Лица прохожих казались размытыми, нечеткими, серыми. И небо было тяжелым, свинцовым. Воздух превратился в вязкую муть, словно город погрузился на дно грязной лужи. Даже кричащая реклама больше не кричала, а невзрачно бледнела сквозь пелену октябрьской мороси.
У Кэсс не осталось сожаления. Все это – серое, мутное, грязное, ненастоящее – покинуть не жаль. Да и есть ли вообще этот город, дома, голые мокрые деревья? Может, все это, включая ее странную жизнь, лишь бред одинокой душевнобольной? Может, в действительности она сидит в палате для буйно помешанных, бормочет невнятицу и дергает себя за волосы? Или ее кошмары ожили? Или она заснула и больше не сможет проснуться, так и останется блуждать в лабиринте собственного подсознания?
Серый город, серое небо, серые люди, серое метро, серые улицы, серый подъезд и ее пустая серая квартира маячили где-то на периферии сознания. Не разуваясь, девушка прошла в ванную и уставилась в зеркало. На долю секунды почудилось, что за спиной стоит Амон. Кэсс обернулась, но, разумеется, никого не увидела. Она словно наблюдала за собой со стороны, но при этом глазами двух абсолютно разных людей.
Каркающий хохот нарушил тишину квартиры. Пальцы стиснули края раковины, голова склонилась вниз, а тело затряслось от неудержимого безумного веселья. Кассандра хватала ртом воздух, но не могла остановиться, припадок оборвался лишь после случайного взгляда в зеркало. Оттуда смотрело существо, по мертвенно-белому лицу которого ползли мокрые дорожки слез. Синюшные губы кривились в дикой улыбке.
Загнанная в ловушку собственного ужаса жертва повалилась на пол и завыла:
– Я не могу та-а-ак… Я не могу-у-у!..
Что о ней думали соседи, девушку не волновало. Постепенно сил выть не осталось. Кэсс впала в ступор. Смотрела на мокрые от слез колени, в которые чуть не час тыкалась лицом, и обдумывала финал. Веревка? Негде закрепить. Таблетки? В аптечке только анальгин и зеленка. Прыжок? Страшно. Лезвие? Хм.
Она поднялась и направилась на кухню. Долго и усердно точила об брусок длинный нож для резки овощей (ну не безопасной же бритвой пилить собственные руки?). Проверила пальцем на остроту и удовлетворенно слизнула выступившую каплю крови. Теперь отлично.
Где? Конечно, в ванной.
Как назло, вентиль, открывающий горячую воду, повернулся вхолостую, кран поплевался, пофыркал, но в раковину упало лишь несколько ржавых капель. Отключили. Ну да, на двери подъезда висело объявление – что-то про ремонтные работы… Ладно.
Кассандра снова села на пол и сделала глубокий вдох, собирая в кулак всю свою невеликую отвагу. У нее никого не было роднее мамы. Она умерла. У нее никого не было в этом мире ближе демона. Но его не существовало. Однако рука, державшая нож, дрожала, будто оставалось нечто, удерживающее Кэсс среди живых.
* * *Она стоит на просторной крыше гигантского небоскреба рядом с Ленкой. Та глядит с искренним сочувствием, даже уголки губ страдальчески опущены. Кажется, в мире, кроме них двоих, не осталось больше никого. Девушка боязливо смотрит вниз. От страха потеют ладони – не видно города внизу, все окутывает клубящийся черный туман.
– Прыгнем вместе? – вдруг предлагает напарница и протягивает руку.
Подчиняясь чужой воле, Кэсс двигается вперед. Идти не хочется. Как будто не она всего несколько минут назад мечтала о покое и забвении! Внутри бьется и кричит от ужаса что-то очень-очень важное, какая-то не обезумевшая еще часть сознания: «Жить! Жить!!!» Она вдавливает этот крик вглубь души, делая совсем неслышным.
– Давай, – соглашается Кассандра и берет Ленкину руку в свою.
Время останавливается. Последний шаг. Всего один. Его проще делать, когда рядом есть кто-то, готовый разделить ужас падения и восторг исчезновения. Но позади возникает высокая фигура, и на крыше будто становится меньше места. А Ленка, предательница, тут же вырывает ладонь из холодных пальцев единомышленницы и льнет к мужчине. Прячет лицо в твердое плечо и замирает, блаженствуя. Амон берет белокурую голову кокетки в ладони – сейчас поцелует…
Кассандра хочет зажмуриться (боль, что он снова выбрал не ее, мешает дышать), но демон бросает поверх светловолосой девичьей макушки пронзительный взгляд на свою жертву, и у той холодеет в груди.
