Хорошо бы еще, конечно, попытаться выяснить, что за чертовщина здесь произошла. Тип, который смог истребить такую толпу народу… хм-м, а с чего я, собственно, взял, что он был один? В общем, от такого типа или типов добра ждать тоже не приходится. Совсем не факт, что закончив со своим, без сомнения, тоже чем-то оправданным делом, он отправился домой, пить пиво и смотреть футбол.
Следующие несколько минут я осматривал ближайшие лаборатории. Большинство дверей были открыты, а то и распахнуты настежь, но встречались и запертые. Пришлось поработать когтями, и, надо признать, они проявили себя с самой лучшей стороны. Достаточно было провести одной из рук по замку, чтобы тот развалился надвое.
Впрочем, внутри я не нашел ничего интересного. Всяческие приборы, бумаги с бессмысленным (для меня) текстом, минимум мебели. И, конечно, трупы. Их было много, все приняли смерть по-разному, но неизменно – предельно зверским способом.
Особенно мне запомнился один пожилой профессор, которому вырвали позвоночник и обвязали вокруг его же шеи. Отвратительно.
По крайней мере, голод я утолил. Нет, я не стал грызть мертвецов, до этого, к счастью, не дошло. В одной из лабораторий я отыскал небольшой холодильник, а в нем некоторое количество продуктов.
Оказывается, я очень прожорливый, а по весу и не скажешь. Все, что там было, я съел и по-прежнему голоден. Остались только мороженые пельмени в упаковке – почему-то они вызвали у меня сильное отвращение. Может быть, я их ненавидел, когда был человеком, а может быть, яцхенам они строго противопоказаны. Не берусь судить.
Но все остальное я съел – от бутербродов с любительской колбасой до лапши быстрого приготовления. Варить мне ее было не в чем, так что пришлось проглотить как есть. В процессе еды я сделал еще одно открытие насчет себя – чувства вкуса у меня тоже нет. Если бы я закрыл глаза, то и вовсе не понял бы, что именно ем. Хрустит что-то на зубах, а что именно – непонятно.
Конечно, этих ученых можно понять – чувство вкуса мне в работе уж точно не пригодится, а значит и нечего меня баловать. Но ведь обидно! Лишили еще одного удовольствия…
Из чувства противоречия я съел и пельмени. Раз уж мне все равно, что поглощать, так пусть и они тоже пойдут в общий котел. Пришлось, правда, закрыть глаза – видеть я их по-прежнему не мог.
Никаких неприятных ощущений не последовало. Кстати, глаза мне пришлось закрывать руками – век для меня тоже не предусмотрели. От пыли глаза защищены, и ладно, а на мои удобства им всем начхать.
Хорошо еще, что рук целых шесть…
Набивая желудок, я время от времени посматривал на очередные трупы, найденные в этой комнате. Один из них, совсем молодой парень, выглядел так, будто его долго массажировали морковной теркой. Пожилая дама, лежащая поблизости, напоминала Гуинплена – рот разрезан почти до позвоночника.
Ничего – аппетит не испортили.
В следующей лаборатории я нашел еще один бак, похожий на мой собственный. Только чуть поменьше и не такой грязный. Что интересно, он был аккуратно открыт, а рядом стояла небольшая лесенка. А на лесенке висел очередной труп – ему кто-то разбил голову об этот же бак. Присмотревшись, я понял, что сделать такое можно было только сверху.
Следовательно, неизвестный убийца как раз из этого бака и вылез.
Я хотел поподробнее изучить эту «родильную палату», но мой сверхчувствительный слух неожиданно засек слабый звук, доносящийся из соседней палаты. Стон. Человеческий стон. Конечно, я тут же все бросил и понесся к неожиданно обнаружившейся живой душе.
Кабинет по соседству, скорее всего, был чем-то вроде комнаты отдыха – мягкая мебель, цветы, даже телевизор. И еще компьютер, но тоже сломанный. Как и все остальные компьютеры, найденные мной до этого момента.
Но эти мелочи я отметил только краешком глаза – в первую очередь меня привлек предмет, лежащий на одном из диванов. Живой человек. Первый живой человек, увиденный с тех пор, как я родился. С первого взгляда я понял, что времени у меня мало – он недолго останется живым.
