– Ты так хочешь участвовать?
– А ты?
– Кстати, Велес и правда меня спрашивала, хочу ли я участвовать. Но она сказала, что, если я действительно хочу пройти отборочные испытания, мне нужно работать в полную силу, чтобы показать себя. Но, боги, над чем работать-то?!
– А мне, кажется, придется все-таки стать неофитом целителя. Признаюсь, это не то, о чем я мечтал, но все же будет полезно. Эй! Что с тобой? – Сева оглянулся, только теперь сообразив, что Митя не просто отстал от него, а вовсе остался стоять истуканом далеко позади. Глаза Муромца были устремлены в журнал.
– Тут… Откуда это здесь? – Колдун продолжал таращиться в «Тридесятый Вестник».
– Что там? – Сева вернулся назад, дернул Митю за рукав, и опять направился к комнате.
Митя, едва не сев мимо стула, развернул журнал так, чтобы Севе была видна небольшая статья на первой странице.
– «В канун Коляды в доме Муромцев дали бал по случаю дня рождения наследника богатейшего и старейшего семейства – Дмитрия Васильевича Муромца». Как это появилось в «Тридесятом Вестнике»? – вне себя воскликнул Митя.
Сева улыбнулся.
– Я же просил! – возмущался Муромец. – Я согласился на этот бал с одним-единственным условием – чтобы не было никаких репортеров и фотографов. Никаких!
– Ну, как видишь, фотографий в статье нет, но твои родители не могли учесть всех мелочей: вот, кто-то из «Тридесятого Вестника» все-таки побывал там.
– Но кто?! – Митя взглянул на Севу.
– Я не знаю, прочти, что там дальше. Может, догадаемся?
– «Торжество посетили знатные и влиятельные особы не только Росеника, но и других городов. На балу были замечены Романовы, Рублевы, Нарышкины, Долгорукие. Появление последних, к слову, вызвало плохо скрываемое недовольство всего семейства Муромцев, которые надеялись, что эта ветвь их фамильного древа пренебрежет правилами приличия и останется в этот вечер дома. Речь, конечно, идет о Николае Долгоруком и его жене Агафье, а ни в коем случае не о невесте Дмитрия Муромца», – Митя запнулся и замолчал. Он вернулся к последней фразе и вновь перечитал ее, словно не веря в то, что она была на самом деле напечатана.
– Забавная статья, – сказал Сева, уловив резко изменившееся настроение Муромца.
– Кто автор? – Митя повертел журнал в руках. – Кто этот автор? Я уверен, это писал тот, кто… кто очень хорошо знает нас.
– Такой вывод ты сделал только из этих строк?
– Да… я как будто это чувствую. – Митя закрыл глаза, попытался сосредоточиться и увидеть лицо колдуна, который мог это написать, но в голове вдруг словно начало что-то жужжать, а перед внутренним взором засуетился рой черных мушек – так действовал блок защитных заклинаний, наложенных работниками журнала. Пришлось продолжить чтение:
– «Родители именинника вместе с самим Митей (которому несказанно шел его праздничный алый кафтан) встречали гостей, прибывших в этот вечер в их особняк. Однако Василию Ильичу Муромцу роль добродушного хозяина удавалась куда хуже, чем его жене: было видно, что он предпочел бы не встречаться с некоторыми особами, к числу которых относился не только Николай Долгорукий, но и Анатолий Звездинка, член Вече старейшин. Поэтому Василий Ильич пробыл с гостями недолго и на какое-то время вовсе исчез из поля зрения.
Посетила торжество и Вера Николаевна Велес, главная наставница Белой Усадьбы, со своим мужем, профессором Звягиновым, которого она, помня опыт прошлого года, старалась не отпускать далеко от себя», – Митя снова осекся, но теперь из-за того, что Сева усмехнулся.
