– Ты огорчил меня сегодня в церкви, Роллон, – сверкнув глазами, произнесла Эмма. – Ты ведь знаешь, как важно для меня и для всех твоих крещеных людей было присутствие их повелителя на праздничной мессе.
Ролло перестал смеяться. Не глядя на нее, пренебрежительно пожал плечами.
– Не будь такой занудой, рыжая. Я ведь не настаиваю, чтобы ты посещала капища наших богов.
– Но сегодня такой праздник, а ты…
– Я отнюдь не прочь его отметить и выпить с тобой за воскресшего Христа добрую чарку. Но наблюдать за кривляниями скопцов-монахов… Нет уж, я лучше сжую свой ремень!
И улыбнувшись насупленной жене, сказал:
– Не будем ссориться хоть во время пира, моя маленькая фурия.
Эмма нетерпеливо передернула плечами.
– Ладно, но я все равно настою на своем, когда рожу тебе дочь, а ты дал слово, Ру.
Кажется, они опять готовы начать по обыкновению препираться. Так было всегда – словесная перепалка, спор, взрыв эмоций у обоих. Победителем неизменно оставался Ролло, однако эти споры и ссоры сильно возбуждали обоих. Вот и сейчас Ролло сердито рванул к себе серебряную вазу с фруктами, так что яблоки рассыпались по столу. Он схватил одно из подкатившихся, сжал до хруста, что оно треснуло в его могучих лапах.
– Ты сама знаешь, что не имеешь права плодить девчонок, когда я так нуждаюсь в наследнике!
Продолжая исторгать ругательства, он грубо вытер пальцы о скатерть, взял другое яблоко, яростно впился в него. У Эммы горели глаза, сбивалось дыхание. Как же он великолепен, когда так гневается, сколько в его движениях с трудом сдерживаемой силы!
Она смотрела, как переливающаяся тонкая ткань вот-вот лопнет, не выдержав мощи эти мышц, и вдруг Эмме захотелось ущипнуть его, взлохматить его львиную гриву, крепко поцеловать. Она сжала губы и сомкнула руки, боясь проявить свою страсть. Но Ролло уже все понял. Жующие челюсти замедлились, в глазах сверкнула веселая насмешка.
– Думаю, мне неважно, кто у нас будет первым, женщина. Ибо, когда я вижу, как ты хочешь меня – я думаю, что мы наделаем еще немало сыновей, которые смогут постоять за Нормандию и своего отца. И не красней так – ибо я прекрасно знаю, насколько ты можешь быть бесстыжей.
– Несносный Ру! – так и подскочила Эмма, но тут же рассмеялась и, заслышав звуки крока-молла, устремилась в зал.
Плясать этот варварский танец с мечами она обучилась, еще гостя у Ботто Белого в Байе. Мужчины, подняв в руках обнаженные клинки, выстроившись в цепочку и притоптывая, менялись местами, скрещивали их с громким лязгом, как в битве, выкрикивая с какой-то своеобразной варварской мелодичностью:
Хор мужских голосов придавал танцу величавость. Плясавшие менялись местами, поворачивались, кладя свободную от меча руку на плечо соседа, двигались шеренгой. Поднятые мечи в светлом отблеске масляных огней на треногах были очень красивы, и когда мужчины, обойдя зал, занимали вновь место друг против друга и скрещивали мечи, женщины скользнули меж ними, плавно покачиваясь и нежно вторя воинам, склоняясь под скрещенными, ударяющими в такт клинками.
Ролло улыбнулся. Эмма была заводилой в шеренге женщин. Чего еще ожидать от нее! Ей бы только попеть и поплясать, привлечь к себе внимание. Он видел, как она стремительно плыла, делая плавные движения руками, как замирала в стороне за шеренгой мужчин, когда они сходились, ударяя мечами. Она была такая грациозная, легкая, яркая. Беременность еще никак не отразилась на ее внешности, и лишь Ролло знал, что под чеканным поясом со свисающими окованными концами уже проступает живот. Однако, в отличие от большинства женщин, Эмму не тяготило ее положение, она была такой же живой и подвижной, как ранее, чувствовала себя превосходно, ела с завидным аппетитом.