Мужчина лет пятидесяти, с атлетической фигурой, на голове заметна седина, но не слишком много. По-видимому, обладает железным здоровьем, и только этому обязан тем, что все еще жив.
Поскольку у него отрезаны ноги в верхней части бедра.
То, что он до сих пор еще не истек кровью, было настоящим чудом. Конечно, он кое-как перевязал себя, воспользовавшись отныне ненужными штанинами, но помогало это слабо. «Профессор Барсуков», прочел я на карточке.
Я двигался совершенно бесшумно, и в первый момент он меня не заметил. Но уже в следующий до него дошло, что в палату явились непрошеные посетители, и глаза изувеченного испуганно выпучились.
Интересно, с чего бы вдруг…
– О нет… – расслышал я его шепот. – Еще и этот…
– Я могу вам чем-то помочь? – вежливо спросил я.
Прозвучало это суховато, но исключительно из-за тембра моего голоса.
– Как?! Ты говоришь?! – обрадовался профессор. – Ты можешь говорить?! Так ты все-таки получился удачным!.. Хоть какое-то утешение…
– Рад за вас, Станислав Константинович.
– А откуда ты знаешь… ах да, конечно, карточка… Ты себя хорошо чувствуешь? – неожиданно забеспокоился Барсуков. Прозвучало это очень смешно – он-то уж точно себя чувствовал хуже некуда.
– Просто прекрасно. Что здесь произошло?
– Это все Палач… – виновато пробормотал профессор. – Я с самого начала подозревал, что с ним что-то не так, но такого…
– Палач? Кто это такой?
– Эксперимент, как и ты… – криво усмехнулся Барсуков. – Только не такой удачный. Вас создавали параллельно, почти по соседству…
– Я знаю. Я нашел его бак.
– Репликатор. Эти приборы называются матричными репликаторами. Мы выращивали в них… искусственных существ.
– Монстров, вы хотите сказать? Повторяю вопрос – что это за Палач?
– Говорю же, эксперимент! – начал раздражаться профессор. – Мы пытались создать существо, способное проникать сквозь материальные объекты… Над проектом «Палач» работали почти семнадцать лет, и позавчера его наконец-то закончили… Кто же мог подумать, что все так обернется…
– Проникать сквозь… вы хотите сказать, проходить сквозь стены, Станислав Константинович? Разве такое возможно?
– Отчасти да, – кивнул профессор. – Если его здесь нет, а двери по-прежнему закрыты, значит, у нас все получилось – наш отдел полностью герметичен, Палач не смог бы выбраться отсюда без этой способности.
– А много на вашей базе таких отделов?
– Таких, как наш?.. Тринадцать. Наш работал над тремя проектами – «Палач», «Живой Нож» и «ЯЦХЕН».
– Вот кстати, Станислав Константинович, может быть, вы удовлетворите мое любопытство – как расшифровывается ЯЦХЕН?
– Ямщиков, Цвигель, Хитров, Евсеев, Надеждин, – слабо улыбнулся Барсуков. – Первые буквы фамилий тех, кто тебя сконструировал, в порядке старшинства…
– Я должен был догадаться. А что я вообще такое? Я прочел лабораторные записи, но понял не так уж много…
– Ты и читать умеешь?.. – искренне удивился профессор. – Вот это действительно сюрприз… Как жаль, что я не дожил до твоего пробуждения…
– Вообще-то дожили, но вы правы – жить вам осталось недолго, – безжалостно подтвердил я. – И пока вы еще живы, принесите хоть какую-то пользу – поделитесь знаниями.
– Я не так уж много знаю о тебе, – печально вздохнул Барсуков. – Я в основном занимался Палачом…
– А все-таки?
– Ты – биооружие. Для диверсий и заказных убийств. Тебя заказала внешняя разведка, какие-то там спецслужбы… не знаю точно, я никогда этим не интересовался. В тот год у них сменилось руководство, и новый начальник заказал нам сразу четыре… существа. «Живой Нож», «ЯЦХЕН», «Палач» и… и еще один. Проект номер шестнадцать, самый секретный из всех. Ему выделили целый отдел, о нем я вообще ничего не знаю, даже названия…
– А кем я был раньше? – перебил я его.
– То есть как? – удивился профессор. – Раньше ты никем не был – клеточной массой в чане, вот и все… Ты родился здесь, в нашем репликаторе.