– А вот тебе фиг! Все равно не обидишь. Привет!
Едва опустил трубку, затрезвонил внутренний аппарат.
– Александр Борисович? Это вас беспокоит Света, я временно замещаю Клавдию Сергеевну. Вы на месте?
– Послушайте, Света, – слегка закипая, начал Турецкий, – вы куда звоните?
– В кабинет старшего следователя Александра Борисовича…
– А если вы звоните и я снимаю трубку, то где я должен еще находиться? Вы иногда думаете, о чем говорите?
– Думаю… иногда… – совсем растерялась девица.
– То-то и оно, что иногда. Так что от меня хочет Константин Дмитриевич?
– Он просил передать… сказать… что если вы будете у себя, то чтоб зашли.
– Ну что ж, видите, Света, вот вы и сформулировали! Хорошо, я сейчас зайду.
«Твою мать… – усмехнулся вдруг. – Это ж надо, какой народ пошел!»
Когда он вошел в приемную, девица от избытка почтения, видно, даже привстала и проводила его взглядом в дверь Меркулова.
– А, ты здесь еще? – отрываясь от компьютера, устроенного на приставном столике, спокойно произнес Меркулов. – А я думал, уже третий сон смотришь…
Турецкий взглянул на экран монитора и увидел английский текст.
– А, Саня? – кивнул на экран и Меркулов. – Как тебе техника?
– Как все на свете, – равнодушно пожал плечами Турецкий. Без очков прочитать мелкий текст он не мог, значит, это было для него лишнее. – Чем занят?
– Ты только не смейся, – смущенно сказал Меркулов, – вот, на старости лет повторяю то, что когда-то небрежно изучал в университете. Вспоминаю послелоги!
– Скажите на милость! А зачем?
– Да вот, понимаешь… – Что-то Меркулову было неловко. – Это, собственно, не моя идея. Леля просила… Она ж у меня, по сути, ни разу толком не бывала за границей. Хотим теперь…
– В Англию, что ль?
– Не-ет! Бери выше!
– А-а-а-… – понимающе протянул Турецкий. – В Штаты намылились!
– Что у тебя плоская какая-то фантазия, Саша? Сигаретка есть?
– Есть, но тебе не дам. Да ты и курить мои не станешь.
– Дай, не будь гадом, – поморщился Меркулов. – И огонька, если не жалко. – Он затянулся, задумчиво выпустил в потолок струйку дыма и продолжил: – В Бразилию собираемся. Там скоро начнутся карнавалы. Видал по телику? Чудо из чудес. Хоть на старости лет взглянуть!…
– Ну ты даешь! Предлоги-послелоги, английский язык! Карнавалы! Поди, еще пляжи, мулатки всякие, да? А на хрена, пардон, тебе английский?
– Так ведь на нем же весь мир болтает!
– Может, оно и так, но в Бразилии, насколько я слышал, предпочитают все-таки португальский. Причем с бразильским уклоном.
Меркулов поморщился:
– Да ну тебя! Там и по-английски говорят…
– Нет.
– Ну ты это брось мне баки забивать, – недовольно сказал Меркулов. – Леле же в турагентстве четко сказали. Английский. Они знают. Бывшая же английская колония.
– В том-то и дело, что португальская, Меркулов! – рассмеялся Турецкий.
– Да ладно тебе, умник! Больше всех знаешь. Ничего, поймут и английский, если понадобится…
– Они-то, может, и поймут, да ты что поймешь сам? Мулатки, пляжи. Что ты скажешь своей мулатке? Гуд-бай, беби?
– Ничего, что-нибудь пойму, Саша. Не первый раз в несознанку идти. Что-нибудь, а пойму! Да и потом, не решил я еще: ехать, не ехать. Хотя, знаешь, мне, честно говоря, так уже тут все осточертело! Все-таки наши дети значительно счастливее нас. Мы привыкли с тобой за идею бороться, идти до конца. А они твердо знают, для чего жить надо.
– И для чего?
– Для жизни, для себя. Ездить в Бразилию или не в Бразилию, куда угодно. Видеть мир. Растить таких же детей. Эх! Мне бы сейчас лет на тридцать поменьше! Я бы таких дел наворотил, Саша! Бросил бы к черту всю эту прокуратуру, занялся бы каким-нибудь нужным делом…
– Ну и кто тебе мешает заняться этим теперь?
– Годы, Саша, годы!
– Слушай, Костя, еще не все ведь потеряно!
