— Да, это известный принцип. Я вам рассказывал о «правиле собаки», Виржиния? — вдруг встал он передо мною, доверительно заглядывая в лицо. Глаза у Эллиса сейчас были ярко-голубые, несмотря на пасмурную погоду; в мгновения, подобные этому, я сомневалась, что они меняют свой цвет лишь в зависимости от окружающей обстановки. — Нет? Так слушайте. Предположим, вы ночью идёте по тёмной улице — и вдруг вам навстречу попадается бедно одетый мужчина. Вы подумаете о чём-то плохом?
Я поразмыслила и кивнула:
— Пожалуй, да. Что может порядочный человек делать на улице ночью?
— Замечательно, — улыбнулся Эллис. — Теперь заменим оборванца джентльменом. Итак?
— То же самое, — вздохнула я. — Джентльмен даже подозрительней.
— Военный в генеральском мундире? Герцог? Старик? Юноша?
— Ничего не меняется, — вынужденно признала я. — Всё равно мне станет не по себе.
— Прекрасно. — Улыбка Эллиса стала ещё шире. — А теперь вернёмся к оборванцу из первой сценки. Пускай он, к примеру, ведёт на веревке щенка. Теперь страшно?
Я послушно представила себе это зрелище… и с лёгким удивлением призналась:
— Наверное, нет. Ведь понятно, почему он оказался на улице ночью. Собака царапалась и просилась на прогулку, а у джентльмена, вероятно, была бессонница, вот он и… Эллис, вы смеётесь?
Он придержал козырёк кепи рукою, отворачиваясь.
— Простите. Я бы, конечно, подумал, что негодяй украл у кого-то породистую собаку, но в целом всё верно. Мы перестаём бояться, когда видим рядом с предполагаемым преступником то, что оправдывает его нахождение в данном месте и в данное время. Например, желчный старик, живущий уединённо… Подозрительно? Да. Но если он ухаживает за женой, склонной к мигреням, а потому не выносящей города?
— Достойно уважения.
— Ну, принцип вы поняли, — быстро взглянул на меня Эллис и начал подниматься по дороге. Я последовала за ним. — Впрочем, мы снова отвлеклись. У этого самого алхимика, мистера Лоринга, две абсолютно нормальные дочери, самые завидные невесты в округе. Потому его занятие кажется лишь милой причудой. Итак, у нас есть всеми признанный колдун, а также алхимик, слухи об алтаре дубопоклонников и о духах… Окрестный люд привык к мистике, Виржиния, — продолжил Эллис немного изменившимся голосом, более низким и сухим. — А потому никому не показалось удивительным то, что Джон Кирни якобы подвергся проклятию. Все приняли это как должное. Ещё бы, с таким-то соседством…
Я споткнулась на ровном месте и едва не упала — детектив успел вовремя подхватить меня под локоть.
— Проклятие? Что за глупость!
— Я того же мнения, — со вздохом подтвердил Эллис. — Но послушайте историю целиком. Якобы около двух месяцев назад — в то же время, когда рабочие стали уверяться в существовании духов, заметьте — Джон Кирни раскопал в развалинах медвежью шкуру с целой головой. Вероятно, благодаря особой обработке, она неплохо сохранилась… Не без труда он напялил на себя шкуру, хоть она и была весьма тяжёлой, и в таком виде попытался напугать друзей. Розыгрыш удался на славу. Однако спустя несколько дней по деревне разошёлся слух, что Джон Кирни якобы навлёк на себя проклятие и теперь в полнолуние он обращается в зверя. Ну, каково?
— В стиле «Дешёвых ужасов», — поморщилась я, вспомнив тоненькую брошюрку за два рейна о самых жутких происшествиях в Бромли, которой торговали крикливые мальчишки-газетчики.
— Именно, — подтвердил Эллис. — А вчера было полнолуние, Виржиния, и это уж слишком удобное совпадение. Кто-то сперва распустил слухи о проклятии Кирни, а затем избавился от него, прикрываясь этими самыми слухами… Виржиния?
…А я застыла, как вкопанная. На долю мгновения меня сковал суеверный ужас: над согбённым Лиамом нависала зловещая фигура в чёрном балахоне.
— Это же не… — начала было я, но затем присмотрелась — и с облегчением разглядела зелёный священнический шарф. — Похоже, мы здесь не одни.
— Да уж, — сощурился Эллис, разглядывая незнакомца. — Так вот он какой, отец Адам, оплот нравственности и здравого смысла в деревне… Не будем медлить, Виржиния. Ужасно хочется сравнить рассказы о вашем священнике с личными впечатлениями, — заговорщически сжал он мою руку — и ускорил шаг.
