Так как трюм нашего корабля был забит весьма деликатным грузом (лишь поверху прикрытый заявленным таможне шелком, нарубленной в Америке бальсой, на которую у меня имелись особые виды и бочонками с остававшимися припасами), то пришлось поначалу оставить на борту почти весь экипаж. Несмотря на нестерпимое желание последнего размять ноги после трансатлантического перехода, попробовать на вкус знаменитый английский эль и проверить квалификацию местных шлюх. Придется обождать со всеми этими, несомненно, важными вещами, однако. Любой другой экипаж наверняка тут же поднял бы бунт, но у меня на корабле случайных людей не имелось. Поэтому известие вызвало лишь унылые гримасы на лицах, и завистливые взгляды на тех, кому, все же, посчастливилось попасть в первую партию высадившихся. Которая, впрочем, тоже не развлекаться отправилась. По крайней мере, не только.
Вообще, вопрос безопасности корабля и сохранения тайны его груза беспокоил меня не на шутку. Продумывать соответствующие мероприятия начал еще задолго до появления на горизонте скалистого английского берега. Однако все уже предпринятые и только планируемые к принятию меры вызывали сильные сомнения в своей эффективности. Для начала решил, что увольнительных на берег сперва не будет. Совсем. И лишь после того, как на суше будут созданы условия для контролируемого отдыха, небольшие группы членов экипажа получат разрешение сойти. Ненадолго, так как три четверти людей по-прежнему, в каждый момент времени, должны находиться на борту. В готовности отразить внезапную атаку. «Спецсредств», оставшихся после заокеанской кампании, вполне хватит, чтобы отбить нападение королевского отряда любой численности и успеть выйти в море. Но, надеюсь, до этого не дойдет.
На корабле, кроме капитана, остался и Олег со своими галицийскими наемниками. Большинству членов экипажа я, в общем, доверял, однако когда речь идет о многих тоннах драгметаллов, лучше поручить их охрану нескольким независимым отрядам. Чтобы присматривали друг за другом, значится… В применении к данной конкретной ситуации это означало, что над сокровищами на борту корабля одновременно чахли аж четыре отдельные группы товарищей. Первую составлял капитан с несколькими ближайшими помощниками. Вторую – Олег и его люди. Третью – Моше, сын Цадока, формально являвшийся заместителем нашего галицийского воеводы, руководившего всеми военными действиями. Однако на деле, если дойдет до конфликта, все «еврейское ополчение», составлявшее большую часть команды, будет выполнять приказы именно Моше, а не Олега. Ну и четвертую возглавляла Анна, тоже пока остававшаяся на борту. Доверенных людей у нее имелось мало, зато ее личная лояльность ко мне сомнений не вызывала. До сих пор, по крайней мере.
Так что получился даже некоторый перебор, но, как известно, лучше перебдеть, чем потом рвать волосы. У кого где еще остались. В дополнение к принятым мерам, за смешную, по материковым понятиям, сумму в полторы марки серебром, удалось убедить таможенного офицера выставить на ближайшую неделю усиленный пост, перекрыв вход на причал, у которого болталась наша посудина. Странные эти северяне! Туповатый офицер с массивной, часто как раз и свидетельствующей об ограниченных умственных способностях челюстью, даже не попытался торговаться, молча сунув позвякивающий кожаный мешочек за пазуху. Его венецианский или генуэзский коллега поднял бы цену впятеро, еще и отняв у меня на это лишний час времени! Впрочем, я толком пока не знаю текущих английских цен. Возможно, и полторы марки в неделю тут целое состояние…
Ну а надежды на помощь в проведении в жизнь дальнейших планов я связывал с местной еврейской общиной. Поэтому откладывать дело в долгий ящик не стал. Прихватив с собой верного Цадока (для быстрейшего налаживания контакта), доктора Иосифа ибн Акнина (для придания солидности собственной фигуре, которую сопровождала такая известная личность), а также всего буквально парочку бойцов охраны (выбрал самых молчаливых, проинструктировав их на тему опасной для здоровья болтовни дополнительно), отправился не в сулящие разнообразные наслаждения припортовые притоны, а прямиком в еврейский квартал. Благо тот располагался неподалеку, в каких-то трех сотнях метров севернее (если просмотренные мной накануне во время «побывки» в будущем картографические сервисы не соврали). И действительно, поднявшись по почти прямой (по меркам средневекового города) дороге, берущей начало у недостроенного моста, пересекли зерновой рынок, пустой ввиду уже довольно позднего времени и около церкви св. Лоуренса обнаружили искомое.
