- И?..
- Просто отдай. Это не игрушка.
- А если знать правила игры? - и, внезапно развернувшись, Рената с приличного расстояния всадила нож в лозу дикого винограда за перилами балкона. Растение затянуло всю стену старинного пятиэтажного здания, и местами толщина его покрытых древесной корой веток достигала в поперечнике не меньше пяти сантиметров. Именно в такое утолщение, как в масло, и вошло причудливо изогнутое сверкающее лезвие.
Наступила пауза. Ник смотрел на Ренату; Рената же, щурясь на солнце, закалывала на затылке золотые волосы.
Тишину нарушил телефонный звонок. Николай очнулся и пошел за трубкой. Рената проводила его взглядом и посмотрела вниз, с высоты третьего этажа. В глазах ее появилось что-то хищное, как у дикого зверя в засаде, который прицеливается, чтобы прыгнуть на ничего не подозревающую жертву. И эта женщина еще десять дней назад смертельно боялась высоты!..
Слушая собеседника, Николай наблюдал за нею. Куколка, куколка, что же это с тобой?..
- Рената! Ладонька! Я скоро! - положив трубку, крикнул он. - Я в офис к Розе, мигом - туда и обратно. Не скучай, ага?
Он разговаривал с нею как с больной. Прежде Рената кинула бы в него чем-нибудь тяжелым за такой тон. Или легким, но при условии, что это был бы тот самый нож, застрявший в стволе толстой виноградной лозы. Теперь же она вытащила лезвие из плоти растения, что-то шепнула в заслезившую рану и, войдя в комнату, скользнула к своему дивану в зале: у нее уже появился "свой" диван, которым она безраздельно пользовалась в отсутствие посторонних и на который никогда не садилась, если дома была "маман" Николая.
- Смотри, только дверь - никому! - звеня ключами, предупредил Ник, захватил кожаную папку и захлопнул за собой дверь.
Рената посмотрела ему вслед и услышала, что он подергал дверь, проверяя, сработал ли замок. Тогда она легла на диван и закрыла глаза. Срок действия приостановлен. Теперь, как всегда - период статики.
Рождение - это выход, смерть - это вход.
Тринадцать идут дорогой жизни,
Тринадцать идут дорогой смерти,
Но и Тринадцать - те, что живы
Уже умирали прежде,
Но вслед за тем родились вновь...
Он освободился от того, что может умереть...
Пальцы коснулись непокорно выбившихся из-под заколки золотых волос, а губы прошептали:
- Глаза её - полынный мед,
Волосы - мед из полыни...
Это - про тебя...
- Я тогда была мертвой.
- Чем пахнут звезды?
- Льдом. Зимой в Гималаях. Снегом. Ветром...
- Ты все это знаешь, Возрожденная... Почему же ты не понимала меня ТОГДА?..
- Я не понимаю и сейчас...
- Не взрослеющая душа...
- Не говори так больше никогда! Не говори! Я чувствую, что это - страшно и что я не могу сделать что-то важное... Не говори так больше...
- Ты состоишь из запретов, Возрожденная!
- Наверное, мы с тобой никогда бы и не поняли друг друга, Ал... Саша?..
Она слегка рассмеялась:
- Ал... Саша... Теперь это уже не важно. Ты успокоилась? Ты можешь думать, чувствовать, воспринимать?
- Теперь я знаю, что ты по-прежнему рядом со мной. Пусть это будет нашей тайной. Но... не покидай меня никогда... Я люблю тебя, теперь еще больше люблю...
Ответа не последовало.
- Я полюбила наши сны. Всей душой... И мне тяжело, когда все заканчивается. Невыносимо тяжело...
- Это ненадолго... Ты мне веришь?
- Кому же мне еще верить?
- Я должен помочь тебе вспомнить, но не знаю, как... Ты быстро учишься, Вечно Возрожденная, ты уже умела все это когда-то...
- Почему ты так зовешь меня?
- Потому что так переводится твое имя...
- Сегодня ты впервые отозвался во мне. Почему только сегодня? Почему ты молчал раньше?
(Тихий смех).
- Почему?!
- По многим причинам, о которых мы еще не ЗНАЕМ, но чувствуем оба. Я прав?
- Да.
- Так вот, теперь ты наконец успокоилась, ты перестала чувствовать острую боль. Для этого всегда требуется девять дней, ровно девять - чтобы перерезать невидимые путы, связующие каждое существо с этой землей, с этим небом, со стихиями... и уйти в другие... Пока нас слишком помнят, нам нет свободы. Пока о нас ЗДЕСЬ слишком скорбят, нет нам покоя. Вспомни об обычаях старины, когда на тризне не рыдали, а пели и веселились. Многое теряем мы, когда забываем привычки своих прежних тел, движения своего духа...
- Ты вернешься?
- А я никуда и никогда не уходил. Просто ты меня не помнишь. И разговор этот не вспомнишь, когда я замолчу...
- Я пытаюсь. Что я должна сделать, чтобы не забыть?!