– Эх, не так, не так прожили, Саша! Все коту под хвост! Вся жизнь! Ты ведь подумай, на что мы отпущенное нам Господом время угробили? На общество. На порядок. На всю эту сраную, прости, чепуху! А что толку? Никакого! Кто нам с тобой, Саша, памятники поставит? Никто. Кто нас поблагодарит за то, что мы с тобой пару сотен дел раскрыли? Кому все это нужно? Что нам с тобой от того досталось? Что наша с Лелей дочка от меня в наследство получит? А какой-нибудь спекулянт, которого мы с тобой лет десять тому назад выловили, своему сыну дачу в Швейцарии построил.
– Ну и что? – равнодушно спросил Турецкий, поглядывая, однако, на Меркулова с подозрением. Что это они со Славкой, сговорились, что ли?
– Как – ну и что?
– Ну пусть построил. Ну а дальше что?
– Как – что, Турецкий? Ты не понимаешь, что ли?
– Представь, нет.
– У него дача в Швейцарии, у него счета, деньги, у него – все!
– Нет, это мне как раз понятно, – сказал Турецкий.
– Ну а что тебе еще нужно? – удивленно проговорил Меркулов.
– Но что он там делать будет, в своей Швейцарии? – спросил Турецкий. – Рыбу на озерах ловить?
– Да хоть бы и рыбу! Чем плохо?
– Мне-то, Меркулов, ничем не плохо. А вот ты бы так смог? Дача, рыбалка, прекрасные вина, горные вершины, альпийские луга. И все! Понимаешь? И все! Ты бы так смог?
– Ну вот я бы и придумал себе какое-нибудь дельце, – поразмыслив, сказал Меркулов. – Что-нибудь там взял и организовал.
– Что? Булочную бы открыл?
– Зачем булочную? Сыскное агентство. Чем плохо?
– Во-первых, Костя, тогда бы тебе пришлось изучить еще немецкий, французский, итальянский и ретороманский языки.
– Какой-такой?
– Ретороманский! А во-вторых, что бы там искал? В бумажках рылся? Там ведь тишь да гладь, да Божья благодать! Там ведь не стреляют, не убивают. А тебе бы все равно захотелось бы опасности.
– Я бы съездил в пустыню. Поохотился на тигров.
– Но все равно это – не ощущение смертельной опасности.
– А я бы охотился так, чтоб было.
– Тогда, Костя, скажи, зачем тебе Швейцария? Ты и здесь живешь, как в Африке.
Меркулов загасил сигарету и выключил компьютер.
– Я ж вот и говорю, Саша, – начал он. – Я думал об этом. Думаешь, не думал? Мне казалось поначалу, что я как-то не так воспитан, что меня моя система советская как-то неправильно воспитала. В общем-то, я так всегда и отвечаю, когда меня спрашивают. Но хочу тебе признаться. Посмотрел я тут недавно один фильм американский, про полицейского… Он ведь такой же псих ненормальный, как ты или я. Заметь: американский полицейский, коп. Замечаешь?
– Замечаю.
– Ну вот, – продолжал Меркулов. – Огромный такой американский город. Негритянский район, где эти ниггеры ни черта не делают. Представь, живут себе на пособие, баклуши бьют. Ну там иногда приторговывают наркотиками. Но это только избранные. А вообще никто ничем не занимается. И все показано. В каких квартирах они живут. Что едят. Что пьют. И представь, не хуже нас. Это на пособие-то!
– А бывает, что и хуже. Я сам видел.
– Бывает, что и хуже, – согласился Меркулов. – Но вот приезжает туда этот ненормальный коп на своей тачке. Начинаются разборки. Кто героин хранил, кто развозил. Ну понятно. А я смотрю, и у меня только одна мысль. Ну вот ты, засранец, явно же под пули теперь идешь! Почему ты идешь под пули, когда живешь в такой стране, где можно ни черта не делать, играть на лужайке в баскетбол, пить «Миллер» и смотреть телевизор? А?
– И я тебе о том же говорю, – сказал Турецкий.
– Да-да, Саша! Не понимаю. Думал, кино. Ну ладно, черт с ним. Смотрю другое. Такая же байда. Что такое? Нашел где-то статистику смертей. Читал в «Аргументах»? Сто девяносто убитых полицейских за год. Представляешь?
– Представляю.
– И это уже не кино!
– Не кино.
– Это жизнь, Турецкий! Значит, лезут все-таки под пули? Зачем, спрашивается? Значит, прав ты, Саша! Не хочет он просто рыбачить или просто в баскетбол играть. То ли все мы, копы, прокуроры, такие шизанутые, то ли я чего-то не понимаю… А кстати, на что ты надеялся, когда шел нынче к журналисту?