Он вышел, а Косарев, чертыхнувшись от души на то, что его балбесов жизнь ничему не научила, да и сам он лопухнулся, позвонил подчиненным и сказал, чтобы действительно не выделывались, а несли все что накопилось, и поскорее.
Пока Лев разбирался с делами, Крячко уже нашел не только детдом, но и очень говорливую собеседницу-старушку, которая всю жизнь проработала там кастеляншей. Такой источник информации, который собирает все сплетни со времен незапамятных, был воистину бесценным.
– Бывший директор-то? С орденами? – переспросила старушка. – Так это Зотов Олег Павлович. У нас его здесь все Палычем звали, за глаза, конечно. Он как с армии ушел, так немного спустя сюда устроился – им с женой детишек Бог не дал, вот они и решили хоть так к ним поближе быть. Жена его, Лизонька, врачом здесь была, а он, стало быть, директором. Он не то чтобы злой был, но уж очень жесткий. Требовал, чтобы все было, как в армии, чтобы дисциплина такая же. А дети – они ведь дети и есть. А наши, кто без родителей растет, особенно. Может, в душе он и добрый, а вот виду никогда не показывал, но детишек любил, это сразу видно было. Лизоньке здесь ох и тяжело приходилось – городская же! А у нас что?
– А что? Двухэтажный дом, капитальный, крепкий… – начал было Стас, но старушка тут же замахала на него руками.
– Да что ей толку с того капитального? Жили-то они в городе. А удобства где? На дворе! Вода из крана есть, а слив? Помои-то на улицу таскать надо! А стирать? Это сколько же надо воды нагреть! А она ко всему этому непривычная! Ну, белье-то постельное я у нее потихоньку брала, да к общему подкладывала – мы же в прачечную сдаем, все ей облегчение. А остальное?
– Ну, здесь-то у вас наверняка и душевая, и туалет внутри – не на улицу же детей гонять, – возразил Крячко.
– Вот тут-то она и мылась потихоньку от мужа – ему же дисциплина важнее всего! Как же так? Его жена будет привилегиями пользоваться!
– Да, суровый был человек, – покачал головой Стас.
– И не говори! И на язык невоздержанный! Скажет, бывало, а потом небось сам сто раз пожалеет, а виду не показывает! Резкий он был, вот! – подобрала она нужное слово.
– Ох, как мне все это знакомо, – рассмеялся Крячко, подумавший в этот миг о Гурове. – А отомстить ему никто не пытался?
– Нет, а ведь следовало бы. Однажды так человека опозорил, да еще перед сыном, что даже мне вспоминать неудобно, – начала она и осеклась, но тут же быстро добавила: – Да и других тоже!
– Знаете, если бы кто-нибудь меня перед сыном опозорил, я бы ему морду набил! – заявил Стас.
– Да стал бы Егорыч с ним, калекой, связываться! Только себя позорить! У Палыча же левой ноги до колена не было – в первую чеченскую потерял! Потому и из армии ушел. У него и пенсия военная была, и инвалидность!
– Так это он Илью Егоровича перед Михаилом опозорил? – воскликнул Стас.
Поняв, что проболталась, старушка отвернулась и засопела.
– Ну, мне-то можно сказать, – начал уговаривать ее Крячко. – Я вчера у Ильи Егоровича дома в гостях был, очень душевно мы с ним посидели, за жизнь поговорили. И с сыном его я знаком. Ну, чего страшного случится, если вы мне расскажете? Все уже быльем поросло!
Кастелянша колебалась: с одной стороны, и поделиться хочется, а с другой стороны, Егорыч не тот человек, с которым можно шутки шутить.
– Честное слово, я никому ни звука, ни ползвука, – торжественно сказал Стас.
– Ну, ладно, – согласилась наконец старушка и начала еле слышным шепотом рассказывать: – Удобства-то у нас тут и правда все в доме, и канализация есть, только уходит-то все в выгребную яму. А это ведь и из туалета, и из душевых, и с кухни! Представляешь, сколько получается? Так что чистить ее надо постоянно. А случилось это в году, чтобы не соврать, 1999-м, то ли в мае, то ли уже в июне. Окна, сам понимаешь, настежь. Егорыч-то хоть и дело тогда уже свое создал, но по-прежнему работал. Далеко, правда, уже не ездил, по городу больше. Вот и приехал он в тот день да с сыном, а тот ему всегда во всем помогал, вот и вырос таким, что ни в чем отцу не уступает! А Палыч-то как раз двоечников у себя в кабинете собрал и ну их песочить! Что, мол, учиться надо! Тут-то он Егорыча и увидел. Подтащил мальчишек к окну, на него показывает и говорит, что это, мол, их будущее! Что этот человек, Егорыч то есть, никогда ничему не учился, вот и приходится ему в дерьме возиться, а если бы учился, мог бы стать инженером или врачом. И сын его, видимо, тоже ничему учиться не хочет, вот и станет тоже выгребные ямы чистить.
