Поднялся и поклонился, пригладив густую и окладистую не по возрасту бороду, боярин в бахтерце, удивительно схожий с братом.
– Добрые места получил, – кивнул воевода и спохватился: – Вы угощайтесь, гости дорогие, не меня не смотрите. Обедали мы недавно. На снедь сию ныне и смотреть не могу.
Потом развернул третью грамоту:
– Земли корочаевские, по правому берегу Донеца… Боярину Варламу Батову…
Поднявшийся Варлам выглядел словно чужаком среди прочих Батовых: рыжий, курчавый, лопоухий, с бесцветными глазами, заметно выше ростом, но более узкоплечий.
– А это жена моя, боярыня Юлия, – указал он на остроносую девушку, оказавшуюся единственной всадницей в обозе. Голову боярыни не по обычаю вместо убруса укрывал немецкий бархатный берет с одиноким разноцветным пером. Женщина, правда, предпочла бы ходить и вовсе простоволосой – но в теперешней Руси это считалось немалым позором. Юбок бывшая спортсменка так же не переносила, поэтому носила шаровары из тонкой шерсти, уходящие в низкие яловые сапожки. Естественно, и над шароварами укрывал стройное тело не привычный вышитый русский сарафан, а черный шелк еще неизвестной в этом мире блузки, сшитый дворовыми девками Евдокима Батова частью с помощью боярыни, частью – как сами умели. Поэтому ворот блузки застегивался сбоку, как на косоворотке, и рукава были не вшитые, а выкроенные вместе со спинкой и передом. Зато на груди алела умело вышитая роза.
– Татарка, что ли? – удивился воевода.
– Сам ты татарин! – моментально вскинулась женщина. – Да я тебя раз в пять русее!
– Да не хотел я тебя обидеть, помилуй Бог, – отмахнулся обеими руками Дмитрий Федорович. – Да и чем? У меня половина друзей на татарках женаты! Кто себе знатного рода сосватал, кто в походе в полон взял. Да еще казаки, что ни год – турецких и татарских ясырок на продажу приводят. Многие поначалу для хозяйства да баловства покупают, а потом, глядишь, и прикипают.
– Я, что, похожа на рабыню? – поднялась во весь свой рост Юля.
– Боже упаси, – опять отмахнулся боярин Шуйский. – Но больно платье на тебе странное. Я из всего наряда только шаровары татарские ранее видывал.
– Берет немецкий, кофта китайская, штаны татарские, сапожки датские, начинка русская, – чуть не продекламировала Юля.
– Доходчиво рассказываешь, боярыня, – миролюбиво улыбнулся воевода. – К нам тут намедни, опять же, китайские купцы забредали. Тюк шелка за золото оставили. Правда, белый он, не такой, как у тебя.
– Так покрасить можно, – сбилась на хозяйственный совет Юля, и как-то само собой получилось, что ссора угасла. Настроения ругаться больше не было. – Ягодным соком или чернильными орешками, – добавила она, опускаясь обратно на скамью, взяла с блюда румяный пряженец и вонзила в жареный пирог свои крепкие зубы.
Остальные Батовы никакой обиды от предположения Дмитрия Шуйского не ощутили – они прекрасно знали, что русские рода испокон веков роднились с татарскими, и велось это еще с той незапамятной поры, когда в степях кочевали половцы и хазары.
– Земли корочаевские от реки Ерычки с деревнями Кочегури и Малахово… Анатолию Батову…
Едва не подавившись пирогом, поднялся витязь в колонтаре и зерцалах, больше похожий на старших братьев Григория и Сергея. Поклонился.
– И… – развернул воевода последнюю грамоту. – От речки Ерычки с деревней Головешка… Боярину Николаю Батову.
Самый младший из братьев, всего шестнадцати годов, был закован в куяк и зерцала, борода у него еще не росла – но, судя по бесцветным глазам и рыжим кудрям, лет через десять он должен был стать точной копией брата Варлама.
– Да, – сложил грамоты обратно на край стола воевода, кивнул гостям, чтобы забирали. – Даже не знаю, что и сказать. Поместья вам государем даны обширные. Получи вы такие под Рязанью, враз с родовитыми князьями на одну ногу бы поднялись. А здесь… Даже и не знаю, за доблесть, али в наказание такую награду получили. Небось, отличились недавно, бояре?
– Да по весне в Дерптское епископство прогулялись, – признал боярин Варлам. – Вернулись с добычей…
– Епископство? – удивился воевода. – Это где?
– Лифляндские земли, – уточнил Григорий Батов. – Ливонский орден там обосновался.
– Это у Варяжского моря, с Литвой рядом? Понятно, – усмехнулся боярин Шуйский. – Что сказать хочу? Схизматиков ощипать – дело нужное и богоугодное. Потому как здешние басурмане хоть честно говорят, что Аллаху своему молятся, а эти нехристи имя Господа нечестивыми устами пятнают, имя сына Его, муку за нас принявшего, позорят, ересь свою Им прикрывают…
Воевода несколько раз перекрестился и еле слышно пробормотал молитву.
Гости его тоже перекрестились и откинулись от стола, позволяя турецким невольницам заменить почти опустошенные блюда округлыми серебряными подносами, щедро заполненными сочащимися жирным соком кусками мяса и крупными ломтями какой-то птицы, запеченными до румяной корочки.
– Вот оно, значит, как, – продолжил хозяин дома, на этот раз не утерпев и взяв себе жирную ножку, обтянутую золотистой кожей. – По делам и награда. Дело сделали святое, потому и поместья получили богатейшие. Но за то, что соседей, будь они трижды прокляты… Хотя и так им гореть в аду. За это поместья получили вы не у Рязани, я здесь, в самом сердце Дикого поля. Удаль свою теперь казать можете невозбранно, все одно Руси на пользу пойдет.
Воевода неспешно обглодал мясо, отработанным движением кинул кость в окно, из-за которого немедленно донеслось жадное рычание и приглушенное собачье тявканье.
– У вас, бояре, – указал он на Варлама и Григория, – немногим более четырех сотен чатей пашни поднято, у остальных по пять. Стало быть, на смотр и в поход выставлять надлежит по пять оружных всадников в полном доспехе и с оружием… Ну, да это вы сами знаете. По одному ратнику со ста чатей. Первый год я с вас этого требовать не стану, но к следующей осени спрашивать начну по всей строгости. Что еще? Заезжих с Дикого поля без разбора не рубите. Среди них иногда купцы попадаются. Да и сами татары не всегда со злом идут. В Крымском ханстве, почитай, через год на два голод случается. Вот многие и бегут, не выдерживают. Еще казаки донские наезжают, дуваном да ясырем торговать. Продают дешево, больше на хлеб меняют, который сами сажать ленятся. Но для хозяйства мало чего нужного привозят. Все больше золото всучить норовят, да оружие и доспехи турецкие. Ясырь еще пригоняют, девок, баб, невольников. Девок брать у них еще можно – им деваться некуда, – а мужиков нельзя. Бегут, нехристи. До дома слишком близко.