Еврейский квартал Лондона представлял собой два десятка плотно прижавшихся обширными дворами друг к другу больших двух и даже трехэтажных каменных домов, внушающего надежность и безопасность вида. Впрочем, лишь внушающего. Во время памятного многим местным жителям погрома тысяча сто восемьдесят девятого года, произошедшего во время коронации Ричарда Львиное Сердце, брата нынешнего короля, крепкие стены не особо помогли обитателям квартала. Общего забора, отделяющего чуждую христианским горожанам общину от остального города тут пока, как и в Мюнхене, не имелось, его возведут городские власти позже. Однако дворы надежно огораживались высокими прочными стенами. В остальном обстановка от окружающей почти ничем не отличалась и понять, что находишься в еврейском квартале можно было лишь обнаружив мезузы[2] на дверных косяках и изображения семисвечника на калитках.
Солнце еще не зашло, однако калитки домов оказались крепко запертыми. Видимо все, кому положено, уже завершили свои дневные дела и вернулись под родной кров, готовясь к ужину. Чужих же здесь явно не привечали. Пришлось нагло стучать в двери ближайшего дома.
Объяснились быстро. Родной язык, присутствие известного, кажется, в любой точке средневекового глобуса Цадока и рекомендательные письма сделали свое дело. Уже через считанные минуты мы сидели на почетных местах в обеденном зале дома главы лондонской общины, почтенного Шауля. По совместительству (и соответствующему указу ныне уже покойного короля Ричарда) занимавшему также должность главы специального еврейского казначейства, равно как и ответственного за всех английских евреев, насчитывавших, если исторические источники не наврали, почти десять тысяч человек. Ричард Львиное Сердце, даром что считался тупым воякой, тем не менее сообразил, что гораздо проще выбивать бабло с одного, расположенного под боком лица, чем отжимать ту же сумму по отдельности с десятков разбросанных по всей стране еврейских общин. И переложил эту функцию на главу лондонской общины, создав для этой цели особое еврейское казначейство. Наследовавший брату, сложившему голову под безвестной французской крепостью, Джон порядков менять не стал.
Об этом и многом другом и шла речь на затянувшемся далеко за полночь ужине. После того как немного растаял лед, сковывавший беседу незнакомых до сих пор людей (чему сильно способствовали рекомендательные письма от Маймонида, присутствие его любимого ученика и пара бочонков выдержанного флорентийского, предусмотрительно прихваченного нами с корабля), то жалобы на печальную судьбу английской общины потекли рекой. Обгоняя даже потоки вина, активно разливаемого по искусно выделанным из рога, обрамленного серебряным литьем, кубкам. Англия действительно шла «впереди планеты всей» в области практического антисемитизма, так что жалобы имели под собой все основания. Старейшины общины поведали и об обвинениях в ритуальных убийствах, так называемых «кровавых наветах», случавшихся весьма регулярно уже более полувека и оканчивающихся погромами, а иногда и показательными казнями. И о печальной судьбе евреев Йорка, где, через год после коронации Ричарда осажденные в башне члены общины покончили с собой, чтобы избежать издевательств и казни. Тяжелейшие налоги и неожиданные поборы на этом фоне смотрелись мелкими шалостями.
За всем этим просматривался отнюдь не религиозный фанатизм, а первые проявления печально знаменитого в последующие века типично английского бесчеловечного прагматизма. Организаторов всех этих бесчинств интересовало лишь одно – деньги. Умело запугивая евреев путем распространения ложных обвинений, натравливающих на них массы простонародья, создавая атмосферу постоянного преследования, английская аристократия во главе с королем добивалась беспрекословной выплаты баснословных налогов, самых высоких в Европе. Ведь единственной «защитой» общины являлся сам монарх, прямыми подданными которого были объявлены все английские евреи. И им приходилось платить, сколько скажут.