Гортензия пробурчала что-то невнятное. Солнышко пригревало, грибы приятно пахли осенью, в саду стояла тишина... Отличный денек — если б не надоедливая соседка, у которой рот не закрывается. Трещит хуже сороки... У Гортензии быстро иссякло терпение.
— Хорошо! — крикнула она, бросив нож в корзину.
— Правда?! — девица радостно запрыгала и захлопала в ладоши.
— Ну, хоть постой смирно, — велела ведьма. Потерла ладони одна о другую, растопырила пальцы, направила в сторону девушки.
— Ой... — выдохнула та испуганно.
На пару минут воцарилась тишина. Слышен был шелест ветра в листве, далекий зов кукушки...
Не чувствуя в себе перемен, Лиза-Энн открыла рот:
— А можно я...
— Молчать! — оборвала ведьма.
— Но если...
— Я сказала!
— Молчу, — повела та плечом. — А вот если... А-а-а!! — закричала вдруг, ощутив, как что-то поползло по спине и по плечам. В ужасе принялась себя отряхивать, обшаривать руками — но ничего не нашла — кроме прядей волос, которые удлинялись, вытягивались то одна, то другая, проскальзывая сквозь пальцы сжатого кулака, пока не достигли земли... Вскоре девушка оказалась точно плащом окутана своими же собственными волосами.
— Ой, мамочки! — прошептала Лиза-Энн в восторге. Покрутилась на пятках, заставив пряди взлететь, счастливо рассмеялась. Вот зря она так крутится — перед кустом-то боярышника...
— Ой, спасибо большое! — кинулась к Гортензии, но та увернулась от поцелуев. — Большое-пребольшое! Я теперь как принцесса! У меня косы лучше всех в графстве! Нет, во всем королевстве! Я теперь сюда столько ленточек завью! И батюшку на ярмарку за новыми отправлю!..
Радости ее не было предела. Даже несмотря на то, что концы непослушных прядей от легкомысленного прыганья крепко запутались в ветках колючего куста.
Пока Лиза-Энн высвобождала свою новоприобретенную красу из вредных колючек, Гортензия обратила внимание на еще одного пожаловавшего посетителя: какой-то оборванец в лохмотьях, худой, точно призрак, замер перед калиткой, не решаясь войти.
— Кто это там? — указала Гортензия.
— Бродяга, — отмахнулась сосредоточенно пыхтящая девица. — Поселился тут в лесу, ходит, работу клянчит. А делать ничегошеньки не умеет.
Гортензия присмотрелась к оборванцу — что-то в нем показалось странным. Никак не понять...
— Нету у меня для тебя дела! — издалека замахала на него руками Лиза-Энн, отчего волосы к досаде еще больше запутались. — Ты нам в прошлый раз дров на месяц вперед наколол, хватит! А больше тебе поручить ничего нельзя!
— Почему? — спросила Гортензия, разглядывая понуро удаляющегося лохматого парня.
— Да говорю же — ничего больше делать не умеет! Только топором махать. Ни печь растопить, ни лошадь в телегу запрячь — я проверяла. Бестолковый. Откуда только взялся на мою голову!
— И давно он здесь появился?
— С прошлой зимы... — Лиза-Энн безуспешно пыталась совладать с прической. — Ой, а можно я домой пойду? Мне б к зеркалу...
Гортензия заверила девушку, что скучать в ее отсутствии не собирается.
***Юный граф Гилберт ден Ривэн ворвался в свои покои с таким видом, будто за ним гналась дюжина демонов. С грохотом захлопнул дверь, щелкнул замком, привалился спиной к дубовой створке. Сдул со лба длинную прядку, выбившуюся из-под бархатной ленты — бант сполз по растрепанной гриве вьющихся волос, но графу было не до своей внешности. Он оглядел комнату. В таком беспорядке немудрено не то что гримуар потерять — собственную душу не найти... Пнул попавшиеся под ноги доспехи, перешагнул через разложенные на полу бумаги с чернильницей и перьями, отпихнул в угол упавшую с кровати подушку. Подойдя к высившейся на подоконнике стопе книг, выдернул самую нижнюю. Толстые тома посыпались вниз — каждый фолиант стоимостью в состояние: в кожаных тисненых переплетах, с латунными и серебряными застежками поперек покоробленных временем обрезов. Гилберт присел на подоконник, принялся листать ветхие страницы.
