Впрочем, скоро выяснилось то, что лично на меня произвело куда более серьезное впечатление. Ну, что пациент не помер - это хорошо, но не так чтобы удивительно - я же его сам вытягивал. А вот заявление медсестры о том, что совсем недавно в космос летала Терешкова в компании с Быковским, меня сбило с толку.
- Э... а какой сейчас год?
- Бедненький, эк тебя приложило-то! Шестьдесят второй у нас год, какой же еще. Одиннадцатое октября сегодня.
- А где я?
- Даже этого не помнишь? Да ты не пугайся, тобой сам Максим Илларионович занялся, а к нему лечиться приезжают аж из Хабаровска и Читы. В Белогорске мы, это армейский госпиталь. Вылечит тебя наш доктор, ты не думай, он и не таких на ноги ставил.
Ага, подумал я, мне снится, что у меня амнезия. Да и ладно, настоящую-то свою жизнь я прекрасно помню, а что приснившуюся начисто забыл, это не страшно, мне ее небось скоро расскажут. А лежу я, значит, в том Белогорске, что в Амурской области, а не в том, что в Крыму. Там бы про Читу и Хабаровск не говорили. Вообще, конечно, сон увлекательный. Надо же, шестьдесят второй год! Это ж можно, например, вылечившись, съездить в Москву, улучить момент и с чувством плюнуть Хрущеву на лысину. Сон же! Или все-таки не стоит?
На ближайшем обходе Максим Илларионович специально задержался у моей койки, дабы уточнить глубину постигшей меня амнезии. После вопроса об имени и фамилии он спросил год рождения, который я, естественно, не помнил. Оказалось, что пациент родился третьего мая сорок первого года.
Про учения, из-за которых я здесь оказался, ответ был стандартный - не помню.
Тогда доктор поинтересовался:
- В каком году было Бородинское сражение?
- В тысяча восемьсот двенадцатом.
- Сколько будет восемью восемь?
- Шестьдесят четыре.
Подумав, я добавил:
- Двадцать пять в квадрате - шестьсот двадцать пять. Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ, производная синуса равна косинусу того же аргумента, лошадь... то есть тьфу, Волга впадает в Каспийское море, а лошадь зато относится к отряду непарнокопытных.
- Про косинус я не в курсе, а все остальное правильно. Значит, хотя бы часть школьной программы ты не забыл. Хотя, конечно, амнезия у тебя довольно обширная. По воинской специальности ты радист?
На всякий случай я ответил «да».
- Можешь назвать буквы в азбуке Морзе?
Так как телеграфную азбуку я выучил еще в юности реальной жизни и до сих пор не забыл, то с ответом у меня не задержалось.
- А - точка, тире. Бэ - тире, три точки. Вэ - точка, два тире. Гэ...
- Хватит, хватит, я записывать не успеваю, - махнул рукой доктор.
А потом он частично посвятил меня в интриги, сопутствующие моему ранению. Оказывается, мое состояние вполне тянуло на получение инвалидности, однако это стало бы как серпом по яйцам полковому начальству. Одно дело, когда на учениях возникла нештатная ситуация, но она благодаря самообладанию сержанта Скворцова и умелому руководству товарищей такого-то и такого-то обошлась без жертв, разрушений и ущерба чьему-то здоровью, и совсем другое, когда военнослужащий чуть не погиб и стал инвалидом. Тут могут начать копать, и хорошо, если накопают только халатность. Понятно, что все постараются свалить на меня, но и начальству тоже может достаться.
Все это доктор поведал очень обтекаемо и даже местами иносказательно, но я его прекрасно понял.
- Вопрос встал на батальонном или полковом уровне?
- На полковом, а что?
- Не сочтите за наглость, но лично вы как считаете - я инвалид или нет?
- Нет. Но на инвалидность имеешь право, и, если будешь настаивать, получишь ее.
- Пусть ко мне командир роты зайдет, навестит раненого воина. А до того я сказать ничего не могу. Главврач покачал головой, пожелал мне скорейшего выздоровления и удалился. А я подумал - надо же, во сне уже и интрига закручивается! Может, это все-таки не сон, а нечто другое?
Глава 2
Сосед вышел в Чите, и я остался один в четырехместном купе. Впрочем, этот сосед мне и раньше не больно-то мешал. В основном он спал, распространяя аромат перегара, но не очень сильный, мне даже противно почти не было.
