Я полез во внутренний карман пиджака и извлек из него сложенный вчетверо лист бумаги.
– Я не хотел, – заявил я, – обрушивать на вас этот удар до завтра или даже до чуть более позднего срока, но вы не оставили мне выбора. Что ж,
возможно оно и к лучшему.
Я встал со стула, развернул лист бумаги и протянул его Вулфу. Вулф отложил книгу, взглянул на листок, метнул взгляд на меня, еще раз пробежал
глазами бумагу и отложил ее на стол.
– Пф! – фыркнул он. – Это что еще за вздор?
– Вовсе не вздор. Сами видите, что это разрешение на вступление в брак, выданное Арчи Гудвину и Марго Дики. Оно обошлось мне в два доллара. Я бы
мог наплести вам с три короба о том, насколько я влюблен в самую лучшую девушку на свете и так далее, но не стану. Скажу только, что меня,
наконец, захомутали, причем проделана операция была просто мастерски. Марго собиралась известить об этом весь мир во время рождественской
вечеринки, так что, разумеется, я должен присутствовать. Когда вы хвастаетесь, что поймали рекордную рыбину, неплохо явить ее взорам восхищенных
зрителей. Откровенно говоря, я бы предпочел отвезти вас на Лонг Айленд, но, увы, это невозможно.
Лучшего впечатления я не мог и ожидать.
Вулф прищурился и таращился на меня из под полуприкрытых век так долго, что вполне успел бы досчитать до одиннадцати, затем снова взял в руки
бумагу и уставился на нее. Потом отшвырнул ее на край стола, словно боялся подцепить что нибудь заразное, и посмотрел на меня в упор.
– Ты просто душевнобольной, – сказал он. – Сядь.
Я кивнул.
– Вы правы, – согласился я, оставаясь стоять торчком, – это и впрямь форма сумасшествия, но и что плохого в том, что и меня она не обошла? Как
читала мне вчера вечером Марго – кто то из греков написал, кажется, – «О, любовь, ты сокрушаешь все преграды, всепобеждающая даже…».
– Замолчи и сядь на место!
– Да, сэр. – Я не шелохнулся. – Но мы не торопим события. Дату мы не назначили, так что время для того, чтобы уладить все формальности, еще
есть. Возможно, вы захотите от меня избавиться, но это решать вам. Что касается меня, то я предпочел бы остаться у вас. Конечно, за столь долгое
время общения с вами я здорово натерпелся, но мне было бы больно навсегда выкинуть все это из жизни. Жалованье у меня вполне приличное,
особенно, если с первого января, то есть со следующего понедельника, вы дадите мне давно обещанную прибавку. Я привык считать этот старенький
особняк своим домом, несмотря на то, что владеете им вы, а в моей комнате противно скрипят две половицы. Я считаю за честь работать на
величайшего сыщика в мире, не взирая на его бесчисленные чудачества. Я признателен за то, что всегда, когда бы мне ни приспичило, могу подняться
в оранжерею и полюбоваться десятью тысячами орхидей, особенно одонтоглоссумами. Я также воздаю должное…
– Сядь!
– Я слишком взволнован, чтобы сидеть. Я также воздаю должное кулинарному искусству Фрица. Я обожаю бильярдный стол в цоколе. Я влюблен в
Западную Тридцать пятую улицу. Я не мыслю своей жизни без одностороннего стекла, вделанного во входную дверь. Мне безумно дорог ковер, который я
сейчас топчу ногами. Я боготворю ваш излюбленный ядовито желтый цвет. Все это я рассказал Марго, а также многое другое – в частности то, что у
вас аллергия на женщин. Мы все с ней обсудили, обдумали и пришли к выводу, что готовы рискнуть и по возвращении из свадебного путешествия
поселимся здесь, скажем, на месяц. В моей комнате устроим спальню, а в комнате напротив – гостиную.