- Ничего. Не старайся. Оно либо придет само, либо... не придет вообще... - голос ее затих. - Спи, малыш...
Рената медленно засыпала.
**************************************************************************************
- Уже знаешь, что происходит с акциями? Это издевательство, - были первые слова Константина Геннадьевича, когда он вышел возле роскошного особняка Виктора Николаевича Рушинского (в отличие от того же Скорпиона, второй челябинский босс концерна "Саламандра ин файр" любил пошиковать по полной программе).
Рушинский методично отжимался на газоне. В ответ на появление компаньона он поднялся на ноги и измерил пульс.
- Ну, что ж поделать... Расшевелили этот улей, что теперь жаловаться на укусы... - он несколько раз глубоко вдохнул, выполняя какое-то упражнение из дыхательной йоги. - Идем. Тебя сына твой ждет - не дождется.
- Андрей?! - Константин Геннадьевич сунул руки в карманы утепленного плаща и проследовал за хозяином в дом.
Скорпион-младший уже успел восстановить силы, порядком истощенные за две недели беспрерывной погони. Обратную операцию на лице он делать не стал, но, придя в норму за последние девять дней, и без того все меньше и меньше походил на своего измотанного "двойника". Он сидел у телевизора и невозмутимо созерцал последний штатовский блокбастер с погонями, убийствами, кетчупом, брызжущим во все стороны, и прочим, и прочим.
- Ты бы хоть раз брякнул мне, что ли... - развел руками Константин Геннадьевич и снял плащ.
Андрей вытащил из нагрудного кармана пиджака "мобильник" и набрал номер. Почти тут же завопил сотовый у отца. Тот в изумлении посмотрел на сына, не в состоянии привыкнуть к его дурацким шуточкам.
- Почему не снимаешь трубку? Или абонент временно не доступен? - Андрей снова сел, сочтя вероятно, что сыновний долг он уже исполнил, поприветствовав папу вставанием, и закинул ногу на ногу. - Рушинский - кстати, ты его встретил?.. - хочет, чтобы я довел это дело до конца. Восстановил данные, испорченные этими паскудами...
- А чтобы ты перестрелял всех ребят Котова, он не хочет?
- Нет, не хочу, - раздался голос в дверях.
Обтираясь широким полотенцем, в комнату вошел Виктор Николаевич. Лысина его блестела. В отсутствие очков он близоруко щурился, чтобы не упустить ни единой детали в поведении собеседников.
- И то радует... Где сейчас Стас?
- В Германии. Он уже в курсе событий... Я вызвал твоего Андрюшу, чтобы он довел дело до ума...
- Неужто там кто-то остался в живых? - усомнился Константин. - Это после Андрюхи-то?..
Андрей отвернулся, делая вид, что его внезапно очень заинтересовал фонтанчик в центре зала.
- Андрюха твой бабу пожалел, в благородство сыграл. Может, оно и хорошо, да только иногда это боком выходит. Вот и нам оно так вышло. Телохранитель приковылял к нему, "аки агнец жертвенный", дискету вернул... зараженную... Пес поганый. Зря он его сразу прикончил, за такое... Ну, хрен с ним...
Скорпиону-младшему совсем не нравилось, что Рушинский говорит о нем в его же присутствии так, словно самого Андрея здесь не было. Впрочем, ни для кого из них не представляла большого секрета неприязнь молодого Скорпиончика к компаньонам отца.
- Ну так что же вы мне сразу не позвонили? Я сижу, думаю все в порядке, где сына взялся сделать работу, там будет все ОК...
- А что бы ты сделал в своем Нью-Йорке? Все умы, Костя, у нас сидят. У нас! Как ни выкаблучивайся. У нас! И только наши могут со всем этим дерьмом расправиться... А в данном случае, Костя - только сам изобретатель этого вируса, этот ваш длинный "потомок Давида"...
- Ты сразу говори, чей облик теперь придется принять Андрюхе? Не мелочись.
- Да, Америка никому на пользу не идет, Константин... Ты не смотри больше фильмов заморских, серьезно тебе говорю... Ладно, а теперь серьезно. Есть у меня несколько вариантов того, чем можно позатыкать дыры, так сказать, в "бюджете" концерна... Садитесь, не стесняйтесь...
- Носом чую: это добавит нам всем седых волос, - заметил совершенно седой Константин Геннадьевич.
- А ты, Андрюшенька-душенька, ночным рейсом - в Одессу. Разыщи там наших покойничков...
Андрей нахмурился. Снова затеяли какую-то каверзу, но его участие в ней не предусмотрено. Скорее всего, его сделают "зиц-председателем", как и во многом, о чем Андрей даже не догадывался, но что подозревал и чувствовал всеми фибрами души. Роль палача от "саламандр" ему надоела, как застарелая болезнь. Да, хорошо: он спокойно относится к смерти - и к чужой, и, если не повезет - к своей собственной. Но лучше, конечно, к чужой. С ним не может ничего такого произойти. Он - неуязвим и неуничтожим.