«Не пропустил праздник и Ирвинг, глава Светлого сообщества, однако он задержался в поместье Муромцев всего на пару часов, словно пришел только ради какого-то важного и срочного дела, и удалился, не дождавшись десерта. Если бы мы не знали Ирвинга, то его поведение можно было бы объяснить страхом перед Евдокией Рюриковной, которая, как известно, недолюбливает главу Светлого сообщества. Многие бы на его месте тоже предпочли исчезнуть, нежели столкнуться с ледяным взглядом хозяйки дома, который не могла смягчить даже ее приветливая улыбка». – Митя проговаривал все эти слова, а щеки у него горели от того, как точно неизвестный автор статьи подметил те черты его семьи, которые он сам предпочел бы не замечать: он еще никогда не испытывал ничего подобного. Обычно в каждой газетной статье Муромцев только расхваливали. – «В это трудно поверить, но на балу присутствовало несколько человек и не из знатных семей, и даже потусторонние – эти маги очутились в сказке благодаря дружбе с именинником и каким-то чудом были допущены в поместье самого знатного и богатейшего рода не только Росеника, но и всего Тридесятого государства. Сам виновник торжества явно был рад им, чего нельзя сказать о его матери, которая предпочла их вовсе не замечать.
Главным развлечением вечера стали танцы. И если вальсы вызвали больше восторга у старшего поколения, то молодежь ликовала, когда на сцену вышла Полонея Златовласка. Все же родители Дмитрия Муромца смогли устроить сыну хороший праздник. И хотя почти весь вечер именинник, как и полагается, протанцевал со своей невестой Марьяной Долгорукой, все же пару вальсов он прокружил в объятиях сомнительных по происхождению и по положению в обществе девушек.
Надеемся, Митя Муромец остался доволен торжеством. И еще раз его поздравляем!»
– Хм.
– Есть идеи, кто мог это написать? Потому что у меня… – начал Митя, но опять не договорил, задумавшись.
– Конечно, есть! Я не могу назвать имя автора, но могу кое-что про него сказать.
– И что именно?
– Здесь не упоминается происшествие, которое заставило всех гостей переполошиться: приступ Водяной, разыгранный приступ, надо сказать. Может, этого человека, уже не было на балу в это время. А может…
– Да, но тут говорится о том, когда ушел Ирвинг! А он ушел уже после ее приступа.
– Но и пробыл он не два часа, а добрую половину бала. Мне кажется, замечание про Ирвинга здесь лишь для остроты сюжета.
– Здесь вообще нет ничего о Водяной. Может, они не знакомы? И об Анисье ни слова. И описаний платьев нет.
– Из описаний разве что «Муромец, которому несказанно шел его праздничный алый кафтан», – процитировал Сева и усмехнулся.
– Я, похоже, единственный, о ком здесь написано что-то хорошее, – покраснев, заметил Митя.
– Автор к тебе благоволит. Возможно, это и есть тот голодранец, который попал на бал только благодаря знакомству с тобой. Статья написана очень… неуверенно. Будто автор не мог определиться со стилем: просто ли написать заметку с голыми фактами или обозначить свое отношение к происходившему? Возможно, это первый опыт написания подобного материала.
– Значит, кто-то из новых работников Вестника?
– Сложно сказать. Еще неясна точка зрения автора относительно богатых и древних родов. С одной стороны он пишет о вашем круге с какой-то насмешкой, даже издевкой. А с другой – тут же называет Полину Феншо и Василису Умнову, с которыми ты танцевал, девушками, недостойными посещать такое торжество. Нас как будто хотят запутать.
– Может, это кто-то из моих родственников написал? – уныло предположил Митя. – Иначе откуда автору так хорошо известно, как именно относятся моя мать и мой отец к Долгоруким и Ирвингу?
– Скорее всего этот автор просто очень внимателен и хорошо чувствует чужие эмоции, – сказал Сева.
– Воздушный?
– …или Водяная?
* * *Полина торопливо развернула записку, которую передал ей домовой, как только она покинула приемную целителя. «Буду в одиннадцать вечера, не раньше. Надеюсь, ты еще не ляжешь спать. Светослав».
Полина чуть не подпрыгнула от восторга. Ее подруги пока не вернулись в Усадьбу, но у нее был Светослав, с которым она мечтала встретиться после двухнедельной разлуки. Во время поездки к родственникам во Францию ей почти не удалось с ним связаться. Небольшое открывающееся зеркальце, которое Светослав дал ей с собой, сказав, что с его помощью им удастся поговорить, оставалось обычным зеркалом и отражало только ее собственное лицо. Очевидно «Балабол» этой модели (так называлось зеркальное устройство) не способен был преодолеть заграничный магический барьер, поэтому приходилось просто писать Светику письма.