— Конечно, детка, — совершенно серьёзно промолвила она. — Слова тоже имеют силу. Недаром же говорят, что у всего в этом мире должно быть имя.
На кухне «часовни» было интересно, но чем старше становилась Илана, тем чаще предпочитала обществу бабушки и госпожи Гертруды компанию, которая собиралась в гостиной. Если точнее, это была смесь гостиной и мастерской. Здесь во всех углах валялись карандаши, мелки и бумага для набросков. Мартин Кейн почти всегда работал. Он не расставался с карандашом и блокнотом, даже когда беседовал со своими гостями. Впрочем, говорил он обычно меньше всех. Разговоры в гостиной велись самые разные, и Илана, которую никогда никто не прогонял, готова была слушать их часами. А уж если речь заходила о ютах, девочка старалась не пропустить ни слова.
В гостиной нередко работал телевизор. Как-то раз по одному из местных каналов показали выступление пастора Коула.
— Мы не против всех иноземцев, — заявил пастор. — Мы против тех, кто засоряет нашу страну вредными вещами и идеями. Нас пугает не внешнее уродство ютов, а их безбожие и неблагонадёжность.
— Они не безбожники, — сказал Мартин. — Мы мало что знаем про ютов, но, мне кажется, у этих людей есть вера.
— «У этих людей…» — усмехнулся Джек Эмерсон.
Это был невысокий всегда аккуратно причёсанный молодой человек в огромных очках. Илане порой казалось, что он за ними прячется. Зрение Джека не поддавалось внутренней корректировке. Он мог бы сменить очки на линзы, но ему явно не хотелось. Однажды он снял очки, чтобы протереть, и Илана увидела, что без этих больших — в поллица — чуть затемнённых стёкол Джек Эмерсон похож на обиженного мальчишку. Говорили, что Джек очень талантливый физик, а фирма, в которой он работает, не выделяет ему средств для осуществления какого-то его гениального проекта. Кажется, Джек хотел доказать, что время — это ещё один вид материи…
— Ты уверен, что они люди?
— Да кто бы они ни были, Джек! — горячо заговорила Таня Коэн. — Они такие же разумные существа, как и мы. Они имеют право на свою веру. На своё собственное понимание природы божественного…
Таня Коэн, тощая насквозь прокуренная поэтесса лет тридцати пяти, никак не могла смириться с тем, что потерпела крах в большой литературе. Она постоянно твердила, что «её стихам, как драгоценным винам, настанет свой черёд». Это была цитата из одной великой поэтессы докосмической эры. Иногда, изрядно хлебнув ликёра, Таня подзывала к себе Илану и читала ей что-нибудь из своих творений — сплошь про снежные метели, которые заметают всё на свете, да ещё про омуты, где плавают белые лилии, которые топчут бездушные люди. Непонятно только, как это можно проделывать в омуте… Впрочем, Илана уже знала, что стихи нельзя понимать буквально. В них надо видеть художественные образы. И она понимала, что разница между стихами той поэтессы прошлого и стихами Тани Коэн примерно такая же, как между ликёрами госпожи Гертруды и кислым молоком. Естественно, Тане она этого не говорила. Поэтесса-неудачница была совершенно безобидным существом и хорошо относилась к Илане. Сейчас Таня Коэн пыталась подзаработать, делая комиксы из популярных старинных боевиков.
— Меня просто потрясают выступления этих наших святош-ортодоксалов, — продолжала Таня. — Особенно одно их любимое выражение — «неверующие язычники»! Если язычники, то какие же они неверующие? Ведь язычество — религия. По-моему, все язычники, ну или почти все, верят в того же, в кого и христиане. В отца небесного. Во всех древних религиях главное божество — бог неба. А младшие божества — примерно то же, что и христианские святые…
— Ну, есть ещё вполне реальные люди, которых канонизировали, — вставил Джереми Лойс, художник-карикатурист почти двухметрового роста и весьма угрюмого характера.
Илана не могла понять, как такой человек может рисовать смешные картинки. Впрочем, она слышала, что клоуны тоже часто бывают грустными, а весёлыми кажутся только на сцене. Наверное, тот, кто должен смешить окружающих, тратит на других весь свой запас весёлости, а самому уже ничего не остаётся. Джереми Лойс сотрудничал с Таней, делая иллюстрации к её комиксам.
— Да, но многие святые — это языческие боги, — стояла на своём Таня. — В некоторых странах христианские проповедники лишь чуть-чуть перестроили их святилища и дали им другие имена. А кое-кому и прежние имена оставили.
— Я тут как-то столкнулась с одним ютом, — сказала Лидия Мортенсон, рослая светловолосая девушка с круглым румяным лицом и томными голубыми глазами.
