Сфандра сразу поднялась, поправила подвески-колты у висков.
– Видать, князь Глеб прибыл. Что ж, пойду, распоряжусь насчет вечерней трапезы.
Спокойная и величественная, Сфандра осталась госпожой и в Городище, ее ничем не выведешь из равновесия. Игорь же волновался, не зная, чего ждать от сына. И то, что они с Глебом по одной бабе сохли… Постаравшись взять себя в руки, Игорь степенно вышел на крыльцо.
Его первенец Глеб стоял посреди двора поникший, плечи опущены, богатый плащ на меху сбился на сторону, свисает жалко. И выглядел Глеб таким потерянным…
У Игоря невольно кольнуло сердце – не от жалости, с досады. И почему боги послали им с Ольгой такого сына? Вот младший княжич Святослав, что в Киеве с княгиней остался, хоть и малец еще, а уже видно – настоящий князь будет. Этот же… Ни рыба, ни мясо, все бы им кто-то руководил. То отец, князь русский, то христиане хитрые, потом Малфрида. Но, видимо, не сладилось что-то у Глеба с ней, раз так угнетен. И это, как ни странно, обрадовало Игоря.
Заметив, что Глеб смотрит на него, Игорь жестом велел сыну приблизиться. Тот повиновался. Шел через двор, такой же поникший, головы не поднимал, мел по снегу съехавшим плащом…
Они проговорили до глухой ночи. Пустая просторная гридница, чадящая плошка с огнем на длинном столе, бревенчатые стены, на которых развешаны пушистые шкуры, ветвистые лосиные рога, щиты, скрещенные копья. Хорошо, что Глеб хоть иконы снял, отметил князь, и не пялится больше со стен сурово христианский Бог, писанный по византийскому образцу, – темноглазый, со сросшимися бровями. Но Глебу от этого неуютно.
– Все поменялось в моей жизни, я во всем разуверился, отец. Холод и пустота завладели душой моей. Думаю, может, снова позвать христиан? Знаю, тебе это не любо, однако они всегда добры со мной были, учили милосердию, вере своей учили, на путь истинный наставляли. Я с ними себя нужным чувствовал, силу некую ощущал…
– Ты бы лучше вспомнил, для какого дела тебя в Новгороде поставили, – резко оборвал сына Игорь.
Великий князь Руси сидел от Глеба по другую сторону стола с крытой вышитым сукном столешницей. Рядом с сыном он выглядел витязь витязем – очи сверкают, стать горделивая. Возвышался над слабым сутулым Глебом, как утес. У сына же лицо рано постаревшее, круги под глазами, жиденькие волосы зачесаны наверх, открывая длинные залысины.
– Тебя я княжить в Новгороде поставил, – произнес Игорь, – а ты так правил, что новгородцы сегодня хотели скинуть тебя да просили князем к себе этого зарвавшегося Володислава.
Глеб только пожал плечами.
– Может, это и к лучшему? Дядька Володислав и тетка Предслава всегда Новгородом интересовались, меня к действию побуждали, ругали даже, что дела забросил.
– И поделом тебе, соколик. Ишь, что удумал – христианам во всем потакать! Слышал, ты даже церковь их в Новгороде возводить начал?
Глеб вздохнул.
– Где-то они теперь? Вот погонят меня новгородцы – уйду к ним. Стану жить в дальних пределах, где Иисуса Христа почитают, где люди хотят изменить мир к лучшему. Чтобы вражда прекратилась, чтобы милосердие снизошло на земную юдоль.
Игорь, запустив пальцы в седую шевелюру, смотрел из-под руки на сына. Этот все о христианах. Игорь не считал христианство чем-то вредным, однако полагал, что достойные люди невосприимчивы к подобным побасенкам. Те же, кто поверил россказням о распятом Боге, – слабы и не стоят того, чтобы о них беспокоились. И Игорю было горько, оттого что его первенец Глеб оказался из таковых – слабых. Но ведь изгнал он все же христиан, хоть и по воле Малфриды! И князь спросил:
– А как Малфрида опять к тебе придет?
Глеб сразу встрепенулся, глянул на грозного отца ожившим взглядом. Игоря это гневило.
– Забудь о ней. Уж лучше с христианами…
Даже сплюнул с досады. И отчего это краса Малфрида его сына выбрала? Отчего не вернулась к нему, к Игорю? Уж он бы для нее… Ветру бы дунуть не позволил.
– Иди, Глеб, – как-то устало проговорил Игорь. – И помни: Первое твое дело – помогать мне над Северной Русью стоять. Не справишься… Пеняй на себя. Я сам отдам тебя твоим жалким христианам!
