Выскочив наружу, переводчик согнулся возле распахнутой двери. Не обращая ни малейшего внимания на гостей, жрец неторопливо покинул салон и зашагал к широкой парадной лестнице, выложенной гладким серым камнем.
– Забавно, – прошептал Огоновский, вылезая.
Лакированные деревянные двери над лестницей разъехались в стороны. Зачем-то одергивая на себе широкое свободное одеяние бирюзового цвета, навстречу жрецу вышел молодой человек с коротко подстриженной черной бородой и, остановившись, произнес что-то с явным раздражением в голосе. Жрец склонил перед ним голову и поспешил шмыгнуть в сторону, чтобы секундой позже скрыться в стенах дворца.
– Да тебя прямо и не узнать, – хмыкнул Огоновский, видя, что Халеф почти бегом спускается к ним.
Ланкастер вытянулся и положил левую ладонь на навершие рукояти своего меча. Военные и чиновники, стоявшие на три шага позади, склонили головы. За секунду до того Виктор ощутил короткий толчок страха, исходившего от вояк с бантиками. Довольно рослые благодаря относительно низкой гравитации планеты, рядом с ним они все равно казались заморышами. Роскошный черно-зеленый мундир, разительно отличающийся от их скромной униформы, огромная кобура на правом боку и меч на левом превращали его в зловещего гиганта, действительно способного повелевать небесами.
Завидев, что Почтительнейший Сын, приблизившись к своему другу, заключил его в объятья и облобызал, подданные Осайи склонились еще ниже.
– Ты стал мужчиной, – улыбнулся Огоновский, слегка отталкивая Халефа от себя.
– Так ведь сколько лет прошло, – засмеялся тот. – Ты не представляешь, до чего я рад тебя видеть. Ну, представь мне своих друзей…
Первым делом из багажа был извлечен довольно объемистый ящик с продовольствием и алкоголем, заготовленный в качестве одного из подарков. Не дав гостям обжиться в отведенных им апартаментах на шестом этаже дворца, Почтительнейший Осайя поволок Огоновского и Ланкастера в свое крыло. Чандар и Норман пока остались в комнатах – им предстояло установить наносистемы безопасности.
Дары уже распаковали. Посреди роскошного зала с высоким потолком, украшенным изящными лепными узорами, находился огромный овальный стол из темного дерева, уставленный ящиками и коробками с логотипами различных фирм.
– Как же я скучал по коньяку! – возопил Осайя, бросаясь к столу, едва трое охранников с длинными винтовками, стоявшие у дверей, покинули по его приказу зал. – Невероятно! «Кассанданский бастион», какое счастье! Сорокалетний! О, Кассандана!
– Ты был на Кассандане? – чуть поднял бровь Огоновский.
– Да, – отмахнулся Осайя, нетерпеливо распечатывая пластиковый ящик с бутылками, – давно уже.
Ланкастер бросил на короткий взгляд на Андрея: об этом в представленных им документах не было ни слова. Врач ответил ему понимающим кивком и подошел к столу.
– Вот здесь, я вижу, у нас фруктовые салаты, здесь копченая утка, языки в грибном соусе… с чего начнем, Ваша Почтительность?
– С чего хочешь, – вдруг покраснев, Осайя стал похож на того, прежнего Халефа, с которым они когда-то шатались по горам далекого Севера и пробивались через охваченную гражданской войной Страну Солдат. – Мои повара приготовили парадный обед, но я не очень уверен в том, что он вам сильно понравится.
– Твои яства мы попробуем позже, – Огоновский решительным жестом выдернул из ящика бутылку коньяка, указал Ланкастеру на ящик с консервированным языком и огляделся по сторонам в поисках какой-либо посуды: таковая обнаружилась на небольшом низком столике у окна.
Халеф кивнул и придвинул к столику три мягких пуфа, расшитых по бархату тонким серебряным узором.
– Как я оказался здесь, – начал он, обведя пальцем зал, – вы, очевидно, уже знаете…
Ланкастер живо вскрыл четырехлитровую стандарную банку, поставил ее на стол и с любопытством взял в руки длинную немного загнутую вилку с тремя зубьями, лежавшую на резном серебряном подносике.
– Знаем, конечно, – сказал он. – Но, может быть, вы не сочтете за труд рассказать нам все своими словами?
