Тайновед усмехнулся, поманил Ладненького, и велел тому, если найдётся, принести из кладовой кифару. Кифара там действительно отыскалась. Тайновед бережно извлёк инструмент из твёрдого, обшитого чёрной кожей плоского короба, и поставил его на левое колено. Обнявши затем его левой же рукой, он захватил правой костяной плектр, привязанный к корпусу шёлковым шнурком, и, защипывая им струны, начал плести пальцами тихую, плавную мелодию, нежную, словно перебираемая в женской руке материя покрывала из белого, гладкого шёлка, и, под мелодию эту, затянул речитативом:
Серебристым инеем искристым
Выпал снег на белые цветы
И, качаясь радугой пушистой.
Тлит лучами нежной красоты.
Веток чёрных кружево клубится,
Оплетаясь снежною каймой,
Чуть заметной искоркой кружится
Лучик запоздалый голубой.
Вянет цвет от холода и света,
Дней весенних позднего ненастья,
Не дождавшись призрачного лета,
Не дожив до пламенного счастья.
Слишком миру верившее древо,
Удержать цветенья не сумело.
Последние звуки мелодии умерли у него под пальцами, и на какое-то время в трапезной воцарилась льдистая, прозрачная тишина. Потом все захлопали, и даже Весельчак шумно выразил своё одобрение:
- Хорошо плетёшь, однако! Не по нашенски, не по простому! Чувствуется порода однако ж!
Тайновед криво усмехнулся на его похвалу, и плектр в его руках опаять забегал по струнам. На этот раз музыка ударила тяжёлая, ритмичная, словно барабанная дробь, бегущая эхом по узкому, пустому каменному коридору:
И всё развеялось, как дым,
И всё ушло в песок,
И только маревом седым
Отягощён восток,
И только сердца ключ струит
Сквозь пепла тяжкий слой,
Оно уже и не болит
От судорги густой,
Оно давно упало в скорбь
На самом боли дне,
И барабаны пульсов дробь
Не частят мне во сне.
Туман, туман, один туман,
И я петляю в нём,
Путей своих чертая план
Пылающим огнём.
И этот огнь ещё горит,
Сжигая жизнь дотла,
Но уж давно не говорит
Со мной моя звезда,
Давно потерянных минут
Я счёту не веду,
Не рву меня схвативших пут
И боле не кладу
Себе ни целей, ни дорог,
Ни светлых миражей -
Пусть за меня решает Рок,
И проще, и верней!
Аккорд, сопроводивший последнюю строку песни ударил под потолок трапезной, и умер там, рассыпавшись по ней дробным, постепенно стихающим эхом.
- Заковыристо-то как, - покачал головой Весельчак, - Что-то смурное, а вот укумекать что - сложно. Любите же вы, благородныя, всё так перекорячить, что простому-то брату, нашему, и не понять - в чём там суть! Но ничего так, проняло, что ни говори! А чего такого, более близкого к воинскому сердцу нашему не найдётся ли у тебя, а? - Закончил он вопросительно.
Тайновед задумался на мгновение, потом усмехнулся, коснулся струн, и с них поплыла простая, звонкая как переливы далёкого колокольчика в белесом мареве снежного лихолетья тяжёлой зимней ночи мелодия:
Сколько ликов имеет сверканье луны
На заточенных гранях стального клинка?
Сколько крови он выпил в годину войны
И сколь часто разила им чья-то рука?
Меч как тень, меч как рок, меч как злая судьба,
Этой стали кусок - он покорней раба,
Он опасней змеи, он отважнее льва,
Он не жаждет ни крови, ни ржавчины лет,
Равнодушен он к славе добытых побед,
Он всегда в безучастьи умерен и твёрд,
Даже там, где распахнут от ярости рот
У того, в чьей руке он над битвой плывёт.
В гранях этих таиться безвременье вод,
Чёрных вод погребенья угаснувших дней,
Той реки, что на струях теченья несёт,
Отблеск ликов давно уж забытых людей.
В последний раз мелодия вспыхнула ритмичным перезвоном, и погасла под пальцами Тайноведа. Воцарилось молчание.
- Ндась. - Пробормотал Весельчак. - У нашего брата к своим тесакам попроще-то отношение. Так - железяка. Была бы понадёжней, да поудобней в бою. Это не ваши-то мечи, которые вы столетиями по наследству-то передаёте! Хотя, - И тут он взглянул на Тайноведа, - В Крепости-то у нас все клинки казенные, одинаковые? Не правда ли? И у тебя-то тоже ведь?
