, всегда поддерживал князя во всех начинаниях и даже, осмелев, давал ему советы, которым великий князь не считал зазорным следовать, за что посадник уважал его еще больше.
Курс флотилии тайны не составлял – как всегда, через Нарву и Ревель в Стокгольм – за медными крицами, – оттуда в Любек, ну а дальше – домой. Правда, пассажиров на этот раз не брали, всем кормчим хозяин строго-настрого наказал говорить, мол, все места заняты.
– Говорят тебе, все места заняты! – так и объясняли в конторе на ладожской пристани настырному ганзейскому немцу, только что прибывшему из Новгорода на большом челне. Такие рейсы – Новгород – Ладога и обратно – выполнялись регулярно, ибо крупные морские суда в Новгород по Волхову не поднимались – пороги! – а разгружались и стояли в Ладоге.
– Ну, как же, как же так? – заламывая руки, причитал немец. – О, майн гот! Я же опаздываю… и так на этот караван рассчитывал. Ну… может быть, как-нибудь все же можно, а? Я бы заплатил.
– Сказано же – нету местов! Раньше надо было приходить.
– О, боже!
– Ты вот что, господине хороший, – смилостивился приказчик. – Тут на якоре длинный такой кораблик стоит, видел? Трехмачтовый.
– О, я, я! – обрадованно закивал немец. – Видел. И что это за судно? Оно тоже отправляется в Стокгольм, да?
– До Готланда точно доберешься, а там уж и недалече, – покусав перо, усмехнулся конторский служащий. – «Морская Дева» – так тот корабль зовется, запомни. Шкипер с него и матросы тут недалеко, в таверне, гуляют, попутного груза ждут – с василькова вымола им меду в бочонках обещали, не сегодня завтра доставят, а как доставят, так они сразу и с якоря снимутся. Так что не зевай!
– О, благодарю, любезнейший господин! – рассыпался в поклонах немец.
Смешной такой, забавный – в куцем темном плаще, в кургузом кафтанчике складками. На голове засаленный берет с поникшим петушиным пером, лицо бледное, бородка рыжеватая, усики… в левом ухе – золотая серьга.
«Морская Дева» снялась с якоря еще раньше, чем отчалили суда Федора Тимофеевича. Даже меда своего не дождались готландские немцы, отплыли вмиг, видать, решили, что нечего тут больше ждать.
– Славный корабль! – стоя на высокой корме выстроенной на стокгольмской верфи каракки «Святой Георгий», Егор проводил взглядом таявшее в утренней туманной дымке судно. – Ходко идет.
– Так парусов много и мачты высокие, – покивал невысокий, с сивой окладистой бородой боцман. – К тому ж и шкипер опытный – это сразу видать. Да здесь они еще и наверняка лоцмана взяли.
– Хорош, – снова похвалил князь. – Мы за таким вряд ли угонимся.
Моряк горделиво повел плечом:
– Мы-то как раз догоним, а вот когги да ладьи… Когги слишком уж пузатые, а на ладейках парусов маловато.
– Так нарастить!
– Ежели, господине, нарастить, так это и корпус другой ладить надобно. Уже и не ладейка будет.
– Да, – согласно кивнул Егор.
В коротком немецком камзоле, в узких штанах-чулках – как в Новгороде нынче одевались многие – князь выглядел сейчас как обычный негоциант, отправившийся по торговым делам в Стокгольм или Любек. Таких людей – достаточно еще молодых, решительных, знающих языки, а также морское и финансовое дело, в отличие от всех прочих русских земель, в Новгороде хватало всегда, и с избытком.
Кроме немецкого камзола – крепкие кожаные башмаки с модными пряжками, да доброго сукна плащ, да короткий, в потертых ножнах, меч на широком поясе. Небольшая «шкиперская» бородка, волевой взгляд, светлые, завитые по немецкой моде локоны. Много, много таких молодых людей было в Новгороде – негоциантов, искателей счастья, ушкуйников. Кто-то хаживал по Варяжскому морю и был хорошим знакомцем хозяев портовых таверн от Ревеля до Любека и дальше, кто-то когда-то тревожил лихими набегами Орду, а ныне отправился на покорение Сибири, где опасностей было ничуть не меньше, чем в море.
Егор ничем не отличался от этого типа людей и не привлекал к себе слишком уж любопытные взгляды… разве что женские – ну, этого уж никак было не избежать, новгородские-то женки в теремах никогда не сидели, жизнь вели вольную, за что никто их не срамил… попробовали бы! Живо б в Волхове оказались.
Да чего далеко ходить, одна из таких «женок», шкиперша Василиса, вдова знаменитого ладожского лоцмана Тимофея Весло, ныне командовала морской ладьей в составе флотилии Федора Тимофеевича, и командовала так, что никто и пикнуть не смел! Уважали.
О том, кто Егор на самом деле такой, никто из корабельщиков не знал, только кормчие могли лишь смутно догадываться – посадник представил знатного пассажира лично, однако не говорил, что он – князь, просто приказал подчиняться сему молодому человеку беспрекословно.
Воины личной охраны – дружина! – те, конечно, знали, но держали язык за зубами, изображая из себя лишь подручных молодого купца… или небольшую ватажку – в излишние подробности жизни своих пассажиров среди корабельного люда вдаваться было не принято.
Никто из старых соратников и друзей сейчас с Егором, конечно же, не стоял, как раньше, плечом к плечу. Кого-то уже и в живых не было, кто-то управлял городами в разных концах страны, а кое-кто – как Федька – правил службу тайную в заморских землях.
Князь, кстати, в корабельную роспись записался под своим настоящим именем – Вожников Егор. Именно так… а не Великий князь Всея Руси Георгий Заозерский!
Плавание проходило спокойно. Выйдя из устья Невы в Балтийское – Варяжское – море, отправили на лодке лоцманов обратно в Ниен (городишко бывший свейский, а ныне – русский, на финской Охте-реке), и дальше пошли к Нарве, а потом, без всяких приключений, и в Ревель.
Море было чистым, спокойным, и с погодой повезло, однако шли не торопясь – ветер дул в левую скулу, а неповоротливые одномачтовые когги часто менять курс не умели, вот и приходилось подстраиваться под них.
– Ох и поползни, – ворчал на корме «Святого Георгия» старый кормчий Онуфрий Кольцо, – пузатые слишком. Наш-то кораблик груза не меньше берет, однако ж не в пример изворотлив да скор. В Стекольнах делан.
– Я слыхал, на наших, ладожских верфях, с дюжину таких заложили, – пряча усмешку, промолвил Егор. – Мастера там не только свеи, голландцы да немцы – и своих полно.
– Хо! – Хохотнув, кормчий довольно погладил румпель. – Этак скоро все море нашим будет.
– Будет, – убежденно кивнул Егор. – Никуда не денется.
– А я вот еще слыхал, будто во фряжских землях обшивку кораблю иначе кладут, не внакрой, как на нашем «Георгии», а встык, гладко. Карвель – по-фряжски прозывается, и суда так зовут – карвели.