Глава 2
– Боже мой, но отчего может быть солнечный удар? – услышала Марина, еще не открыв глаза. – Мы только что вышли из дома, и потом – ведь совсем не жарко в саду! Нет, я просто не представляю…
Женский голос звучал взволнованно, Марина с трудом узнала невозмутимую Наталью Андреевну.
– Не волнуйся, Наташа. По-моему, она очнулась, – ответил мужской голос, и Марина тут же открыла глаза, чтобы увидеть говорящего.
Но голоса звучали где-то в стороне, а над нею были только липы, ласково шелестящие в струящемся воздухе.
– Ты думаешь, Женечка? Может быть, все-таки надо вызвать «Скорую»?
– Нет-нет, не надо «Скорую»… – прошептала Марина.
– Вот видишь! Это какая-то досадная случайность, – снова произнес мужчина. – У нее уже лицо порозовело, сейчас она совсем придет в себя.
Марина поняла, почему она не видит говорящего: ее голова лежала у него на коленях, и он был поэтому где-то сзади. Но его руку она чувствовала у себя на лбу. Рука была прохладна и легка, и Марине вдруг показалось, что пальцы осторожно гладят ее лоб.
– Мне ведь надо экскурсию продолжать… – произнесла Наталья Андреевна слегка смущенно.
– Ну конечно, иди, Наташа, – тут же ответил мужчина. – Не волнуйся, я уже закончил и вполне могу помочь.
Марина почувствовала, как дрогнули его колени, на которых лежала ее голова. Тут же он подхватил ее рукой под плечи, не отнимая другую ото лба.
В глазах у нее прояснялось, она уже видела и столпившихся вокруг людей, и Катеньку, и Наталью Андреевну. И только парня в клетчатой рубашке она не видела – но чувствовала его руки на своем лбу и на плечах.
– Извините, я сама не понимаю, что случилось. – Маринин голос звучал прерывисто. – Голова закружилась. Из-за солнца, наверное.
Голова у нее теперь не кружилась, а болела: наверное, Марина ударилась, упав на дорожку.
– Вы можете сесть? – спросил невидимый парень. – Давайте я вам помогу. Лучше перейти на траву, да там и прохладнее.
Едва не вскрикнув от резкой головной боли, Марина села, потом оперлась рукой о песок и встала на ноги.
– Тетя Марина, я так испугалась! – Катенька подставляла ей маленькое плечо. – Я подумала: а вдруг у вас с сердцем плохо стало, а я же ничего не умею…
Парень в клетчатой рубашке поддерживал ее под руку. Так, втроем, они свернули с дорожки и сели на густую траву в тени старых лип.
Тут Марина впервые подняла на него глаза – и сразу поняла, что с ней произошло.
Она с трудом могла смотреть на него. Это было совершенно непонятно – почему, но сердце у нее снова стремительно забилось, едва она взглянула в его лицо. Только головная боль немного притупляла неодолимое чувство изумления и восторга, пронзительнее которого Марина ничего в своей жизни не знала.
Парень смотрел на нее сочувственно и спокойно. Несмотря на биение сердца, несмотря на головную боль и растерянность, Марина видела его лицо так ясно, словно воздух между ними приобрел какую-то особую прозрачность.
У него были большие светло-серые глаза с расходящимися из центра тонкими лучиками, и даже сейчас, хотя он смотрел прямо на Марину, взгляд у него был задумчивый и слегка рассеянный. Все остальное было как будто и неважно – только эти задумчивые глаза с серыми лучиками, которые Марина видела однажды и которые теперь узнала сразу…
Черты лица у него были правильные и такие же спокойные, как взгляд. Прямой нос, небольшой рот с чуть припухшей нижней губой, выгоревшие на солнце брови…
– Меня зовут Женя, – сказал он.
– А меня – Марина. Извините, Женя, столько неожиданных хлопот… – начала было она.
– Ну что вы, – тут же остановил ее Женя. – Хлопот для меня совершенно никаких, мне только жаль, что вы ушиблись. У вас, наверное, голова болит? Вы так упали, Марина, даже издалека можно было испугаться!
– Я и сама не понимаю, что произошло, – смущенно сказала она, морщась от головной боли и изо всех сил стараясь, чтобы боль ушла.
