– Вот, кажется, самая последняя кассета, он тут даже числа пометил. – Марголин включил телевизор и видео.
Замелькали кадры: разбитые грузовики в кювете – съемка ДТП, дюжие качки в камуфляже – областной спецназ, – сигающие в окна какого-то весьма красивого коттеджа из красного кирпича с черепичной крышей. А вот и господин Грядкин, лидер знаменской ОПГ – организованно-преступной группировки, разыскиваемый за совершение серии нападений на пункты валютного обмена. Ну и физиономия, прости Господи!
Катя чуть перемотала пленку. На следующем кадре вся знаменская ОПГ тихонько лежала на снегу, ручки за спиной, лиц не видать – в снег втиснуты, в последний февральский грязный снежок. Она снова перемотала пленку чуть вперед и…
Это тело было совсем иным. Его сняли крупным планом. Тоже на снегу, тоже лицом вниз. Но поза другая – окоченелая, мертвая, бездыханная. Труп. Катя оглянулась на Марголина.
– А это что такое?
Тот пожал плечами.
– Не знаю, Степка, видно, с Клязьмы еще куда-то заехал, ну и снял попутно. Что-то там произошло. Чей труп-то? А, смотри, наш кто-то подходит, переворачивает.
На экране появились чьи-то сапоги и милицейские брюки. Верхняя часть туловища их владельца в кадр не попала. Но вот он склонился над трупом, тут стала видна его милицейская фуражка, смутный профиль и ярко-алое на зимнем ветру ухо. Он, видимо, перевернул труп на спину.
Камера чуть отъехала, снимая панораму места. «Стройка какая-то, что ли?» – подумала Катя. Ее внимание снова переключилось на труп. Женщина. Блондинка. Дубленка на ней синего цвета. Такие в салоне на Дмитровке продаются, итальянские. Лицо… Она быстро отвела глаза. Ну же, ты же не кисейная барышня. Это твоя работа. Ты не должна бояться их, они мертвые. А то, что они так уродливы, так пугающе уродливы, так это оттого, что они уже ТАМ… Там – на пиру, где, как говаривал принц Гамлет, не они едят, а их . Смерть красивой редко бывает. Она почти всегда не эстетична . Оттого-то мертвых так трудно узнавать. Вернее, опознавать.
Камера снова отъехала куда-то вбок. Осташенко, видимо, привлекло что-то еще. Ага, понятно – вещи. Вещи, разложенные на снегу: какая-то книжка и сумка. Оператор наклонился, снимая сумку крупным планом. Коричневая, кожаная, с золоченой застежкой. Форма новомодная – этакий мягкий мешочек с ушками, золотая монограмма, латинские буквы К и Х.
Катя от неожиданности подалась вперед. Что за черт! Сумка. Точно такую некогда она страстно желала иметь. Ибо увидела ее у Светки, та, помнится, даже обрисовала ей визуально, как добраться до павильона «Кожгалантерея» на ВВЦ, Катя поехала туда в первый же выходной, но сумок таких там уже не было. Сумку-мешочек она так и не купила, но, проходя мимо витрин на Тверской, где были выставлены кожаные изделия, она всегда вспоминала Светкину обновку, потому что все сумки казались Кате не такими, одна только Светкина такой и…
Катя перемотала пленку назад. Отчего ей стало не по себе? Нажала на стоп-кадр. Да что с тобой такое? Что ты уставилась на этот лайковый мешок? Мало ли сумок в Москве? Она отпустила пленку. Но съемка закончилась – на кассете, видимо, не хватило места. Так что же там все-таки произошло? Чей это труп? Что за происшествие снимал Осташенко? Как зовут убитую блондинку?
Никто не сказал Кате, что эта женщина на пленке убита. Марголин ничего не знал, а Осташенко давно катил в поезде в родные пенаты, куда-то в Воронеж, радуясь, как все отпускники.
НИКТО НЕ СКАЗАЛ ЕЙ, ЧТО ОНА УБИТА, НО… В Катиной жизни, в Катиной службе милицейской и в службе всех ее друзей, знакомых и коллег было столько этих самых «но», что ей всегда приходила на ум одна и та же ассоциация: тело – труп – преступление – убийство. Однако надо было убедиться.
Катя пошла в дежурную часть главка за сводками. Ей нужны вчерашняя и позавчерашняя – их она еще не успела как следует изучить. Толстый том оттягивал руку. Господи, сколько понаписали, сколько насовершали, думала она, карабкаясь по лестнице к себе на этаж.
