Держался особняком, впрочем и остальные в большей части не пытались навязаться к кому-либо — после вынесения приговора еще не свыклись со своей новой долей, переживали за пропащую жизнь. Сам я не смирился с мыслью, что все лучшее у меня позади, а впереди только беспросветное прозябание в тяжком труде и невыносимых для нормальной жизни условиях. Во мне жило предчувствие грядущей перемены в моей судьбе, к добру она или к злу — еще не знал, но не терял надежды и веры. Надо самому не падать духом и не сдаваться на милость жестокому року.
С таким убеждением, сложившемся в часы ожидания конвоя, я прибыл в лагерь, томился здесь в клетке приемника, а затем перешел в сопровождении надзирателя в барак. Он представлял собой длинное каменное здание с небольшими зарешеченными окнами, в чем-то подобным казарме. Внутри по обе стороны от центрального прохода размещались камеры — отгороженные между собой решетками клетки. Нар не было, по-видимому, люди спали прямо на полу. Увидел разношерстную толпу — молодых и старых, различных сословий и прежнего достатка, судя по одежде и внешнему виду.
Напротив одной из камер надзиратель остановил меня, открыл в решетчатой перегородке такую же дверь. По его указанию прошел внутрь и встал сразу за входом — не знал, какие здесь порядки и как мне следует вести себя. Решил выждать немного, а уж по реакции здешней публики будет видно, что мне делать дальше. Она оказалась довольно сдержанной, после первых любопытных взглядов на меня перестали обращать внимание — каждый занялся своим делом, вернее, бездельем. Кто-то ходил бесцельно по камере, другой сидел на корточках с отсутствующим видом, третьи вели между собой какой-то разговор.
Насчитал в камере ровно дюжину сидельцев, я оказалось тринадцатым. Места хватало, нашел себе свободный пятачок в ближнем углу. Постелил на полу накидку, скинул на нее мешок с вещами и уселся. Огляделся внимательнее по сторонам, присматриваясь краешком глаза к соседям. Двое своим вороватым видом вызвали у меня беспокойство — вдруг упрут что-то из моего небогатого имущества, за ними нужен особый пригляд. Еще троих с безучастным выражением на лице и потухшими глазами я посчитал неинтересными для себя, никакой пользы от них не видел.
Лишь один представлялся мне заслуживающим внимания. Среднего возраста, худощавый, по-видимому, из ремесленников — жилистые руки с въевшейся в кожу копотью подсказывали о том. Лицо его привлекало живыми умными глазами, пусть и печальными сейчас. Мог, конечно, ошибиться, но мне показалось, что ему можно в какой-то мере довериться — от него шло ощущение надежности и основательности. Он, как и я, сидел на полу неподалеку от меня, углубившись в свои невеселые думы. Решил завести с ним разговор — за время своего заключения в карцере соскучился по живому общению.
Подошел к нему ближе, спросил вежливым тоном: — Уважаемый, можно мне поговорить с вами, попросить совета. Я человек здесь чужой, приехал недавно — многого еще не знаю.
Тот поднял глаза, посмотрел на меня изучающее, а потом ответил утвердительно: — Ладно, боец, садись рядом.
Перенес свои вещи, уселся, а потом завел речь. Назвал себя, мой собеседник сказал свое имя — Николас. Рассказал ему вкратце свою историю с потерей памяти и неизвестным происхождением, о службе в роте, случившемся происшествии, приведшем к столь несчастливому для меня исходу. Николас слушал внимательно, по-видимому, моя история его заинтересовала. Задавал вопросы, на них я отвечал подробнее, а потом спросил — куда меня могут отправить?
Подумав минуту, Николас ответил: — Тебя, как воина, даже и бывшего, скорее всего пошлют на границу с Аравией, восточным нашим соседом — строить укрепления, новую крепость. Сейчас там неспокойно — дело, похоже, идет к войне. Чаще стали нападения с обеих сторон, есть потери. У нас говорят, что надо ожидать войну если не в этом, то в следующем году наверняка. А так каторжников направляют больше на рудники, часть в Леван, на галеры.