Хорошо, – Осайя опустился на пуф и сделал гостям приглашающий жест. – Плесните мне этого божественного напитка, а то меня уже тошнит от нашего ягодного пойла, и слушайте. Сперва – это было еще в до прибытия первых кораблей с вашими комиссарами, у вас тогда шла война, – я в результате некоторых интриг стал наместником моего родного Кусумма. В тот момент это не было сложно… Но очень скоро здесь, в столице, к власти пришли совершенно психанутые фанатики, и все стало рушиться: сперва в Эйгоре перебили последних образованных людей, потом процесс пошел по всей стране. Они взорвали большинство электростанций, запретили работу каких-либо средств массовой информации, хотя те и так давно обслуживали только их самих. У себя в Кусумме я спрятал несколько семей военных старого закала и успел разобрать и вывезти в горы кое-что из энергетической инфраструктуры. А потом мне помогли стать хозяином всей провинции. Что мне было делать, я представлял плохо, но понимал, что если я не соглашусь, то всем вокруг станет еще хуже. Я по крайней мере не давал расстреливать учителей и врачей, хотя у меня уже не было ни школ ни больниц – все это взорвали в первый же год. В общем, экономики у нас не было, кругом шатались безумные фанатики из южных провинций, сгоняющие голодных людей на строительство все новых и новых храмов.
– И никто не сопротивлялся? – ощерился Ланкастер.
Осайя вздохнул и поднял узкогорлый бокал на высокой ножке.
– Давайте выпьем за ваш приезд, а потом уж я вам расскажу как сумею. Понимаете, те, кто имел желание сопротивляться жрецам, либо бежали, либо погибли еще много лет назад, во время так называемого Великого Солнцеворота. Когда-то ведь я и сам фанатично верил во все то, что мне вбивали в башку Светлые Сыновья: верность Отцам как единственный смысл жизни, искоренение скверны любыми путями. А скверна, что б вы, генерал, знали – это абсолютно все, что мешает Верности. Цивилизация как таковая тоже вредна, ибо мешает той самой Верности как Служению. Надо сказать, что встреча с Андреем и общение с другими представителями Конфедерации на борту «Парацельса» вывернули меня, если можно так выразиться, наизнанку. И от всей этой Верности давно сдохшим, к счастью, айорс, у меня осталось только сожаление о бессмысленно прожитой жизни моих предков. Так что, выйдя в начальство, я только притворялся, что поддерживаю всю эту скотскую банду. Я твердо верил в одно: что вы нас не бросите. И Андрей, и Даль, обещали мне это совершенно определенно. Но… знаете, годы-то ведь шли. Все чаще я напивался и думал, что вы и в самом деле проиграли свою войну, а значит, нам рассчитывать не на что. А потом вдруг все радиосети планеты – а радиоприемник у меня, конечно, был, – просто взорвались. Ведь Даль, как вы знаете, так и не решился вступать в официальный контакт хоть с каким-нибудь из наших правительств. Он объяснял это невозможностью вмешиваться в войну в Северном полушарии, но ведь воевали не все. Не вся, в конце концов, планета! В итоге о визите «Парацельса» никто толком и не знал. Ходили какие-то неясные слухи: транспортник леггах, после того, как мы обезвредили его груз, кое-кто поспешил объявить Явлением Ковчега, но потом эта версия была опровергнута. И тут – четыре корабля сразу! Старший комиссар раздавал интервью направо и налево, портреты нашего дорогого Андрея, как недавнего спасителя планеты мелькали по всем телеканалам – я, правда, их не видел, потому что телевидения у нас уже не было ни в каком виде, а даже если бы я и сумел сохранить телеприемник, то все равно не смог бы принимать передачи от соседних государств без ретранслятора. Все гонялись, как угорелые, за нашей Касси, которая к тому времени успела родить сына и стать большим военным чином у себя на родине. Кстати, Андрей. Ты видел свои статуи, сделанные по стереоизображениям?
– Видел, – поджал губы Огоновский. – Надеюсь, ты понимаешь, почему я не прилетел лично?
– Не очень, – вздохнув, грустно улыбнулся Осайя. – Они там что-то молотили про твою занятость, но я так ничего еще и не понял. И Касси, по-моему, тоже. Она все время рассказывала о тебе – ты знаешь?