Следующий этаж...
И последний, с которого стрелял в мотострелков гранатометчик. Тут было чисто, две квартиры, окнами выходившие на улицу, были буквально развалены шквалом огня из «ГП-25» Степина и Вдовина.
Орешин глянул вниз. Пехотинцы вместе с командиром, получившие, видимо, приказ, спешно покидали поле боя. Майор улыбнулся, он слышал, что передал по рации майор-пехотинец Гордеев: «...были обстреляны из гранатометов. В доме напротив – боевая и деловая активность. Своими силами не справимся». Орешин похвалил майора – хоть так он мог увести людей подальше от «деловой активности», от ненужного героизма, даст Бог, пацаны живы останутся.
Вначале он хотел выйти на связь со штабом и подкорректировать доклад майора Гордеева, что, мол, боевая и деловая активность это его, Орешина и бригады, зачистка дома, но передумал. Там, куда докладывал майор Гордеев, ни черта не поняли из его панического выступления, однако команду отвести людей из «места сосредоточия основных чеченских сил» все же дали. А тут он со своим докладом! Майора и этих пацанов с погонами российской армии могут и даже обязательно вернут на место и погонят еще дальше, «умирать с улыбкой на губах». А дальше вообще ад, Орешин со своей бригадой только что оттуда. Нет, делать им там нечего. С другой стороны, по докладу Гордеева сюда могут грохнуть артиллерийские залпы. И так опасно, да еще свои сделают тебя же мишенью.
– Уходим отсюда. – Орешин указал Зенину из окна направо. – Почистим еще один дом, и пора ужинать.
Но вместо ужина было совсем другое, отчего при воспоминании об этом у Михаила Зенина желудок выворачивался наизнанку.
Орешин уже дал было команду уходить из очередного «зачищенного» здания, как вдруг его взгляд застыл на окне дома напротив. Он взял бинокль и, глотая ком, подступивший к горлу, громко крикнул:
– Снайпера ко мне! Олег! Аносов!
– Здесь я, товарищ майор, – Аносов стоял рядом и уже засылал патрон в свою «старушку» «СВД». К стрельбе он был готов.
– Второй справа дом на той стороне. Седьмое окно пятого этажа.
– Второй... Пятый... – Олег вначале отыскал нужный объект глазами, потом посмотрел на него в оптику. – Вот сука! – Он коротко выдохнул, готовясь произвести выстрел, но Орешин неожиданно остановил его.
– Бесполезно, Олег... Парня все равно не спасем.
«Парня не спасем...» – машинально повторил про себя помертвевшими губами Зенин. Он также смотрел в бинокль, слыша взволнованный голос командира: «второй справа дом... седьмое окно пятого...», но увидел больше, чем подоспевший Олег Аносов.
В проеме окна был распят голый человек, совсем еще юноша, по-видимому, наш, русский солдат. Кто-то оттянул его ноги глубоко в комнату, а человек с зеленой повязкой на лбу быстрыми движениями широкого длинного ножа отсек ему оба уха, нос; резко опустил клинок книзу, отрезая гениталии... Потом так же натренированноснизу вверх вспорол солдату живот. Возле грудной клетки его кинжал остановился, проделывая странные движения по горизонтали... После этого внутренности солдата упали к его ногам, на подоконник, но что-то еще удерживало их у низа живота. Чеченец снова воткнул кинжал в свою жертву... На этот раз, цепляясь за подоконники следующих этажей и оставляя на них кроваво-желтую массу, внутренности солдата упали на залитый кровью асфальт.
В это время Орешин отдал команду Аносову:
«Бесполезно, Олег... Парня все равно не спасем».
Не спасем...
Дьявольское действо продолжалось.
Чеченец с брезгливой и в то же время глумливой улыбкой отрезал парню голову. Он пилил его шейные позвонки, то запрокидывая голову жертве, то опуская ее.
Не спасем парня... Что же Олег со своей снайперской винтовкой – вот он, рядом, только протяни руку, отдай приказ. И разве сам Аносов не видит этого зверства?
Михаил с трудом оторвал бинокль от глаз.
Нет, видит. Смотрит в оптический прицел. Но спокоен. Словно так и надо. Ни один мускул не дергается на лице. Как будто у человека напрочь отсутствуют желваки. Вот у Орешина они большие, просто огромные, он катает их по щекам, как теннисные мячи. Как же так, командир?