Ролло невольно сравнил ее с одной из сидевших за столом женщин, бледной и изможденной. Ее звали Виберга, бывшая рабыня, которую он освободил, когда узнал, что она беременна от его недавно умершего брата Атли. Ролло взял ее с собой в Руан, поселил во дворце. Эмма заботилась о ней, ибо беременность у Виберги протекала очень мучительно.
Правда, недавно Виберга пожаловалась на Эмму, что та порой отпускает ей пощечины, как будто она все еще рабыня. Но Ролло и не подумал вмешиваться – эти бабы должны разобраться во всем сами. К тому же Виберга быстро успела прославиться своим желчным, дурным нравом.
Ролло увидел, как Эмма, скользнув в танце мимо стола, украдкой показала ему язык. Он засмеялся. Пожалел, что с самого начала не принял участия в пляске, а теперь уже было не принято нарушать строй. Оставалось лишь наблюдать.
Он чуть нахмурился, когда Эмма встала рядом с его ярлом Беренгаром, положив руку ему на плечо. Ролло показалось, что стоит она к нему чересчур близко. Птичка вообще явно симпатизировала этому рослому норманну со светлой гривой и темно-каштановой, заплетенной в косицы бородой.
Он был ее охранником и однажды спас ее, когда прежняя жена Ролло Снэфрид пыталась извести Птичку колдовскими чарами. Теперь Беренгар – крещеный викинг, стал и одним из приближенных Ролло. Конунг всерьез подумывал ввести его в свой совет. Но то, что Эмма всегда так мила и кокетлива с ним, не нравилось Ролло. Хотя эта рыжая не может, чтобы не строить глазки любому сколько-нибудь пригожему парню.
Вот она приветливо улыбается уже Галю, а теперь – Херлаугу. Конечно, все они его преданные люди… И тем не менее Ролло видел, с каким восхищением они пялятся на его рыжеволосую красавицу-жену. Его обуяла такая жгучая ревность, что, когда Эмма, все еще разгоряченная, с блестящими глазами возвратилась к столу, он сам поднялся ей навстречу, подхватил на руки, властно и сильно прижал к груди, так, что она даже взвизгнула и, не говоря ни слова, понес к лестнице, ведущей в верхние покои.
За их спиной раздался взрыв хохота и приветственные крики.
– Как ты можешь так поступать со мной! – вырываясь, возмущалась Эмма, когда он нес ее по сводчатым переходам дворца. – Я не одна из твоих девок, а законная жена. Пусть и языческая. Что подумают о своей повелительнице люди, когда ты ведешь себя, как…
Она не договорила, ибо его жесткие губы властно и нетерпеливо приникли к ее устам. И Эмма умолкла, замерла, как всегда оглушенная и покоренная страстью и силой этого викинга, отозвавшейся в ее теле томительным, нарастающим наслаждением.
Ударом ноги Ролло распахнул створки двери, опустил Эмму на мягкий мех ложа, затем резко выпрямился, отшвырнул со стуком упавший пояс, сбросил плащ, рывком сорвал тунику.
Он тяжело дышал, и, когда Эмма приподнялась, чтобы тоже раздеться, торпливо сняла обруч и вуаль, он нашел ее действия невыносимо медленными. Ролло положил руки ей на плечи, и от легкого движения его рук ткань платья с резким треском разошлась до пояса.
Звук разрываемой ткани поднял волну страсти в теле Эммы, прикосновения сильных шершавых горячих ладоней к коже бросили ее в дрожь. И все же – она уже знала, что нравится мужу такой, какая есть, – она гневно зашептала, вырываясь:
– Мой бархат!.. Ты порвал мое новое великолепное платье – дикарь, изверг… и…
Голос сорвался на горячий шепот. Она сладко застонала, прикрыв глаза, когда Ролло склонился к ее обнаженной груди.
– …Говори… Я внимательно тебя слушаю, – страстно шептал он в перерывах между ласками. – Так, варвар… – он скользнул губами по ее шее.
– Боже, не все ли равно… – пролепетела она глухим голосом, словно издалека, и крепко обняла Ролло.
Все негодование куда-то улетучилось, и она растворилась в его страстных объятиях, моментально став покорной и ласковой.
Эмма так скоро полюбила эти полные страстного бреда ночи. Сейчас уже и не верилось, что когда-то ее пугала близость с мужчиной, и она теряла сознание, едва Ролло касался ее. Теперь Эмма сама летела ему навстречу, шальная и горячая, ослепленная любвью и страстью.