Конечно, никакие демоны за ним не гнались. Его личный демон уже год стоял неподвижно, как статуя. Просто в голову пришла идея, которую срочно требовалось проверить на деле...
Гилберт торопливо пролистал одну книгу, подобрал вторую, просмотрел третью. Вернулся к первой, еще раз пролистал, тихо рыча сквозь зубы от едва сдерживаемого нетерпения — нашел наконец-то нужную страницу, обрадовался, захлопнул книгу, заложив клочком бумаги. Вскочив с места, принялся что-то искать по всей спальне, наводя еще больший беспорядок. Заглянул даже в соседнюю, смежную со спальней, комнату, но на пороге вспомнил — вернулся и полез под кровать. Появился оттуда с пылью на волосах, сжимая в руке толстую свечу из глянцевого черного воска.
Захватив свечу, сунув книгу под мышку, граф ден Ривэн вновь направился в смежную комнату. В этой пышно украшенной приемной с изящной мебелью он явно избегал бывать, это подтверждал порядок, идеальный по сравнению со спальней. Подойдя к большому зеркалу из полированного серебра, Гилберт нажал на особые завитки на резной раме. Зеркало послушно утонуло в нише, открыв проход в стене. Гилберт поморщился от повеявшего запаха тлена — и торопливо спустился по крутым ступенькам узкой винтовой лестницы вниз.
Внизу лестница упиралась в глухую, обитую железом дверь. Вытянув из-за ворота за длинную цепочку заветные ключи, Гилберт отпер замки. Дверь отворил осторожно, прежде прислушался — не донесется ли с той стороны шороха. Приоткрыв, заглянул в чернеющую щель. Внутри было тихо и холодно. Отчетливей потянуло сыростью, прелой звериной шкурой.
Ступив за порог потайной каморки, Гилберт зажег черную свечу — не воспользовавшись ни трутом, ни огнивом, просто щелкнул пальцами над фитилем. От щелчка брызнули крохотные искры, которые в темноте вполне можно было бы принять за разноцветные мушки в напряженных глазах. Лениво затеплился огонек.
Дверь захлопнулась, лязгнули ржавые петли. В темной каморке не было окон, по стенам из грубо отесанного камня разрасталась пятнами плесень — сказывалась близость городского рва.
Из-за мечущихся теней и золотистых отблесков свечи казалось, будто стоявшая посреди тайника статуя, накрытая широким полотнищем бурой мешковины, украдкой шевелится, готовясь ожить. Поборов отвращение, Гилберт приподнял край покрывала, взглянул на уродливую морду, поросшую колючей шерстью. Оскаленная пасть с желтыми клыками, стеклянные глаза навыкате — застывшая ярость ничуть не изменилась со вчерашней ночи... Брезгливо скривившись, Гилберт отпустил полотнище. Выдвинул из угла деревянную стойку, положил на нее книгу, поставил свечу. Снял с пальца перстень с большим черным камнем. Вытащил из ножен ритуальный нож — занес кривое лезвие над левым запястьем. Примерился, махнув клинком над самой кожей. Помешкал, подтянул манжет, сжал-разжал кулак. Всё-таки резать себе вены было страшновато...
Но если догадка верна, сегодня он наконец-то освободится от этого постоянного кошмара, который сводит его с ума вот уже столько времени. Даже не верится, что свобода так близка...
Он раскрыл книгу на закладке, начал читать. Заклятье на мертвом языке — давно позабытом, непонятном для живых. Но теперь, когда ему подвластна смерть, понять значение этих странных рун для него просто пустяк... Голос отражался от голого камня, умножая звук — усиливая значимость слов...
Свеча разгорелась. Яркий, мигающий язычок пламени вытянулся в длинную стрелу. Оглушенный эхом собственного голоса, Гилберт читал всё громче и громче. Оставалось еще несколько строчек — и он будет свободен от этой пытки ожидания...
И за минуту до разрешения он почувствовал, что его призывают. Нет, не может быть! Только не сейчас, не в этот момент!.. Напрягся каждый мускул, по виску пробежала капля холодного пота. Он пытался удержаться изо всех сил. Но зов не прекращался, выворачивая душу из тела, и он не мог противиться. Сорвавшееся с губ проклятье застыло в душном воздухе камеры. Клинок выпал из руки, упал на книгу, смахнув куда-то в темноту перстень. Огонь потревоженной свечи мигнул.