Они замолчали, ожидая ответа. Сопротивление? Носитель блокирует мне доступ? Внезапно нахлынула горячая волна гнева.
— Вплетение прошло успешно? — Мой голос исказился, проходя сквозь сжатые зубы.
— Да, — произнес Целитель. — Все восемьсот двадцать семь щупиков надежно закреплены в ключевых местах.
Столько соединений не было задействовано ни в одном из моих предыдущих носителей; всего сто восемьдесят один щупик остался свободен. Может быть, именно из за количества вплетений так сильны новые эмоции.
Я решила открыть глаза. Нужно было перепроверить слова Целителя, убедиться, что остальная часть меня работает.
Свет. Яркий, режущий. Я снова закрыла глаза. Последний свет, который мне довелось видеть, проникал сквозь толщу океана. Но эти глаза видели свет и поярче, так что вполне справлялись. Я чуть чуть их приоткрыла, так, чтобы щелку прикрывали ресницы.
— Погасить свет?
— Нет, Целитель. Глаза привыкнут.
— Очень хорошо. — Он явно одобрял, что я так быстро обживаю новое тело.
Оба терпеливо ждали, пока я открою глаза. Мой разум опознал среднего размера палату в медицинском учреждении. Больница. Панели потолка белые с черными вкраплениями. Время от времени через определенный интервал панели сменялись прямоугольными лампами. Стены светло зеленые — успокаивающий цвет, но еще и цвет болезни. Неудачный выбор, на мой свежеобретен ный взгляд.
Стоявшие передо мной люди были поинтереснее комнаты. Слово «врач» прозвучало в голове, едва я увидела Целителя, одетого в бирюзовое одеяние без рукавов. Униформа. На лице его росли волосы странного цвета; рыжие, подсказала мне память.
Рыжие! Вот уже три мира я не различала цветов. И даже этот золотисто рыжий цвет вызвал ностальгию.
Для меня его лицо казалось обычным, человеческим, но память определила: «доброе».
Меня отвлекло нетерпеливое сопение Искательницы.
Она была очень маленького роста и если бы стояла беззвучно, я бы еще не скоро ее заметила, разглядывая Целителя. Неприметная, сгусток мрака в светлой комнате. Вся в черном — от шеи до запястий — консервативный костюм поверх шелковой водолазки. Волосы, тоже черные, до подбородка, зачесаны за уши. Тон кожи темнее, чем у Целителя. Смуглая.
Отличия в выражениях человеческих лиц были незначительными, почти неуловимыми. Впрочем, память подсказала мне, что выражает лицо женщины. Сдвинутые над темными, навыкате глазами брови давали ясный образ… Это был даже не гнев. Напряженность. Раздражение.
— Как часто такое случается? — спросила я, снова переведя взгляд на Целителя.
— Не часто, — признал Целитель. — В нашем распоряжении не так то много половозрелых реципиентов. Несозревшие особи довольно податливы. Но вы же сами настояли на взрослом носителе…
— Да.
— Обычно все наоборот. Человеческий век куда короче, чем мы привыкли.
— Все это я знаю. Скажите… а вы лично не сталкивались прежде с этим… сопротивлением?
— Лично? Только однажды.
— Расскажите об этом случае. — Я помолчала и добавила, уже вежливее: — Пожалуйста.
Целитель вздохнул.
Искательница принялась постукивать пальцами по предплечьям. Признак нетерпения. Она не хотела ждать.
— Это случилось четыре года назад, — начал рассказ Целитель. — Одна Душа настаивала на взрослом носителе мужского пола. В нашем распоряжении оказался мужчина, который проживал среди мятежников с самых первых дней вторжения. Этот человек… знал, что произойдет, если его поймают.
— Так же, как и мой носитель.
— Да. — Он прокашлялся. — Для той Души это была лишь вторая жизнь. Она прибыла из Слепого мира.
— Из Слепого мира? — переспросила я, непроизвольно наклонив голову.
— Ой, простите, вы же не знаете наших прозвищ. По моему, вы там побывали. — Он достал из кармана устройство, компьютер, и быстро пробежал глазами. — Да, ваша седьмая планета, в восемьдесят первом секторе.
— Слепой мир? — снова переспросила я, на этот раз неприязненно.
— Ну… вообще то, тем, кто там жил, больше по душе название «Поющий мир».
Я медленно кивнула. Уже лучше.
— А те, кто не был, зовут его планетой Летучих мышей, — пробормотала Искательница.
Я смерила ее взглядом. В сознании замелькали образы мерзкого летающего грызуна, и глаза мои сузились.
— Насколько я понимаю, Искательница, вам там бывать не доводилось, — с усмешкой заметил Целитель. — Поначалу мы называли эту Душу Наперегонки с песней: свободный перевод прежнего имени в… Поющем мире. Но вскоре он выбрал имя своего носителя: Кевин. И вопреки намеченному для него Призванию Музыкального исполнительства (в соответствии с его прошлым), выбрал предыдущее занятие носителя — а именно, стал механиком. Это насторожило его Утешителя, но все оставалось в пределах нормы — до тех пор, пока Кевин не стал жаловаться на провалы в памяти. Его вернули в Лечебницу, где мы провели самые разные исследования, выискивая малейшие отклонения в мозге носителя. Некоторые Целители отмечали различия в поведении и личностных проявлениях пациента. На все расспросы он отвечал, что не помнит некоторых своих действий и заявлений. Мы вместе с Утешителем продолжили наблюдение и пришли к выводу, что телом Кевина временами управляет носитель.
— Управляет? — Мои глаза округлились. — Без ведома Души? Носитель вернул себе тело?
— К сожалению, да. Кевин не справился, не смог подавить носителя. Сил не хватило.
Меня тоже сочтут слабой? А может, я и правда слабая, раз не добралась до ответов? Даже немощная, раз ее мысли существовали в голове, где место оставалось лишь для памяти? Я то всегда считала себя сильной. Меня передернуло. Мысль о слабости была постыдной.
Целитель продолжал:
— После ряда событий было решено…
— Каких событий?
Целитель не ответил, отвел взгляд.
— Каких событий? — настаивала я. — Полагаю, я имею право знать.
Он вздохнул.
— Имеете. Кевин… напал на Целителя, когда был… не в себе. — Он поморщился. — Кулаком сбил его на пол и, пока тот лежал без сознания, вытащил скальпель. Мы нашли Кевина без чувств. Носитель пытался вырезать Душу из тела.
Ко мне долго не возвращался дар речи. Наконец я выдохнула:
— Что с ними стало?
— К счастью, реципиент недолго удерживал контроль, обошлось без серьезных повреждений. Кевина пересадили в незрелую особь. Состояние буйного носителя оставляло желать лучшего, и было решено, что нет смысла его сохранять.
— Сейчас Кевин — семилетний мальчик, совершенно обычный… правда, он так и оставил себе имя Кевин. Его опекуны внимательно следят, чтобы он постоянно находился под воздействием музыки, в чем вполне преуспели… — Последние слова, видимо, должны были, по возможности, подсластить пилюлю!
— Почему? — Я откашлялась, стараясь вновь обрести голос. — Почему никто не понес ответственность?
— Вообще то, — вмешалась Искательница, — во всех брошюрах ясно говорится, что ассимиляция взрослой человеческой особи проходит гораздо сложнее, чем ассимиляция ребенка. Рекомендуется использовать юных носителей.
— У Кевина сложностей было предостаточно, — прошептала я.
— Да, но вы же предпочли пренебречь рекомендациями. — Она сложила руки, словно призывая к примирению, потому что мое тело напряглось, и от этого жесткая ткань на узкой койке зашуршала. — Я вас не виню. Детство крайне утомительно. К тому же ясно, что вы особенная Душа. Нисколько не сомневаюсь, что вы прекрасно справитесь. Это всего лишь очередной носитель. Уверяю вас, вскоре она полностью вам подчинится.
Глядя на Искательницу, я удивлялась, как ей вообще хватило терпения ждать — к примеру, моей акклиматизации. Чувствовалось, что она разочарована, ждет от меня ответов… ко мне вернулось незнакомое ощущение злости.
— А вам не приходило в голову, что вы сами могли бы покопаться в этом теле в поисках ответов? — спросила я.
Она напряглась.
— Я не Попрыгунья. Что она имеет в виду?
— Еще одно прозвище — пояснил Целитель. — Для тех, кто не доводит жизненный цикл носителя до конца.