Увы, за все в жизни приходится платить. В детстве я был как все, и в юности тоже от большинства сверстников не особо отличался. Но где-то лет в двадцать пять потихоньку, почти незаметно, начали проявляться экстрасенсорные способности, а параллельно с ними появилось неприятие спиртного. И то, и другое помаленьку росло, так что годам к сорока простые человеческие радости - ну типа нажраться в сопли, поколобродить, потом заснуть мордой в салате, а с утра мучиться похмельем - стали мне недоступны. Причем все устроилось мягко, не как, например, у торпедированных алкашей. Я в принципе мог выпить граммов сто, даже сто пятьдесят, но никакого смысла в этом не видел. Водка для меня стала чем-то... ну, наподобие мочи для обычного человека. Пить-то, наверное, можно, если по чуть-чуть, авось и не стошнит, во всяком случае сразу. Но зачем? Противно же.
Во сне это свойство организма не только никуда не исчезло, но даже слегка усилилось, хотя здешнему мне был всего двадцать один год. Я это понял, когда мне делали уколы, а потом протирали кожу ваткой, смоченной в спирте.
Кстати, мои друзья-сослуживцы, что с подачи ротного навещали меня в госпитале, сочли именно это чуть ли не трагедией и искренне жалели. Подумаешь, забыл человек что-то! Во-первых, не все, во-вторых, не факт, что это вообще следовало помнить, а в-третьих - да и хрен с ним. Но вот что бедняга теперь пить не может, как все люди, это ужасно. Неужели передовая советская медицина тут бессильна или просто здесь, в госпитале, не врачи, а коновалы? Но ты, Вить, не падай духом. Ты же москвич, а у вас там в столице всяких академиков как собак нерезаных, авось кто и поможет.
С ротным мы договорились сразу. Он приносит мне мое личное дело, якобы чтобы я мог что-то из своего прошлого вспомнить, и организует визиты приятелей, с теми же целями. Я в ответ не лезу в бутылку и не настаиваю на инвалидности, а соглашаюсь с результатами расследования инцидента, после чего спокойно демобилизуюсь, благо все равно пора. Но в Москву еду не в середине ноября эшелоном, а пораньше и литером.
Мне даже присвоили следующее звание, так что дембельнулся я сержантом. И денег дали не так уж мало, восемьдесят два рубля с копейками, так что я, доплатив двадцать рублей с мелочью, поехал не в плацкартном, а в купейном вагоне. Он, кстати, был почти пустой, в отличие от плацкартных. Общих вагонов, где поездка была бы для меня бесплатной, в поезде «Россия» не было.
Когда я первый раз вышел на улицу, у меня аж голова закружилась. А вы сами попробуйте полежать месяца полтора, не вставая - вас потом в помещении будет сквознячком шатать, не то что ветерком на улице.
Да уж, сон получается какой-то слишком реалистичный, так не бывает. Похоже, это все-таки не сон. Но тогда что? Подумаю в поезде, времени там хватит, решил я.
И вот сразу после того, как попутчик избавил купе от своего присутствия, меня осенила идея. Я ведь знаю свой теперешний адрес. Так почему бы не съездить туда в реальности и не посмотреть, насколько тамошняя обстановка отличается от того, что здесь я узнал из своего личного дела? Вторая улица Строителей, дом такой-то, квартира такая-то. Потом, кажется, это будет улица Инессы Арманд. Или Крупской? Ладно, дома разберусь, подумал я и лег на полку, не разбирая постель.
Проснувшись и мельком глянув на часы, я включил копм и, пока он грузился, в очередной раз прикинул, что я помню из последнего отрезка сна. Как всегда, практически все. Ничуть не хуже, чем здешний вчерашний день. Так, лезем в яндекс... ага, это все-таки улица Крупской. Недалеко, так что съезжу-ка я туда прямо сейчас.
Дом нашелся быстро, а квартира, похоже, была на первом этаже, довольно низком, пол этак примерно в полуметре над землей. На лавочке у подъезда сидела бабуля примерно моего возраста или чуть старше, и я решил, что вот она-то может знать все про всех и, если повести разговор правильно, с удовольствием расскажет. Поэтому я состроил мечтательное выражение лица и начал с интересом разглядывать ряды окон.