На самом деле Марина уже понимала, что с ней произошло. Или, по крайней мере, понимала, что произошло это сразу, как только она увидела Женю в глубине аллеи.
– Вы из московского автобуса? – спросил он. – Тогда, наверное, придется поторопиться: ваши скоро уезжают.
– Нет, я из Орла. Нас вообще на целый день сюда привезли. Сначала в Спасское, в музей, а потом на пикник куда-нибудь, – объяснила она.
– Тогда, значит, есть время, – сказал Женя, и Марине показалось, что в голосе его мелькнула короткая радость – или только показалось? – Я имею в виду, что вы можете спокойно собраться с силами, – пояснил он.
– Катюша, – спохватилась Марина, – ты почему здесь сидишь? Ну-ка беги за экскурсоводом! Не хватало еще, чтобы ты из-за меня не дослушала.
– Да ну! – скривилась Катюша. – Я про это Лутовиново сто раз в школе слышала, и мы здесь с классом были в мае.
– Беги, беги, – не согласилась Марина. – Ты умница, спасибо тебе, но дослушай экскурсию, я тебя очень прошу.
Волей-неволей Катюше пришлось подчиниться. Она отряхнула платье и выбралась на аллею. Вскоре ее фигурка исчезла среди стройных липовых стволов.
Марина смотрела теперь на Женю неотрывно. Она привыкла к его лицу, как привыкаешь к солнечному свету, выйдя из темноты. Пожалуй, она смотрела на него даже слишком пристально – так, что Женя смущенно отвел глаза. Марине было уже лучше, и головную боль ей удалось приглушить, но ей так нравилось сидеть на прохладной траве рядом с Женей, что она по-прежнему молчала, как будто не совсем оправившись.
Женя первым нарушил неловкое молчание.
– Может быть, вам воды принести? – спросил он. – Вам бы, конечно, родниковой сейчас хорошо, но хотя бы просто холодной, хотите?
– Приносить не надо, – покачала головой Марина. – У вас ведь рабочий день, правда? Я и без того вас отвлекла.
– Рабочий день – правда, – согласился Женя. – Но вообще-то у нас сейчас нет недостатка в экскурсоводах, так что меня заменят, если я попрошу.
Сердце у Марины снова забилось быстрее, когда она это услышала. Попросит! Значит, он не хочет поскорее избавиться от нее, как от неожиданно свалившейся обузы? Она вдруг поняла, что и Женя ощущает необычность их встречи на перекрестье липовых аллей, необычность всего, что произошло так мгновенно и неотменимо.
– Тогда – попросите? – полувопросительно произнесла она. – Сегодня день такой хороший, даже жаль работать…
– Хорошо, – улыбнулся Женя. – Пойдемте к дому, я с директором поговорю, а вы пока воды выпьете.
Пока он договаривался с директором и с пожилой экскурсоводшей в растоптанных тапочках, Марина умылась возле колонки, причесала влажные волосы. Она чувствовала себя даже бодрее, чем утром, когда шла по аллее к тургеневскому дому. Но странное, незнакомое чувство примешивалось к этой бодрости: как будто она потеряла что-то, но потеря эта не печалит ее и не тревожит, а даже радует.
– Все! – Женя стоял перед нею, глядя по-прежнему внимательно и чуть рассеянно. – Я договорился, Марина, и теперь вполне могу вам помочь.
– Знаете, а я уже совершенно хорошо себя чувствую, – сказала она с легким смущением. – Наверное, я напрасно вас от работы оторвала…
Женя засмеялся.
– Вы как будто извиняетесь, что не лежите без сознания! Очень хорошо, что вам лучше стало, мы теперь можем просто погулять. Ведь и правда день хороший.
– Я только водителю нашему скажу, что не поеду на пикник, – сказала Марина. – Чтобы меня не ждали.
Ей нравилось, что они говорят об этом как о чем-то самой собой разумеющемся – как будто давно ждали этого ясного августовского дня, как будто не увидели друг друга впервые всего час назад.
Они обошли дом и вошли в парк другой дорогой – не сговариваясь, чтобы не столкнуться с Марининой группой. И она снова поняла, что они с Женей думают об одном…
Они прошли через весь парк в полном молчании, но молчание не угнетало их. Когда обогнули пруд, Марине показалось, что они вышли на какую-то дорогу – только не современную, асфальтовую, а старинную, с высокими ракитами по краям.