- Ну, казенные-то казенные, но - отнюдь, отнюдь не одинаковые. - Усмехнулся Тайновед. В кузнях Башни каждый-то клинок проходит особую обработку. Орки - и те свои клинки заговаривают. А уж у нас, гвардейцев-то - в руках не просто так- куски кованной стали. У командирства - одно, у рядовых другое. Но - всё не простое. Хоть вы этого и не замечаете. - Посмотрел он с усмешечкой на Весельчака. - Но, уверяю тебя, не простые наши клинки. И враги наши этой на своей шкуре хорошо чувствуют!
- Ну да! - Выдохнул Весельчак. - Кто б мог подумать! - Выкатил он глаза.
- Вот те и "ну да!" - Язвительно отозвался Тайновед. - Впрочем, я вот по глазам Заднепята вижу, что отнюдь не все в нашем отряде столь уж недогадливы. - И он быстро взглянул на того.
Заднепят лишь слегка кивнул головой, но отвечать ему ничего не стал.
- Вот так - живёшь, живёшь себе, а какие дела вокруг-то происходют - и не знаешь! - Никак не мог успокоится Весельчак.
Владислав вдруг подумал, что он и сам не особо присматривался к своему, полученному на службе оружию. Да и то сказать - по настоящему в бою ему с ним пока что поучаствовать так не привелось, да и не до того было.
- Вот у нашего товарища, Счастливчика, - Вдруг повернулся к нему Тайновед, - То оружие, с которым он к нам приехал-то - и вовсе не без заковырочок. И притом - частично это и его собственная работа! Так что он не так прост, как он вам поначалу показался. Совсем не так прост!
Все повернули головы к Владиславу, и под их внимательными взглядами он почувствовал себя весьма неуютно.
- А уж меч-то, который он сюда с собой приволок - о таком мече можно и целую сагу сочинить,- Продолжил Тайновед. - Вряд ли он всё там и сам до конца видит, но меч у него действительно древен и занятен. Хотя - не скажу, что это так уж и из ПРАВИЛЬНО западных-то мечей, - улыбнулся он. - Так что в гвардейском строю его не поносишь. Но вот в деле нашем, в деле НАШЕГО подразделения, - Подчеркнул он, - Это весьма, весьма может нам пригодиться. А то у нас в запасах клинки хоть и белгородовские, но так - ничего особого. Новоделы. - Добавил он презрительно. - От обычного куска боевого железа действительно мало чем отличаются. А тут - кому надо сразу будет видно, что человек из древнего рода, из благородного отщепенческого сословия! - И он весело подмигнул Владиславу.
Тот, в который раз, с неудовольствием подумал, что зря таки дед пожадничал на его экипировке. До Владислава только сейчас начало доходить в полной мере, как они с дедом промахнулись, положившись на родовую славу древнего оружия, и чем это могло, в результате, для него закончится.
- Да, кстати, мож и ты нам чего слабаешь? - Обратился к нему Весельчак. - А то мы до сих пор от тебя так ничего и не слышали!
- Да я, - замялся Владислав, чувствуя себя очень стеснённо, - как-то.. У меня в жизни с музыкой особо никогда не ладилось. Слуха, говорят нету. Учитель мучился-мучился, да и махнул рукой.
- Но стихосложением ты, вроде бы, балуешься. Или я ошибаюсь? - Прищурился на него Тайновед.
- Да так... Балуюсь немного. - Засмущался Владислав. - Да ничего особенного. Так - для себя баловство. Не более.
- Ну, мож всё же прочтёшь для нас что? Так - без музыки, просто продекламируешь? - Продолжал допытываться Тайновед.
- Ну, я не знаю.. Не привык как-то. - Продолжал отнекиваться Владислав.
- Да ладно, чего там! Среди своих же, чай не ристалище! - Заинтересовался уже и Весельчак.
Другие тоже смотрели на Владислава выжидающе. Видимо - всем было любопытно увидеть эту грань души у своего нового товарища.
- Ладно, сказал Владислав. Я так - мало что помню на память. Но попробую.
Он закрыл глаза, порылся у себя в голове, подождал немного, и вот - из глубины памяти потихоньку начали всплывать строки, которые он и начал декламировать плавным, напевным голосом, раскачиваясь в такт внутренней мелодики стиха: