Так или иначе, Боре Перчику было ясно, что при первом же выстреле вертолет огневой поддержки не оставит от машин Камаза даже металлолома. Боря вздохнул и принялся паковать винтовочку, – штучка была ценная, в другом месте непременно пригодится.
Самое удивительное было то, что Боря, недавно вернувшийся из Чечни, не мог опознать типа вертушки.
Юра Брелер и сам толком не знал, что задумал Черяга и куда так неожиданно он сорвался за полтора часа до стрелки. Сейчас он стоял и попеременно глядел то на «БМВ», улепетывающий к переезду, то на ощетинившуюся стволами летающую морду.
– Ну ты даешь! – восхитился Брелер, – чья вертушка?
– Конгарская, – ответил Черяга.
Брелер хлопнул себя по голове. Сам должен был догадаться!
– Погоди! Они же не из Сибири прилетели? Какая у этой штуки дальность полета?
– У Ми-28 – четыреста километров, – ответил Черяга, – а у этого шестьсот плюс двести километров подвесных баков. Они на полигоне были под Рязанью.
– А что они военным объяснили?
– Они в Тушино летят. За железякой. У них мероприятие срывается, через неделю выставка в Абу-Даби, а железяки все нет…
Брелер покачал головой, провожая акулий силуэт, скользящий над лесом.
– Так это вертушка для выставки?
– Экспериментальный образец.
– Постой! Так они же не вооружены! А что бы ты делал, если бы стрелять пришлось?
Черяга недоуменно вынул из губ папиросу.
– Почему не вооружены? – спокойно спросил он, – это автоматчик в техническом отсеке сидел, он не вооружен. А боеприпасов у пушки десять цинок… Поехали!
Если бы полгода назад Даниилу Федоровичу Сенчякову, генеральному директору Конгарского вертолетного завода, сказали, что новая сверхсекретная вертушка будет участвовать в бандитской разборке на стороне генерального директора АМК Вячеслава Извольского по кличке Сляб, он бы хрупнул по столу старческим кулаком и вскричал: «Да я самого Сляба грохну! Сталина на него нет!»
Даниил Федорович Сенчяков был самый нетипичный директор, какого только было можно себе вообразить. На фоне нынешней России он гляделся не мамонтом даже – трилобитом.
Сенчякову было глубоко за семьдесят, и на пенсию он ушел аж в 1991-м году. К 1993 году завод стоял, как член в брачную ночь, новый директор пропал бесследно в милых его сердцу оффшорах, а трудовой коллектив, который на тот момент еще имел право избирать директора, пошел к пенсионеру, как киевляне к варягам, и с плачем предложил ему венец и державу.
Трудовой коллектив руководствовался одним здравым соображением: Сенчяков был семидесятилетний вдовец, без детей и племянников, и воровать ему было просто не для кого.
Трудно сказать, был ли это оптимальный выбор. Твердокаменный партиец и ветеран Великой Отечественной, один из учеников знаменитого Миля, Сенчяков так и остался насквозь убежденным коммунистом – несмотря на то, что годы 1950–1954 провел за колючкой в «шарашке». По взглядам, манерам, характеру Сенчяков безнадежно отстал от времени и порой до ужаса напоминал завитого французского придворного времен Людовика XIV, с опаской карабкающегося на борт реактивного лайнера. Сенчяков так никогда и не понял, что военно-промышленного комплекса больше нет и что никогда, ни при каком правительстве, Россия больше не будет продавать нефть на запад, чтобы на вырученные деньги оплачивать Конгарскому вертолетному заводу строительство двухсот винтокрылых барракуд в год…
Но – удивительное дело – этот директор, повесивший у себя в кабинете портрет Сталина, директор, призывавший голосовать за коммунистов, – не украл у завода ни копейки. И именно он бросил во всеуслышание на митинге губернатору-коммунисту, избранному его стараниями: «Ты – не красный! Ты красно-зеленый!» И на вопрос о том, кто такие красно-зеленые, пояснил: «Это красные, у которых руки по локоть в долларах». Площадь грохнула смехом, кличка «красно-зеленый» намертво приклеилась к главе региона, следующие выборы он проиграл нынешнему губернатору Дубнову.
Сенчяков крутился как мог. Срезал себестоимость, экономил копейки, метлой гнал воров. На пустующих площадях он организовал производство медицинских инструментов и запчастей для «жигулей». Выточенные из оборонных материалов компоненты двигателя стали покупать «Рено» и «Даймлер-бенц». Другие директора тоже крутились, с одной лишь разницей: когда они организовывали экспортное производство, цеха сдавались за копейку в аренду фиктивным компаниям, и все, что было сделано на заводском оборудовании заводскими рабочими, продавалось от имени этой самой фиктивной компании, на деле принадлежавшей директору. Получалось, что за станки платил завод, за электроэнергию платил завод, за материалы платил завод, – а доход от продажи изделия получала фирма директора. Промышленный, так сказать, вариант басни про вершки и корешки.
У Сенчякова вся валюта, вырученная от контрактов с «Рено», шла рабочим – и на строительство величественных вертолетов, которые Павел Сергеич Грачев лично обещал оплатить. Дело было в 1994 году, оборонный заказ не был утвержден, объемы были неизвестны. «Это наши проблемы, – сказал министр обороны, – стройте! Заплатим! Ваш завод – надежда России».
Пользуясь влиянием КПРФ (это было еще до того, как он прилюдно облил губернатора), коммунист Сенчяков добился в Минобороны выгоднейшего заказа: по соглашению с американцами один из гигантских цехов был переоборудован под разборку и уничтожение баллистических ракет. Американцы платили живыми баксами, из ракет можно было попутно извлекать драгметаллы, смешанная американо-российская комиссия навестила завод и приняла оборудованный цех на «ура».
К концу 1994 года Сенчякову объявили, что за вертолеты ему ни копейки ни заплатят. Директор бросился в Москву, в Миноборонпром. «Когда вам давали заказ, – объяснили ему в департаменте авиационной промышленности и судостроения (да-да, департамент назывался именно так), – все думали, что военный заказ будет 20 триллионов рублей, а Дума утвердила только 5 триллионов». – «Но мне обещал сам Грачев!» – «Ну что ж, поговорите с…» – и чиновник назвал очень известную фамилию из Минобороны.
Известная фамилия Сенчякова не приняла, – вместо нее с директором поговорил мордастый референт. Референт внятно объяснил Сенчякову следующее: что он, Сенчяков, конечно, может получить деньги за вертолеты. Но только при одном условии. Если он сдаст оборудованный американцами цех по разделке ракет в аренду некоему ТОО «Сатурн», с уставным капиталом в двести рублей. Стоимость аренды составляла ноль целых хрен десятых. Пайщиками ТОО «Сатурн» были: два ракетных генерала, один зам военного министра, жена зама и чиновник из Минфина. Сенчяков возмутился, и референт, неправильно истолковав его возмущение, предложил включить в число пайщиков еще и Сенчякова. Сенчяков поднялся со стула, на котором сидел, взял стул за ножки и начал этим стулом бить референта с криком «При Сталине бы тебя к стенке!» Это была любимая фраза директора.
Позже, уже трясясь в поезде и непрерывно глотая нитроглицерин, старик осознал, что положение завода безвыходное. Либо завод отдаст забесплатно американский контракт, либо он не получит денег за боевые вертолеты. И в том и в другом случае в балансе зияла гигантская дыра, которая даже не позволит зарплату выплатить.
Сенчяков пошел на принцип и американский контракт не отдал. Вертолеты остались стоять в цехах: двенадцать МИ-28 и новая разработка КБ, двухвинтовой четырехместный «Ястреб». Боевой вертолет – это не такая штучка, которую можно вывезти на рынок в базарный день и продать. Завод нашел покупателей – каких-то арабов. Но торговать самостоятельно он права не имел, весь экспорт оружия шел через госкомпанию «Росвооружение». Референт важного лица не забыл скачек со стулом в собственном кабинете. Эмиссары «Росвооружения» отправились офомлять сделку, которая приносила России пару сотен миллионов долларов и… намеренно провалили ее. Впрочем, может быть, дело было и не в референте с его хозяином. Может, взятку эмиссарам сунули конкуренты.