Когда мы приблизились к священнику на достаточное расстояние, то я невольно улыбнулась. Он отчитывал Лиама в лучших традициях сестры Мэри, педантично и в то же время эмоционально. Мальчик переминался с ноги на ногу и краснел, а братья Андервуд-Черри глазели на него с детской непосредственностью, чем только усугубляли неловкое положение юного баронета.
— …лишь неразумное чадо, у которого в голове только мрак невежества, может бегать у самой стены. Там камень на камне едва держится, в любую минуту всё может посыпаться, а ты, дурак, ещё и детей малых туда потащил. А если бы вы покалечились? Молчишь? Сопишь? То-то же. Думать учись, а то у тебя ноги прежде головы действуют.
— Мне, право, неловко прерывать столь прочувствованную проповедь, однако я не нахожу в себе сил оставаться в стороне, — произнесла я негромко, вставая рядом с Лиамом. — Отец Адам, я полагаю?
— Других «отцов» здесь нет. Хотя этому отроку строгий отец бы не помешал, — сухо ответил священник поворачиваясь ко мне. — А вы, значит, та самая леди Виржиния? Наслышан. Но хорошего в тех слухах мало.
Я замешкалась с ответом, разглядывая отца Адама. Цельное впечатление о новом знакомом пока не складывалось. Внешность ему досталась суровая и устрашающая: высокий рост — лишь на полголовы меньше, чем у Джула; глубоко запавшие глаза под массивными надбровными дугами и крючковатый нос; чёрные курчавые волосы с изрядной долей седины, особенно на висках; худоба и лёгкая сутулость… В широком священническом облачении он напоминал пугало на гнутой палке, завёрнутое в чёрную ткань.
Судя же по манерам, нарочито грубоватым и простым, отец Адам, во-первых, привык к положению человека с неоспоримым авторитетом, и, во-вторых, вообще не испытывал почтения ни к титулам, ни к богатству. С другой стороны, его беспокойство за Лиама выглядело вполне искренним и оправданным: действительно, не место было детям близ опасных развалин.
Да и адвокат отзывался о нём неплохо…
— Слухи — вещь скверная, не стану спорить, — с улыбкой ответила я наконец, сводя всё в шутку. — Верить им — значит обманываться. Повторять — значит умножать яд.
— Я тоже читал поучения святой Генриетты Милостивой, — ничуть не смутился отец Адам. — Но думаю, что у каждого должна быть своя голова на плечах, и не стоит во всём полагаться на святых. Зачем вы приехали? Собираетесь недрогнувшей рукой отобрать землю, которая позволяет не умереть с голода самым бедным семьям в этой деревне? Или лично выстрелите в меня из своего револьвера, воспетого газетчиками?
Тут, признаться, я растерялась, не зная — смеяться мне или оскорбляться. Какие страсти из-за небольшого огородика! Затруднение разрешил Эллис: он звонко расхохотался, подошёл и хлопнул священника по плечу:
— Да вы шутник, друг мой. Из револьвера леди Виржиния стреляет разве что по закоренелым убийцам и опасным безумцам. А для всего остального у неё есть ручной детектив, то есть я. Рад представиться — Алан Алиссон Норманн, один из лучших — и я не хвастаюсь — детективов Управления спокойствия в Бромли. Ради леди Виржинии берусь за любые дела. Вот, например, смерть мистера Кирни… Как полагаете, она естественная?
Отец Адам резко изменился в лице; разгладилась глубокая складка между бровями, смягчился изгиб губ… Стало вдруг ясно, что священник уже весьма немолод и что нынче он, скорее всего, не выспался — возможно, потому и удостоил меня язвительной отповеди.
— Бедный Джон, да покоится его душа на Небесах, — пробормотал отец Адам, немного ослабляя зелёный шарф. — Надеюсь, он наконец встретился со своей добродетельной женою… Леди Виржиния, вам уже наверняка пересказали эти возмутительные сплетни о покойном Джоне, — устремил он на меня внимательный взгляд светло-серых, почти прозрачных глаз. — Не верьте им. Мистер Кирни каждое воскресенье ходил к проповеди, не пропускал ни одной. Даже зимою он выращивал дома цветы из семян и ежемесячно возлагал их к алтарю. Он был человеком трудолюбивым и честным. Единственный его порок — доверчивость. И пугливость, пожалуй. Кто-то воспользовался этим, вошёл в доверие и запугал. Готов спорить, что это один из премерзких вероотступников.