Гера с удовольствием увидела, как Агамемнон побледнел.
– Но это не имеет значения сейчас.
Гера изящно взмахнула рукой, повелевая царю приблизиться.
– Мои новости касаются твоей пустой постели.
Впрочем, Гера припомнила юного мальчика с нежными щеками и подумала, так ли уж пуста постель царя Агамемнона.
– Да, богиня, моя военная жена вернулась к служению божественным золотым близнецам. Хотя я совсем не желал проявлять неуважения, заявляя свое право на Хрисеиду, мне кажется, действия ее отца недостойны одобрения.
– Хрисеида все равно была недостаточно хороша для тебя. Только красота Брисеиды достойна такого человека, как ты.
Мысленно Гера пообещала себе, что будет присматривать за бедняжкой Брисеидой после того, как эта безумная кутерьма закончится, и дарует девушке что-нибудь особенное в награду за то, что ей придется делить постель с этим хвастливым дураком.
– Брисеида! Она хороша, да, но она ведь принадлежит Ахиллесу, – На лице царя появилось хитрое выражение, – Впрочем, я слышал, что эта красота пропадает даром. Ахиллес боится девственниц.
«Ах, – подумала Гера, – так значит, слухи об Ахиллесе правдивы...»
– Тогда тем более Брисеиде лучше стать твоей.
Агамемнон задумчиво погладил пышную бороду.
– Верно... верно... вот только Ахиллес...
– Кто здесь правит, Ахиллес или Агамемнон? – перебила его богиня.
– Я – царь греков!
– Так заяви, что эта военная жена больше подходит тебе, чем Ахиллесу.
Агамемнон посмотрел в глаза богине.
– Я могу считать, что делаю это с твоего благословения?
– Разумеется. А чтобы усмирить хорошо известный гнев Ахиллеса, я подберу ему подходящую женщину. И она будет не похожа на других. Тебе следует знать, кстати, что с ней будет мое особое благословение.
– Склоняюсь перед твоей волей, великая богиня, – ответил Агамемнон.
– Отлично. Вот и пошли своих людей за Брисеидой, сейчас же.
Когда Агамемнон склонился в поклоне, Гера негромко хлопнула в ладоши и исчезла в клубах светящегося голубого дыма.
Фетида уважительно присела в реверансе перед Афиной. Потом, торопливо материализовав амброзию и мягкие кресла, украшенные перламутром, она предложила сероглазой богине сесть.
– Отдохни, богиня... Чем я обязана... – Фетида умолкла, вдруг заметив, что богиня с головы до ног забрызгана кровью, а ее взгляд суров и холоден. – О, трезубец Посейдона! Что случилось?
Афина небрежно махнула рукой, и пятна крови исчезли.
– Нет, ничего, я пришла из-за этой надоевшей всем Троянской войны. Мы решили, что она должна наконец закончиться.
Прекрасное лицо Фетиды утратило нежный персиковый оттенок.
– Моему сыну было предсказано, что он погибнет во время Троянской войны... Если она закончится, придет конец и его жизни...
– Я здесь, чтобы поговорить с тобой на эту тему. Возникла идея, которая принесет выгоду всем нам. Мы уверены, что Троянская война может закончиться, не приведя к гибели твоего сына.
– Как бы то ни было, богиня... Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти свое дитя, – сказала Фетида.
На ее щеки отчасти вернулся естественный цвет. Потом она добавила:
– А кто это «мы»?
– Гера, Венера и я.
Глаза Фетиды округлились.
– Три такие могущественные богини объединились ради общей цели!
– Ну, такого единства не всегда легко достигнуть, однако нам троим просто до тошноты надоела эта война.
– Четверым, – решительно уточнила Фетида, – И мы четверо объединимся ради этой цели, если есть какой – то способ спасти моего сына.
– Скажи мне, Фетида, твой сын все еще рад выбору, который он сделал когда-то, он по-прежнему согласен, что его жизнь должна оборваться слишком рано? – спросила Афина.
Фетида некоторое время размышляла, прикусив нижнюю губу.
– Ахиллес никогда не говорит об этом напрямую, но я хорошо его знаю. В последние годы он чувствует себя все более и более несчастным. Тебе известно, что у него уже почти десять лет не было возлюбленной?