А тот продолжает наблюдать, как чеченец, вложив голову парня в его же собственный живот, чем-то пытается скрепить его.
Орешин и Аносов перебрасываются странными словами:
– Проволока.
– Вижу, проволока.
Какая проволока? О чем они?
Михаил Зенин почувствовал свои внутренности у носоглотки, его дико вывернуло, казалось, рвота подняла продукты прямой кишки – так отвратителен был ее запах.
Какая проволока?
Михаил задыхался. Какая, к черту, проволока?!
– Новый приступ рвоты донес до него смысл разговора: живот парню зашивали проволокой.
С трудом разгибаясь, Михаил поймал на себе суровый взгляд командира.
– Ты закончил, Миша? – Орешин протянул ему флягу с водой. И к Аносову: – Олег, ты хорошо запомнил этого зверя?
– Да, товарищ майор.
– Возьми его. Только приведи живым. Сюда. Возьми с собой четырех человек и... вот Зенина. Пойдешь, Миша?
Губы Зенина плясали, горло заклинило ненавистью к себе и той мрази. Он только кивнул.
Командир ждал ровно час. Второпях никто не собирался действовать, работали правильно и без эмоций.
Орешин долго, больше двух минут, смотрел в глаза чеченца и не проронил ни слова. Молчал и тот. На лице «нулевое» выражение: «ты можешь застрелить меня, но я вас, русских свиней... а если не я, то мои братья». Его бесполезно было запугивать, таких не запугаешь, хотя Орешин мог сделать это без особых усилий. Про него ходили легенды в спецназе. Однажды в батальон пришел высокий столичный чин с проверкой. Он совал свою генеральскую кокарду куда только мог. Даже в летний умывальник, расположенный на улице. Простоял около него несколько секунд. Оказалось, из крана незаметно капала вода. Зоркий генеральский глаз заметил это, и высокий чин приказал дежурному из сопровождения, чтобы кран немедленно починили. Тот возьми и ляпни:
«Бесполезно, товарищ генерал-полковник! Что только не делали!»
Столичный не поверил своим ушам.
«То есть как это бесполезно?! – рявкнул он. – Эта чья рота? К чьей роте приписан кран?»
«К моей, – навстречу генералу шагнул невысокий человек. – Капитан Орешин».
Генерал малость пообмяк, услышав боевую фамилию.
А кран по-прежнему кап-кап, кап-кап.
Генерал, однако, не успокоился, но уже мягче попросил Орешина:
«Вы все-таки исправьте, капитан».
«Разрешите прямо сейчас, товарищ генерал-полковник? – И, неожиданно шагнув к умывальнику, заорал на кран: – А ну перестань капать! У тебя что, триппер?!»
И кран вдруг перестал течь.
В чем-то была правдива эта сочиненная кем-то история. Давно сочиненная. А вот сейчас Орешин, глядя на чеченского изверга, не крикнул, не приказал, а только повернулся к своим бойцам и тихо произнес:
– Он ваш.
И отошел к окну.
А для чеченца это был крик из камеры пыток преисподней. Он издал дикий вопль и еще долго вопил, пока бойцы тащили его на второй этаж.
Потом Орешин даже не поинтересовался, как закончилась жизнь этого живодера, он смотрел на противоположную сторону улицы. На седьмое окно пятого этажа. Там были только следы крови. Его бойцы сняли изувеченное тело русского парня, нашли его гимнастерку с документами и, сложив все это в брезент, оставили возле дома. Будут возвращаться назад, захватят с собой. Всех невозможно, все дороги устланы трупами, но этого парня взять обязаны.
Зенин вернул командира в реальность только через полчаса. Он смотрел на него совсем по-иному. Михаил так и не нашел этому определения: по-братски, по-отцовски или еще как-то. Одним словом, по-особому.
– Можно идти, товарищ майор.
– Да, пора двигать, Миша... Невесело встречаем Новый год, правда? – И посмотрел на бойца грустными глазами.
И Зенин, еще вчера, – нет, год назад– «необкатанный» двадцатитрехлетний пацан, а сегодня уже настоящий боец спецгруппы, «чистильщик», в один миг понявший все «прелести» работы элитного подразделения, маскировавшегося среди остывающих тел своих сверстников, ответил командиру: