Затем они проникли, через другую двустворчатую дверь с позолотой, на этот раз деревянную - Владислав поразился, как она уцелела-то здесь за эти столетия, в явную рабочую комнату. Тайновед, войдя туда, первым делом распахнул ставни, и внутрь тут же ворвался свежий, сухой, хорошо согревающий, после стылой сырости помещений башни, ветерок - день выдался на удивление тёплым, уже по настоящему весенним. Комната наполнилась ярким дневным светом, и Тайновед тут же погасил более не нужный факел.
Две внутренние, прямые стены комнаты образовывали слева от входа прямой угол, наружная же, закругляясь, сходилась с более длинной из них, разгораживающей комнату с центральной залой, в узкий угол, в который был встроен огромный, величественный очаг из чёрного камня, напоминавший уменьшенное изображение какого-то восточного святилища, весь в изломах маленьких башенок, миниатюрных колон, и затейливых карнизов, сплошь покрытых искусной резьбой и позолотой. Там, где внутренние стены образовывали, сходясь, прямой угол, стоял огромный, белого мрамора рабочий стол, за которым пряталось широкое кресло из морёного дуба, с высокой, затейливой резьбы спинкой, и подлокотниками. Прямо у окна занимавшего самую середину наружной стены комнаты, стоял весьма изящный, небольшой столик с тремя ажурными, прекрасной работы стульями из того же морёного дуба.
Всё свободное пространство возле стен занимали закрытые книжные лари, а также и небольшой открытый ларь с золотой посудой. Над ларями, на крюках, висели доспехи, вперемежку с мечами, щитами, бердышами, боевыми топорами, и прочими войсковыми принадлежностями. У внутренней стены, практически рядом с очагом, примостилось простое, узкое, односпальное ложе, застеленное чёрным шёлковым покрывалом.
- Вот тут, удовлетворённо сказал Владиславу Тайновед - изначально была рабочая комната владетеля этого града - старшего сына первого короля отщепенцев. А последним здесь хозяйствовал командир той гвардейской сотни, чьи кости теперь удобряют почву на том берегу реки. Я вот тут планирую утвердить своё рабочее место. Хотя ночевать предпочту, пока что, там, где мы помещаемся сейчас. Что-то не разует меня пока мысль проводить ночи в этих стенах. Совсем не радует! Выслушав его, Владислав тут же, с изумлением, отметил для себя, что а вот, командующий здешней гвардейской сотней, судя по ложу у очага - тот явно предпочитал не только дневать, но и ночевать здесь же, в своей рабочей комнате. И что многое говорило об этом человеке, которого он никогда уже не встретит - по крайней мере в этой своей жизни.
В полном же нежелании оставаться в башне на ночь Владислав был с Тайноведом совершенно солидарен. От самых стен башни, что бы там не произошло снаружи, в городе - явственно продолжало исходить ощущение какой-то леденящей мертвенности, и запредельной враждебности всему живому. Даже когда, позднее, были открыты все окна на первый двух этажах, и затоплен очаг в рабочей комнате, ощущение это никуда не исчезло, а лишь затаилось, лишь ушло глубже в вековую сырость этих уж давно практически необитаемых помещений.
Лари в рабочей комнате попросту ломились от бумаг, папирусов и пергаментов. Это собрание не шло ни в какое сравнение с тем, что они уже обнаружили у себя в комнате. Ни по количеству, ни по общему качеству текстов. Тайновед только восхищённо цокал языком, то и дело доставая оттуда всё новые и новые сокровища мысли человеческой, бегло их проглядывая, и, потом, бережно, кладя на место. Работы по разборке тут, с очевидностью, их ждал непочатый край.
В посудном ларе нашлась даже жаровенка для приготовления кофейного напитка. По распоряжению Тайноведа, в башню явились Ладненький с Вырвиглазом, кликнутые Владиславом прямо из окна, смотревшего, правда, в несколько противоположную сторону от их здешнего обиталища, но которых, по мёртвой тишине, царившей во дворе, его клич достиг вполне беспрепятственно. Они принесли с собой запас дров, факелы, и высокую раскладную лестницу, которую Ладненький уже давно, оказывается, присмотрел в одном из складских помещений при трапезной.
Очаг растопили, Ладненьки помолол захваченные снизу кофейные зёрна в очень изящной, бронзовой с позолотой кофемолке, найденной там же, в посудном ларе, и, загрузив углями из очага жаровенку, быстро наполнил пузатый, тёмно-коричневый, толстого фаянса кофейник волшебным, пахучим напитком. Потом, по распоряжению Тайноведа они занялись с Вырвиглазом распахиванием окон во всех помещениях двух доступных им сейчас этажей башни - всякие попытки подняться выше, или спуститься в подвалы командир категорически им запретил, предупредив, что это может быть смертельно опасно.