На этот раз Афина вытаращила глаза.
– В самом деле?
Фетида кивнула.
– Им владеет ярость берсеркера... и женщины из-за этого боятся его. А мой сын никогда бы не взял женщину силой, так что остаток своей короткой жизни он, наверное, проведет в одиночестве, не считая мирмидонян, но даже они начинают в нем сомневаться. Я чувствую печаль моего сына, и я уверена: он продолжает идти навстречу своей судьбе просто потому, что жизнь не дает ему ничего, кроме одиночества.
– Так значит, та девушка, что живет в его шатре, не стала его любовницей?
Брисеида – прекрасная молодая женщина, но она точно так же боится моего сына, как и все другие, хотя он и проявляет к ней бесконечную доброту, – ответила Фетида.
Афина задумалась.
– Но если он добр к ней, то можно предположить, что она постепенно привыкнет к нему.
– Ты ведь никогда не видела Ахиллеса, когда им овладевает ярость берсеркера? – тихо спросила Фетида.
– Нет, не видела.
Фетида вздрогнула.
– Это слишком ужасно. Он перестает быть Ахиллесом, когда с ним происходит такое. Он становится чудовищем, диким зверем, воплощением чистого гнева и ярости, устремленным к одному только насилию.
– Но спальня – это не поле битвы.
– Любые сильные чувства превращают его в берсеркера, – сказала Фетида и печально покачала головой, – Нет такой смертной женщины, которой захотелось бы заглянуть по ту сторону этой ярости и увидеть мужчину, особенно теперь, когда на нем столько следов сражений.
– Следов сражений? – Афина попыталась припомнить, когда же она в последний раз видела Ахиллеса, и решила, что это было еще в его юности, на этом самом пляже, – Но он был прекрасен!
– Да, раньше был, но многочисленные боевые победы дались немалой ценой. Он ведь уязвим, ты знаешь, – с некоторым вызовом произнесла Фетида. – Он смертен. И только когда впадает в безумную ярость, он мчится вперед, не ведая преград.
Морская богиня смахнула слезу со щеки.
– И на его теле остались многочисленные следы жизни, полной крови и смерти.
Фетида упала на колени перед Афиной.
– Молю тебя, Афина, так же, как в тот день, когда моего сына настиг весь этот ужас: помоги ему избежать чудовищной судьбы!
Афина взяла Фетиду за руки, мягко заставляя подняться.
– Наверное, теперь я наконец смогу ответить на эту мольбу. Скажи, ты сумела бы как-то отвлечь Ахиллеса от сражений, хотя бы ненадолго?
– Без какой-либо причины?
Афина немножко подумала, потом спросила:
– Ахиллес ведь теперь уже не так порывист, как в юности, но все так же горд?
– Увы, я уверена – это так.
Афина улыбнулась, что случалось с ней крайне редко.
– Тогда я предложу тебе причину отвлечь Ахиллеса. Слушай внимательно...
Глава 4
– Мне нравится чудесный винный цвет этой одежды, он неплох, а? И хорошо подходит к ее темным волосам.
Венера поправила шелковые складки столы, окутавшей неподвижное тело Поликсены.
– Все, что доставляет тебе удовольствие, радует и меня, богиня, – ответил сатир.
– Да, милый, я знаю. Потому я тебя и не спрашиваю. А теперь беги и вытри последние следы крови там, на полу.
Венера похлопала сатира по щеке.
– Элейтия, я к тебе обращалась.
– Ох, да, богиня. Я думаю, цвет прекрасный.
– Тогда почему ты хмуришься?
– Ну, просто... это несколько необычно – что ты и служанку нарядила в такие изысканные ткани.
Венера разгладила шелковую тунику кремового цвета, чтобы ослепительная стола служанки не морщилась на ней. Потом строго посмотрела на маленькую жрицу.
Дитя, конечно, это тело служанки, но душа, которая вот-вот вселится в него, отнюдь не душа прислуги. Для бедняжки Джаскелины будет огромным потрясением уже то, что она очнется в незнакомом теле, да еще и обнаружит, что ей придется играть роль служанки при своей лучшей подруге...