Она работала в детской библиотеке Южного Округа, куда ходили все ученики 7-й гимназии. Лидия увлекалась магией и оккультными науками. К детям она относилась с рассеянным добродушием и никогда не бранила за просроченные книги. Лидию вообще мало волновало, что творится в библиотеке. Она была вечно поглощена изучением трудов по оккультизму, от которых отрывалась только для того, чтобы отметить в личной электронной карточке читателя, какую книгу он взял, а какую сдал. Лидия была твёрдо уверена, что над ней тяготеет рок, поэтому чуть ли не каждый день гадала себе на картах Таро. И постоянно рассказывала, что ей выпадает то Девятка Мечей, то Смерть. «Слава Богу, румянец на её щеках от этого не бледнеет, — пошутила однажды в разговоре с бабушкой Полли госпожа Гертруда. — Когда приходит Лидия, я стараюсь сделать пончиков побольше — чтобы и другим хватило. Ест так, словно и впрямь в последний раз».
— Мне просто не по себе стало, когда я с ним столкнулась. Это в Шиман-Тауне было, там их сейчас не больно-то гоняют. У этого юта такие глаза… Огромные, бездонные. Словно зеркала, в которых, если долго смотреть, можно увидеть свою судьбу…
— Ну и что ты там увидела? — ехидно поинтересовался Джек Эмерсон. — Опять эту — с косой…
— Нельзя так шутить, — упрекнула физика Таня. — И что было дальше, Лидия? Он ни в кого не превратился?
— Нет. Он просто убежал, но я успела кое-что заметить у него на шее. Узорчатую пятиконечную звёздочку — что-то вроде снежинки. Она была из стекла или хрусталя. Может, они все такие носят, как у нас крестики? И я вот что подумала… Звезда с пятью концами, пентаграмма… Это же символ единства пяти стихий. И символ победы человека над этими стихиями…
— Или наоборот, — пожал плечами Джереми, который, похоже, разбирался в оккультизме не хуже Лидии. — Пентаграмма может означать как победу человека над миром духов, так и подчинение ему, а следовательно — служение сатане…
— А ещё пять концов означает пять ран христовых, — перебила Лидия, словно боясь, что Джереми помешает ей блеснуть своими знаниями.
— Ну тогда юты не иначе как правоверные христиане, — засмеялся Джек. — Надо сказать об этом пастору Коулу.
— Представляю, как бы он на это отреагировал, — усмехнулась Таня. — Он лебронцев и тех ненавидит, а ведь они действительно христиане.
Истинно верующими Коул Джефферсон считал только тех, кто ходит в Ортодоксальную Церковь. Когда-то она была в Германаре единственной. Пятнадцать лет назад выходцы из соседнего Леброна открыли в Гаммеле свою церковь, с которой ортодоксалы все эти пятнадцать лет вели ожесточённую войну.
Помыть кости пастору Коулу здесь любили. Завсегдатаи «часовни» вообще любили посплетничать, и их не особенно волновало, что эти разговоры иногда слышит Илана. Чем старше она становилась, тем чаще наведывалась в гости к Кейнам уже одна, без бабушки. Ведь друзья у Иланы были только здесь. Большинство ровесников её либо дразнили, либо игнорировали. Издали наблюдая за их играми, Илана убеждала себя, что общаться с ними совершенно неинтересно. И в какой-то момент она поняла, что действительно не нуждается в обществе ровесников. Ребячьи игры и разговоры казались ей ужасно глупыми. Будучи среди сверстников изгоем, она постепенно научилась их молча презирать. И в глубине души смеяться над теми, кто громко смеялся над ней.
В «часовне» говорили обо всём на свете, в том числе и о весьма загадочных вещах. Например, о том, что исследователи из ГКУ[2] и агенты КГБ2 уже много лет пытаются найти таинственную планету, где больше века назад сделал вынужденную посадку корабль «Сонус». Он приземлился на огромной заснеженной равнине, где его радостно встретило племя странных закутанных в меха большеголовых существ с голубоватой кожей. Они назвали себя ютами и попросили убежища. Они хотели покинуть эту планету и как можно скорее, а почему — объяснить не могли, хотя очень быстро выучили койне3. Экипаж «Сонуса» так и не понял, почему корабль сбился с курса и оказался в этом холодном, неприветливом мире. Отчёт, который представил в ГКУ капитан корабля Эдгар Хоук, был признан совершенно невразумительным. Ни капитан Хоук, ни навигатор Томпсон даже не смогли объяснить, в какой части галактики находится родина ютов. И как удалось найти дорогу домой — на Гею. Экипаж «Сонуса» около полугода проходил обследование в Медицинском центре ГКУ, после чего был отстранён от межзвёздных полётов.