Мужчина улыбается и, не отводя глаз, резко сталкивает доверчиво ждущую поцелуя Ленку в клубящуюся мглу. В лице его ничего не меняется. Все с той же холодной улыбкой он смотрит на другую свою жертву, а в зрачках клубится та самая тьма, которая поглотила беззвучно рухнувшую с крыши девушку.
Амон делает шаг вперед. Кассандра смотрит, не отводя глаз.
«Беги! Беги! Беги!!!» – надрывается все тот же голос, который минуту назад требовал жить.
Словно услышав эти мятежные мысли, палач бросается к своей жертве. Неужели человек может двигаться с подобной скоростью? Хотя какой он человек…
Страшно… Невыразимо страшно! Поэтому Кэсс отпрыгивает в сторону и, зажмурившись, делает шаг с крыши. Ледяной ветер ударяет в лицо, она раскидывает руки ему навстречу, словно надеясь не упасть, а взлететь.
Но где-то наверху слышится яростный звериный рык, и в ту же секунду девичье тело оказывается безжалостно схвачено.
– Хочешь умереть? – шипит мучитель. – Я тебе помогу.
* * *Ужас стиснул горло. Самоубийца очнулась. По левому запястью одна за другой бежали тяжелые вязкие капли.
Девушка тупо глядела на окровавленную одежду и пол. Бешено колотилось сердце. Сколько бы еще она так просидела – неведомо, но тут резко задребезжал дверной звонок.
Рука скользнула по кафелю, затылок встретился с бортиком ванной. Шипя от боли и злости, хозяйка квартиры поднялась на ноги и побрела к двери.
На пороге стояла Ленка с сострадательной миной на лице – чистая, переодевшаяся и… виноватая.
– Кась, ребята сказали, ты заявление написала, и я… вот… в общем… Ну, прости меня, ляпнула сдуру. Ты ж знаешь – я такая. Чего уж сразу увольняться-то? – И она повисла на створке, пытаясь вдавить ее внутрь и прорваться в квартиру.
– Лен, я не обиделась, – слабым голосом начала успокаивать ее виновница кафешного переполоха. – Просто надоело все. Ты на свой счет не принимай…
Приятельница кивала, но продолжала отчаянный натиск. Кассандра же упрямо старалась удержать позицию. Однако едва взгляд гостьи упал на окровавленное запястье, нажим на створку усилился, и напарница буквально ввалилась в квартиру.
– Ты что – сдурела?! – закудахтала она, хватая подругу за ладонь. – Ты вены, что ли, резала?
Вены? Кэсс только сейчас осмысленно посмотрела на изувеченную руку, а поскольку адреналин уже схлынул, от одного вида безобразного пореза сделалось дурно. Незадачливая самоубийца начала медленно оседать вдоль стены. Сквозь туманную круговерть она услышала грохот, словно кто-то со всей дури распахнул входную дверь. Ленка что-то кричала, а потом все кануло в темноту.
Густая пелена рассеялась сразу же, как только на руку щедро плеснули чем-то, безусловно, исцеляющим, обеззараживающим и щиплющим. Счастливо спасенная жертва суицида неблагодарно зашипела.
Странно, что верещащую о «скорой» Ленку слышно откуда-то издалека. Тогда кто же обрабатывает рану? Кассандра с трудом повернула тяжелую после обморока голову. На нее смотрел Зверь. Желтые глаза, узкие вертикальные зрачки, хищная искра в глубине. Рот сам собой распахнулся для крика, но звериный взгляд стремительно сделался человеческим – голубым и пронзительным. Девушку затрясло. Она вырвала руку, не заботясь, что на рану еще не наложен бинт, и забилась в угол дивана, на котором, оказывается, лежала.
– Лен, у подруги твоей истерика, – констатировал мужчина, – посмотри, на кухне водки нет? Ну, или другого чего-нибудь. Да хватит вопить! Порезался человек, бывает.
– Да? – Ленка с мокрой половой тряпкой в руках выглянула из коридора, – Андрей, случайно запястье не режут! Ее в больницу надо, глаза же бешеные!
– Проверь, есть ли в холодильнике водка.