Так, что у нас произошло за сутки? Ее, собственно, интересовало только одно-единственное происшествие. Однако случай, вынесенный на первую страницу сводки за истекший день, не мог не привлечь ее внимания как репортера. Нет, здесь такие дела, что все остальное подождет…
«В 9.00 в поселке Жигалово на улице Лесной в своей квартире номер 14 с колото-резаными ранами и черепно-мозговыми травмами обнаружены члены семьи Силиных, – медленно читала Катя. – Муж и жена – пенсионеры, их дочь 25 лет, их внучка 3 лет. Принятыми мерами оперативно-розыскного характера было установлено, что указанное преступление совершили жители Новгородской области Кочет и Чистяков. Оба преступника задержаны по ст. 1 Указа Президента РФ. По предварительным данным, убийство совершено с целью последующего завладения квартирой. Ведется проверка на причастность указанных лиц к совершению аналогичных преступлений на территории Московской области».
Катя взялась было за телефон, но затем, увидев в списке «на место выезжали» фамилию Колосова, положила трубку на место. Нет, о таком деле , когда вырезают семью из четырех человек, среди которых крохотная девочка, Никиту нельзя спрашивать по телефону. Лучше зайти к нему попозже. В конце рабочего дня. Она взглянула на часы на стене – половина шестого. Минут через пятнадцать можно зайти. А сейчас надо досмотреть сводку.
Горелов, ожесточенно стучавший на машинке очередной обзор прессы за текущий день, вывел наконец свою любимую фразу: «Критических материалов в адрес ГУВД не опубликовано». Он вытащил лист из машинки и отключил ее от розетки.
– Все, старушка моя, – бормотал он, ласково потрепав ее по пластмассовому боку. – Ишь, перегрелась даже от усердия. Пани Катарина, я побежал. Мне еще в «Щит» сегодня надо заскочить. – Он уже на ходу натягивал на себя пуховик и обматывал шею клетчатым шарфом. – Материалы какие-нибудь сбросить?
– Я же не уважаю своих читателей, – напомнила ему Катя.
– Э! Пустяки. Я погорячился. Прошу извинить. Был не прав. Готов искупить. Готов собственной кровью, так сказать… смыть это… – Он на ходу чмокнул ее в щеку. – Ну, я полетел. Если позвонит Гордеев из «Криминальной полосы», скажи, что я заскочу к нему в семь. Пусть меня обязательно подождет.
Катя, горя от нетерпения, сделала все необходимые пометки по поводу убийства семьи Силиных, особенно тщательно выписывая фамилии тех, кто выезжал на место происшествия. Затем она жирно обвела фломастером фамилии убийц. На этих подонков хорошо бы взглянуть воочию. Интересно, где их содержат сейчас? В Волоколамском изоляторе или нет? После она лихорадочно пролистала сводку до конца. Взгляд ее то и дело обращался к стенным часам.
В разделе «Иные происшествия» маячило одно-единственное сообщение. Катя прочла его. Затем прочла снова. И снова , еще не веря…
Заложив лист шариковой ручкой, подошла к внутреннему телефону и набрала номер.
– Алло, соедините с Каменском.
В трубке что-то щелкнуло. Послышались нудные гудки.
– Дежурный по Каменскому ОВД майор милиции Строев слушает.
– Пресс-центр ГУВД. Петровская. Соедините, пожалуйста, с Сергеевым.
В трубке снова что-то щелкнуло. Катя напряженно ждала.
Александр Сергеевич, начальник ОУР каменской милиции, был на месте.
– Саш, добрый вечер. Катя Петровская.
– Здравствуй, Кать. – Сергеев, как всегда, куда-то спешил. Хрипловатый баритон его был деловит и резок.
– Скажи, пожалуйста, как зовут ту женщину, что обнаружена у вас на стройке? Здесь в сводке только инициалы. Красильникова, а дальше как?
Сергеев хмыкнул.
– Только для тебя. – Он зашуршал бумагами. – Красильникова Светлана Николаевна, двадцати восьми лет, проживает: Москва, улица Героев Панфиловцев, дом восемь, квартира… Она, кстати, в розыске была в Москве как без вести пропавшая.
– Как без вести пропавшая? – недоуменно переспросила Катя.
– Угу. С девятнадцатого февраля. Бог ее знает, как ее к нам на стройку занесло. Но это не мое, Кать. Несчастный случай. Вроде бы. Там будет медицинское заключение.