И я его оставил ночевать в сарае. Две ночи было тихо. На третью всё повторилось: перья по всему сараю и мои кошки во главе с Василием уплетают разорванную на куски курицу.
Я дал Ваське ещё один шанс исправиться, и он прикончил ещё одну.
Ну, что тут делать? А наступит лето? Своих переест, пойдёт по соседям…
Есть у собако- и котовладельцев гуманный способ избавляться от своих любимцев. Сажают животное в машину, вывозят куда подальше и бросают. Посёлок наш расположен на автомобильной трассе, поэтому периодически появляется на окраине какая-нибудь незнакомая собачонка. Бегает, побирается по дворам, пока не убьют.
Тут своих девать некуда…
Что же и Ваську - отвезти куда-нибудь? Вот ездил недавно к брату в Абдулино за семьсот километров - можно было бы оставить по дороге… Может прийти обратно. Недавно по радио рассказали - Переехал один тип в Америке из Огайо в Оклахому, а кота с собой не взял. Так кот его потом нашёл. Вот так - завезу я своего Ваську, а он вернётся. Как я потом ему в глаза смотреть буду? Лучше уж сделать всё сразу, сейчас. Самому.
Пошёл в сарай, взял мешок. Подозвал Ваську. Он тут же подбежал, замурлыкал. Я засунул его в мешок. Васька и там продолжал мурчанием выказывать своё удовольствие и расположение ко мне. Я взял мешок на руки и, поглаживая, понёс к деревянным шпалам, что лежали у гаража. Я на них всегда рубил кур. Там же лежал и топор. Положил мешок на шпалу, ещё раз его погладил, взял топор и, размахнувшись, резко по мягкому бугорку - хрясь! Потом ещё, ещё, ещё…
Порубленный мешок дёргался, наливался кровью. Васька… Васька…
Нет, что это я… Совсем уже стал с ума сходить, что ли?
И как я потом со всем этим буду жить?
Я стоял в сарае, среди перьев, а Васька тёрся о мои валенки, и, чувствуя, что я чего-то очень глубоко переживаю, пытался заглянуть ко мне в глаза. Я взял его на руки: - Дорогой ты мой! Что же мне с тобой делать?
Что, Василий, однозначно - в сарае тебе не место. А там посмотрим.
Неделя выдалась жутко морозная.
Васька поселился в гараже. Ветра нет. Полно всяких тряпок, где можно спрятаться от холода. Потом - и своя шубка у Васьки замечательная. Это я так себя успокаивал. Хотя, конечно, жалко было кота. И кур было жалко. Если бы их съел я, то мне бы их жалко не было. Но, когда Васька - тут было какое-то нарушение правил.
Ведь я же не ем его мышей, крыс, воробьёв…
А потом я нашёл в сарае ещё одну загрызенную курицу. А через день, когда в гараж переселились уже и Чернушка и Аксель, через день я принёс домой из сарая сразу трёх куриц с перегрызенными глотками.
Оказывается, в сарае завёлся хорёк.
А Васька был ни при чём. И Чернушка с Акселем тоже. Они только доедали то, что оставалось от хорьковых преступлений.
Почему-то мне от этого на душе стало легче. Будто камень свалился.
Но проблема всё-таки оставалась. Это теперь что же - перегрызёт-таки у меня всех кур этот проклятый хорёк?
Норку его я нашёл. Вот если бы каким-нибудь газом… Засунуть туда шланг, открыть вентиль и - порядочек… (Подумалось: мыслю-то как творчески, как советский разведчик. Может, я всю жизнь не тем занимался?) Только вот газ какой? Тот, что на кухне, опасно - случайная искорка и вместе с хорьком весь сарай может на куски разнести.
Того бы газу, что на «Норд-осте» коллеги-разведчики испытывали… Да, где его сейчас найдёшь! После такой рекламы его наверняка теперь за хорошие бабки все дружественные нам страны расхватали.
Может, наскрести где-нибудь совочком полонию двести десятого?.. И туда, прямо в норку и сыпануть. Кранты придут этому хорьку, уж это точно. Облезет весь, и умирать будет долго и мучительно. За всех моих кур. За Ваську…
А про полоний я тут не случайно вспомнил. На-днях по нашей трассе прошли три фуры. В сопровождении эскорта из броневиков и мотоциклистов. На каждой фуре большими буквами было написано: BEREZOVSKI. Свернули в овраг, за посёлком. Потом оттуда уехали. И с того момента над оврагом появилось северное сияние.
Я так думаю, что это полоний. Сбросили излишки после операции.
Хотя я могу, конечно, и ошибаться.
Нет. Газ, полоний… Это всё несерьёзно.
Пробовал ставить капкан. Утром находил его захлопнутым и без приманки. Потом хорёк просто стал обходить стороной опасную железяку. Капкан я убрал и, наконец, разрешил кошкам жить снова в сарае. Сосед Кеншилик посоветовал не выключать на ночь свет, и на время резня в курятнике прекратилась.
…Ещё когда я подходил к сараю, я услышал, как испуганно кудахчут в сарае куры. - Ну, - думаю, - опять…
Открываю дверь: куры орут, корова стоит, вытаращив глаза, а на полу дёргается какой-то кровавый клубок. Подбегаю - это Васька мёртвой хваткой вцепился в горло хорьку. Оба в крови, в соломе. Хорёк ещё пару раз дёрнулся и затих. Не шевелился и Васька. Я разгрёб солому. Васька истекал кровью и смотрел на меня. На шее у него была глубокая рваная рана. Он замком стиснул зубы на горле куроубийцы и уже не мог их разжать. Я взял пальцами кота за уголки рта, сдавил, а другой рукой потянул хорька за шиворот. Васька расслабил зубы, и я отбросил хорька в сторону.
А теперь Васька умирал. Кровь, пульсируя, вытекала из него на сарайный мусор, а я не мог её остановить, не знал, как… Васька уже на меня не смотрел. Он закрывал глаза, как будто устал, и ему очень хотелось спать. Нужно бы зажать какой-то сосуд. А где он? Ветеринара бы… У нас тут к человеку скорая только на другой день приезжает… Стоп!.. Гурьевна! Как я сразу о ней не подумал! Через три дома Гурьевна живёт. Она и зубную боль заговаривает, и кровь останавливает, и баб лечит от бесплодия. Но - у людей. А тут - зверушка обыкновенная.
Но раздумывать было некогда. Схватил я Ваську на руки, рану, как мог, рукой зажал, и - к Гурьевне.
Старушка нас будто бы уже поджидала: - Заходите, заходите, Александр Иванович. Да, не разувайтесь, я как раз прибирать собралась. Как ваше здоровье, как Мария Павловна, как мама?..
– Да, ничего, ничего, нормально всё у нас, вот - Васька… Господи! - Вырвалось у старушки. - Это кто же его так? Да вы кладите его, кладите сюда, прямо на лавку.
Чудес не бывает. Чудо - это когда не веришь, а что-то хорошее происходит вопреки. А, когда веришь и переставляются горы, когда от этого зацветает бесплодная смоковница - то в этом нет ничего чудесного. Потому что так должно быть.
Почему-то я верил, что у Гурьевны получится.
Бабушка присела на лавку возле Васьки, положила на него руки и стала читать молитвы. Я краем уха слышал - молитвы наши, человеческие. А и действительно, какие же ещё? Ведь Бог у всех у нас один. И у меня. И у Васьки. И у любой букашки.
Гурьевна перестала шептать. Кровотечение остановилась. Но не потому, что из Васьки она вся вытекла. Он дышал. И чуть шевелил кончиком хвоста.