После разговор пошел у нас на другие темы — о бесчинствах дворян, как в моем случае, отношениях между сословиями, семейных делах, профессиональных трудностях и заботах. Николас увлекся, рассказывал о многом подробно и со знанием дела. Похоже, что на время позабыл о своей беде, его глаза заблестели от захвативших его живой ум мыслей и воспоминаний. Поведал немного и о себе — он стеклодув, есть своя мастерская на южной окраине города, там же его дом. В помощниках старший сын, почти взрослый, недавно исполнилось шестнадцать лет. Кроме старшего в семье у Николаса еще трое детей, все дочери, самой младшей нет и пяти лет.
О том, что же случилось с ним, почему оказался здесь, умолчал, а я не стал расспрашивать — посчитает нужным, расскажет, а так только бередить душу. Уже потом, когда мы ближе узнали друг друга, рассказал свою грустную историю, в чем-то похожую на мою. Один из дворян заказал ему цветные витражи для своего особняка. Николас с сыном почти месяц работал над ними, сделал все так, как хотел заказчик. А расплачиваться за выполненную работу тот не стал, сослался на неверно подобранный цвет, еще добавил, нагло ухмыляясь, что потребует неустойку за испорченный материал. Николас не сдержался, погрозил обратиться в суд, найти управу на бесчестного клиента.
Потом не раз бичевал себя за вспыльчивость, но ничего не мог исправить. Дворянин сам подал на него в суд за оскорбление своей чести, потребовал сурового наказания бунтаря. Суд пошел на поводу знатного истца, приговорил Николаса к трем годам принудительных работ. Там же мастера взяли под конвой, даже не дали возможности собраться с вещами и проститься с семьей, привезли в лагерь. К моему появлению в камере он уже неделю находился здесь в ожидании этапа. Измучился от беспокойства за семью — что же будет с ними без кормильца, как же они продержатся эти три года?
Разговоры и общение со мной стали для Николаса в какой-то мере отдушиной, хоть на время забывался от тревоги за ближних. Он признался мне в этом позже, при расставании, когда через неделю после нашей встречи его с такими же бедолагами повезли на строящийся прииск в Приграничье. Мне же они дали массу интересной информации — от бытовых мелочей до положения дел в стране. Узнал, что порох в этом мире известен давно, только до его применения в огнестрельном оружии еще не дошли, как не придумали и само оружие. Пока использовался в строительстве и горнорудном деле для подрыва скал и других твердых пород, а также в боевых условиях для разрушения крепостных стен. В моем мире прошел не один век после изобретения пороха, пока не появились первые фитильные ружья.
В здешней промышленности также наступили серьезные перемены — на смену ручным инструментам пришли станки и механизмы. Сам Николас в своей мастерской обзавелся стеклодувными мехами — не надо теперь до изнеможения дуть в трубку ртом, дышать ядовитыми испарениями от расплавленного стекла. Эти станки позволили намного увечить производство, но требовали больших затрат и совместных усилий группы мастеров. Так с недавних пор появились первые предприятия объединившихся ремесленников — мануфактуры и цеха. По рассказам моего собеседника выходило, что этот мир сейчас переживал своеобразный Ренессанс, причем не только в Нейтаре, но и в соседних государствах. Промышленность, наука, культура, да и весь жизненный уклад людей менялись на глазах и именно в такое переломное время меня вытянули сюда. Зачем, с какой целью — на эти вопросы до сих пор не знал ответа.
Через несколько дней и меня отправили этапом с группой каторжников — строителей, бывших военных. Николас угадал — этап шел на восток к границе с Аварией. День за днем мы двигались своими ногами по тракту в сопровождении охраны. Сковывать цепями нас не стали, так и шли колонной в сотню с лишним человек. По дороге к нам присоединялись новые группы, к концу марша нас насчитывалось почти три сотни. В города мы не заходили — обходили стороной, через села следовали без остановки, на привал и ночлег останавливались в поле. Весь путь я выдержал без особого напряжения, хотя в первые дни, пока не втянулся, чувствовал заметную усталость после дневного марша. Как-то получилось, что взял под свою опеку пожилого мастера-плотника. Еще в первый день обратил внимание, что дорога дается ему трудно — не выдерживал темп движения, отставал, а потом чуть ли не бегом догонял уходящую вперед колонну.