Что оказалось, впрочем, делом отнюдь не простым - ибо, за исключением ставен в рабочей комнате, а также и в комнате, противоположно ей расположенной - по другу сторону тронного зала, где обнаружилось помещение хозяйственного приказа сотни, наполненной конторками и книжными ларями с делопроизводствами в кожаных папирусохранилищах, ставни эти, видимо, не открывались со времени последнего захвата города, и их проржавевшие запоры приходилось буквально выламывать из своих гнёзд.
Тайновед же с Владиславаом, пока те возились со всем этим, устроились уютно у распахнутого окна, из которого на них веяло тёплым, пахучим, весенним ветерком, поставив стулья по бокам круглого столика, и сидели - лицами к окну, задумчиво потягивая кофей из маленьких, фарфоровых чашечек.
Окно находилось чуть выше гребня стены, и поэтому из него хорошо просматривался поворот дороги у выезда из долины, над которым, в острых изломах скал, ярко синевел сияющий по весеннему небосклон. Там, за окном, по прежнему стояла совершенно мёртвая тишина - в долине не было ни птиц, ни деревьев, в ветвях которых те могли бы гнездиться, ни, даже собственно и каких-либо кустов. Единственные же растения, которые здесь, судя по всему, всё же как-то прижились - ужасные цветы на склонах лугов при разрушенном мосте, и те были сейчас выжжены практически полностью. Поэтому тишину нарушал лишь далёкий плеск воды в камнях, который, при любом другом раскладе попросту тонул бы в иных звуках, а здесь - это было то единственное, что нарушало совершенно мёртвое безмолвие этой долины. И лишь в самой башне были слышны скрипы, и глухие удары инструментов в руках парней, возившихся там , при свете факелов, с оконными запорами.
После продолжительного молчания, Тайновед повернулся вдруг к Владиславу, остро взглянул ему в лицо, и тихо произнёс:
- Ну, братец, и что же ты думаешь по поводу всего произошедшего?
Владислав растерянно посмотрел на него, и промямлил:
- Да я, собственно... А что я могу думать-то? Просто невероятно! Ещё только сутки назад мы сидели там, над воротами, ожидая вот-вот новостей о великой победе! И - прикидывая каждый своё место в наступающем, уже раз и навсегда утверждённом порядке. А тут - такое! Ну что тут скажешь? Я попросту совершенно теряюсь в догадках - что же именно могло бы послужить причиной всему этому!
- В догадках, говоришь? - невесело усмехнулся Тайновед. - Свои-то догадки я, как раз теперь, могу тебе высказать все. Без малейшего исключения. Теперь-то - что уже? Теперь - уже ничего. Уже нет и не будет ничего такого тайного в прошедшем, что следовало бы тщательно сохранять и прятать. Хотя - ты же понимаешь, надеюсь, и сам, что с нашими парнями всё равно откровенничать особо не след. С ними - разговор один, а помеж нас - совсем, совсем другой. Теперь, после того, что произошло, пропасть меж ними и нами снова стала несоизмеримой. Ещё вчера мы были едины в одном строю. Гвардия делала нас одинаковыми перед Высочайшим, и - перед друг другом. Пусть у нас были разные степени этого равенства, но это было, всё же, именно равенство - в одном, нераздельном единстве. А теперь - теперь мы снова сверхлюди, судьбой и рождением предназначенные править ими безраздельно, а они опять - лишь малый народец. Который нужно пасти или стричь.
Владислав почувствовал себя несколько неуютно от услышанного. Он вспомнил, как ловко и ласково разговаривал Тайновед с парнями в трапезной, утром. И осознал, внезапно, что тот их всех, разумеется, ни в грош не ставит. Пока что да - они ему нужны. А что будет - когда он перестанет в них нуждаться? Чего тогда будут стоит все эти вкрадчивые слова о братстве по оружию, и многолетней спайке? Да совершенно ничего! Телёнка в стойле режут с такой же лёгкостью, как и до того ласкают - когда время приходит на забой! Наверное - в этом, всё же, и была некая высшая мудрость, нераздельная с высшим предназначением их великой расы. Но.. Он всё ещё не мог заставить себя без внутреннего сопротивления души своей смотреть на людей просто как на скот - рабочий, тягловой, или там - мясо-молочный. Мутило его от такого отношения к ним. Пусть даже тот же Весельчак отнюдь далеко не во всём, своим поведением, рождал в его душе тёплый отзыв сердечного чувства. Но.. Но всё же! Как-то его мутило от подобного к людям отношения.