Глеб вжал голову в плечи, выскользнул бесшумно. Игорь остался на месте, вспоминая, о чем ему сын поведал. О том, как этой осенью, будучи на охоте, Глеб отстал от спутников, заплутал по бездорожью и неожиданно выехал на лесную прогалину, где увидел странную картину: среди деревьев стояла рослая статная девица и кормила с руки сбежавшихся к ней лесных ланей. Зверье дикое к ней шло, словно к своей хозяйке. Лани те же, потом барсук появился, едва не о ноги терся, будто кот домашний, зайцы подбегали без страха. И так эта картина Глебу глянулась, что он застыл на коне, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть дивное видение. А девица вдруг его по имени окликнула, поманила рукой. И такой пригожей вдруг ему показалась… Позже люди говорили, что не больно она и красива – нос с горбинкой, лицо худое, щеки впалые, рот большой, губастый. Ту же Сфандру многие краше находили. Да только стоило Малфриде на кого внимание обратить, как тот сразу же попадал под ее очарование.
Игорь это понимал. Не забыл еще, как сам терял разум от чародейки. Ну, правда, в том, насколько она чародейка, он очень сомневался. По рассказам ее выходило, что она и с нежитью лесной знается, и смока-змея видела, и Ягу, летающую на помеле, даже с мавками дружбу водила. Слушать о том Игорю было интересно, да и рассказчицей Малфрида была получше иных кощунников[21] известных. Но только, кроме россказней чудесных, ничем колдовским Малфрида себя не проявила. Вот только когда обнимала она князя… Дух захватывало! Жить да радоваться хотелось, любить так, как и в юные годы не получалось. Может, и впрямь Малфрида кудесница? Но одно Игорь понял: с ней у него любое дело ладилось, любое начинание успешным выходило. Так, по ее подсказке, он сумел вновь увлечь народ планами о походе на Царьград, снова стал войска собирать. Да и с хазарами мир заключить получилось, а там, словно по воле Малфриды, год урожайный вышел, люди повеселели, песни петь начали, в долю лучшую верить, князя славить. Да и самого князя радость не покидала, вера в то, что все по его разумению получится. Ольга, та его подле себя удержать хотела, доказывала, что казна опустела после походов, что люд ропщет. Малфрида же иное говорила, а как скажет что, так по тому и выходило. Была в ней все же некая сила…
Игорь понял все это, когда Малфрида вдруг исчезла из его жизни. Как сейчас ушла она от Глеба, так же и тогда таинственно пропала. С утра была с князем мила да приветлива, даже вышла проводить, когда он за данью в мерянские пределы отбывал, а потом люди и объяснить не могли князю, как исчезла его лада, когда за ней такой надзор был, когда каждому ее слову повиновались, услужить желали. Асмунд, сперва ворчавший на Малфриду за самоуправство, и тот со временем смирился, даже дела князя с чародейкой обсуждал. Но именно из-под опеки верного Асмунда и ушла Малфрида. А куда? По велению князя Игоря, где только ее не искали. Но ни в городах, ни в весях и селищах никто ничего не мог о ней поведать. И вот она появилась снова…
Князь вздохнул. Огонек в открытой чашечке глиняного светильника перед ним почти погас. Заметался на самом донышке, вспыхнул на миг и потух, осветив напоследок гридницу желтоватым пламенем. Игорь остался сидеть во мраке. Слышал отдаленные звуки: перекличку стражей на стенах Городища, слабый гул голосов в людской, шаги охранника в сенях, различил даже крик вылетевшей на охоту совы. И еще шорох в подполье, словно крыса скреблась по закромам. Ночь. Князю следовало бы уже идти к себе почивать. Что толку в потемках сидеть?
Игорь встал. Хоромину в Городище он знал, как свои пять пальцев, шел в потемках, не велев осветить себе путь. Поворот бревенчатой стены, потом крутая лестница наверх, под рукой знакомо угадывается резьба перил. В опочивальне князя было тепло. Здесь не так давно ввели новшество: печь каменную с вытяжкой, чтобы дым выходил в трубу, не скапливаясь под сводом. Но темень тут такая же, как и везде в тереме в позднюю пору. Игорь не стал звать челядинца, чтобы тот принес свечу да разостлал ложе. Сам справится. Нащупал на полке в углу глиняную лампу с носиком, достал из сумы у пояса огниво – темная полоска железа, изогнутая в сплющенное кольцо, холодила его ладонь. Сейчас чиркнет по ней кресалом. Но что-то не выходило: при ударе искры сыпались, но сразу гасли во мраке. Игорь даже ругнулся тихо. И тотчас… Показалось или впрямь кто-то засмеялся приглушенно?