– То, что мне надо, – сказал я. – Спасибо за интересный и полезный рассказ.
– Вам спасибо, – ответил он. – Сэр, будете в Дублине, позвоните мне прямо с вокзала, о'кей? Я вас и по городу повожу, а вечером можем выпить где-нибудь пивка. Меня зовут Дэн, Дункан Гэллоуглас, вот…
Он протянул мне визитку, и я спрятал ее в портмоне.
– Рад знакомству, Дэн. Обязательно звякну, если будет оказия. Сколько с меня?
Он начал было отказываться, но я настойчиво сунул ему приготовленные заранее деньги, рассчитанные мной по лондонским тарифам, после чего мне оставалось только пожать его крепкую руку.
– Странно, что вы едете на поезде, – сказал он мне на прощанье. – Автобусом быстрее бы добрались, это же «Энтерпрайз».
– Ну и что?
– Между Дублином и Белфастом часто шутники подбрасывают что-то на рельсы, и поезд вместо двух часов может идти часов шесть. Правда, в основном это ближе к границе случается, а вам же только до Дандолка…
– Откровенно говоря, ничего не имею против более длинного путешествия, – подмигнул ему я. – Ну, счастливой дороги!
– Вам счастливой дороги, сэр.
Он сдал назад, а я посмотрел ему вслед и подумал: он говорил со мной так, будто я по-прежнему шести футов росту.
Это пришлось мне по душе.
Поезд – тезка первого в мире атомного авианосца и космического корабля из сериала «Звездный путь» – ходил стабильно раз в два часа, потому долго ждать мне не пришлось. Путешествовал я практически налегке, имея при себе лишь большой, почти с меня ростом, походный чемодан с колесиками, который, впрочем, тут же перепоручил носильщику, а затем отправил в камеру хранения. Я взял билет и чертыхнулся, мне тут же пришлось извлекать на свет божий чемодан – поезд, на котором я собирался добраться до Дандолка, уже стоял у перрона.
Я люблю поезда, люблю большие пассажирские корабли, но до недавнего времени практически не пользовался ни тем, ни другим. В нашей современной жизни все подчинено целесообразности, все сковано ее прагматичными правилами. Я, как и все, кого я знаю, был замкнут в этой практичной клетке, но теперь твердо решил, что непременно вырвусь на волю. Потому я и предпочел поезд автобусу или аренде собственной машины. Мои водительские права, к счастью, остались действительны, несмотря на произошедшее со мной, пришлось лишь заново сдать биометрию. Нет, я не собирался отказываться от автомобиля и рассчитывал взять что-то приличное по прибытии в Дандолк, но до города я все-таки решил ехать поездом. К счастью, мое место оказалось в самом хвосте вагона, к тому же у окна и одинарное. Присев в удобное даже для меня кресло, я с горем пополам отрегулировал его под свой рост, включил в сеть планшетник и заказал стюарду чай с круассанами – близился файф-о-клок.
Вагон был полупустой, народу ехало немного, в основном яппи обоих полов, которые, едва опустив пятую точку в кресло, моментально утыкались в свои гаджеты. В дальнем от меня конце салона устроилась веселая компания из трех парней и девушки, немедленно доставшая банки с элем и карты. Оттуда периодически доносились раскаты здорового смеха, но меня это ничуть не беспокоило. Толпа возбужденных футбольных фанов, на мой взгляд, была бы намного худшими попутчиками.
К моменту отправления, однако, вагон заполнился более чем наполовину. Контингент был примерно однотипный, прибавилась только одна семейная пара с двумя симпатичными рыжими детишками. Они сидели через проход и на ряд позади меня. Малыши то и дело косились на меня, и одного из них, которого я мысленно прозвал Дейлом, отец даже разок строго одернул. Другой (естественно, получивший прозвище Чип) был старше, а потому серьезнее. На нем, кстати, был даже плащик, как у Чипа, только вот шляпы не хватало для полноты образа.
Тем не менее место напротив меня никто не занимал, и, к сожалению, я догадывался почему. Должен заметить, что в своей прошлой жизни я бы и сам не сел напротив такого субъекта, каким я стал ныне. Это лицемерие, гордо именуемое толерантностью, прошито в глубине нашего сознания. Мы не умеем, более того, мы не желаем сочувствовать чьей-то беде. Проще сделать вид, что человек ничем от тебя не отличается… то есть затереть проблему. Сделать вид, что ее не существует.