– Ну, за такое я бы точно морду набил! – сквозь зубы процедил Стас.
– Вот тебе истинный святой крест, – перекрестилась старушка, – все от первого до последнего слова сама слышала. Егорыч только посмотрел на него и отвернулся, а Мишка чернее тучи стал и крикнул: «Еще посмотрим, что из кого выйдет!»
– Так это, наверное, Егорыч и поспособствовал тому, чтобы он отсюда уехал? – предположил Крячко.
– Да никто Палыча не выживал! – отмахнулась она. – Сам понял, что не его это – с детьми работать. У нас же… Господи, в каком же году это было? А в 2004-м, в конце сентября, восемь мальчишек отсюда сбежали – видать, муштры не выдержали. Побольше месяца где-то болтались, а потом вернулись – куда им в зиму деваться-то? Больные все были, страшно вспомнить. Лизонька-то над ними ночей не спала, выхаживала, да и все мы ей помогали. Вот после того случая Палыч заявление и написал! Как детишки выздоровели, так они и уехали, а уж где они сейчас, не знаю. Лизоньку вот часто вспоминаю – светлая она была девочка!
Распрощавшись с кастеляншей и клятвенно заверив ее, что он никому ни о чем не проболтается, Стас вернулся в райуправление и с порога заявил Гурову:
– Справочно сообщаю, что бывшего директора детдома никто из города не выживал, он сам уволился после того, как в сентябре 2004-го у него, военной муштры не выдержав, восемь мальчишек сбежали. Где-то через месяц они, правда, вернулись, больные и несчастные, вот после этого он заявление и написал. Так что нечего старика демонизировать. – С этими словами он забрал со стола Льва несколько дел и, усевшись за свой, стал их смотреть, уточнив при этом: – Ну, что? Берем период с осени 2003-го по весну 2006-го?
– Для начала – да, а там видно будет, – ответил Лев. – Слушай, сходи, пожалуйста, в магазин и купи хоть обедов быстрого приготовления – кипяток-то тут найдется.
– Сумки привезли? – поинтересовался Стас.
– Да, у Косарева стоят.
– Ну, чтобы моя жена да ничего не положила? Такого быть не может! – уверенно заявил Крячко.
Он ненадолго вышел и вскоре вернулся с увесистым пакетом.
– Ну, что я говорил! А чай я сейчас раздобуду.
Пока он, по его собственному выражению, колотился по хозяйству, Гуров проводил грубую сортировку заявлений – откладывал в сторону те, которые ни с какой стороны их интересовать не могли, то есть касавшиеся детей, стариков и подростков. В результате осталось всего несколько папок, но и большую часть этих «потеряшек» невозможно было притянуть к их делу – рост был не тот, что у потерпевших, а из оставшихся пяти никто не подходил. Так что к тому моменту, когда Стас накрыл на стол, Лев уже все закончил.
– Пустышка, – сказал он, наливая себе чай.
– Из всей этой кипы? – удивился Крячко.
– Работница фермы поехала в город за покупками и пропала. Скажи, откуда у нее старинные серьги и браслет с бриллиантами, даже если предположить, что золотые часы и колечки она купила на свои кровные? – спросил Гуров.
– Да, как-то не вяжется, – согласился Стас.
– И остальные в том же духе: рабочий с мебельной фабрики, продавщица из магазина…
– Эта могла, – возразил Крячко.
– Книжного магазина, – уточнил Лев, и Стас тут же поднял руки вверх, показывая, что сдается. – Домохозяйка, мать троих детей, у которой муж шоферит, и алкаш, заявление на которого подала мать. Если отталкиваться от возраста, то это все! Будем ждать, что к вечеру принесут.
Они поели, Крячко хозяйственно прибрал остатки, а вот делать им было пока нечего, и Гуров решил прояснить ситуацию.