Задумавшись над этим, я едва не пропустил момент, когда место напротив меня все-таки заняли. Едва – потому что появление моей соседки я не мог не заметить, хотя она двигалась легко, как тень облака в погожий день. Сначала мне показалось, что она ребенок, девочка не старше семи-восьми лет, но когда она подняла голову (она что-то искала в своей сумочке) и отвела прядь пушистых рыжих, как кожура апельсина, волос от лица, я увидел милое лицо молодой женщины.
При этом рост у нее был поменьше моего, вряд ли больше трех футов, если не меньше. Сначала я даже удивился, но потом вспомнил о том, что мне рассказал таксист, и решил, что девушка, вероятнее всего, тоже из Хоулленда. Она была молода, едва ли старше двадцати пяти, и признаки карликовости, за исключением малого роста, у нее были практически незаметны. Правда, у нее были немного детские черты лица, но такое сплошь и рядом встречается и у обычных женщин. Большие зеленые, или, выражаясь языком поэтов, аквамариновые глаза, пушистые рыжие ресницы и рыжеватые брови, курносый милый нос, небольшие, четко очерченные, пухлые губы, аккуратный подбородок… Девушку можно было даже назвать красивой, но нечто, встроенное в человеческую генетическую память, препятствовало этому.
Впоследствии я часто задумывался над этим: почему человек не в состоянии заметить красоту в тех, кто внешне отличается от стандарта, заложенного природой? В нашем «коллективном бессознательном», в самых его недрах, заложено нечто, отталкивающее нас от подобных людей. Вероятно, это происходит потому, что с биологической точки зрения подобные люди менее жизнеспособны, чем «полноценные». Но ведь мы живем совершенно в другом мире, чем наши далекие пращуры, полагавшиеся на свои инстинкты. Мы создали цивилизацию, защищающую нас от вызовов природы. Так разве после этого психология человека не должна была измениться, стать более лояльной и более восприимчивой к тем, кого до сих пор называют «неполноценными людьми»? Но нет, вместо этого мы искусственно создали «толерантность» и лицемерно заставляем себя «быть терпимыми», А ведь если вдуматься, какое ужасное понятие заключено в самом выражении «терпимость»! Мы словно специально сами себя настраиваем против «не таких», иных, непохожих… Если человека принуждать к чему-то, внутри него рано или поздно созреет протест против того, к чему его принуждают! Невозможно любить из-под палки. Невозможно в принудительном порядке относиться к другому человеку, как к равному…
– Не узнаете? – непринужденно спросила девушка, заметив, что я совершенно неприличным образом уставился на нее. – Я вас тоже что-то не узнаю. Я Ариэль, дочь Блейка.
Это мне ровным счетом ничего не говорило. Имя Ариэль у меня прочно ассоциировалось только с духом из «Бури» Шекспира и навязчивой рекламой стирального порошка, а Блейк – исключительно с фамилией автора «Бракосочетания Рая и Ада»… Еще вроде был такой адмирал.
– Боюсь, мне это ни о чем не говорит, – улыбнулся я. – Меня зовут Фокс Райан. И я не из Хоулленда.
Я попал пальцем в небо, как оказалось. Девушка кивнула:
– Прослышали про наш городишко и решили посмотреть на независимую державу карликов? – спросила она непонятным тоном. Тем временем поезд тронулся, немного резко, и я придержал чашку с чаем, чтобы она не расплескалась.
– Мааааам!!! Их уже двое!!! – это нас заметил Дейл. Отец, вероятно, чистокровный англичанин, тут же состроил чопорно осуждающую мину, его высокая полноватая жена, типичная ирландка, сразу же наклонилась к сыну и что-то зашептала ему на ухо. Тот слушал и кивал, но искоса поглядывал на нас с Ариэль.
– Обожаю детей, – весело сказала моя спутница. – Они такие непосредственные. И не смотрят на тебя, как на чудовище.
– Разве на вас кто-то может смотреть, как на чудовище? – удивился я. Ариэль, на мой взгляд, была хоть и миниатюрной, но весьма миловидной. Я совершенно не мог себе представить, что кто-то может считать ее чудовищем.