Аня Сокол
Цветочная лавка на заправочной станции
Колокольчик над дверью задребезжал, и посетитель дернулся, словно не игрушку задел, а кнопку разгерметизации отсека. Этот гнусавый непривычный звук пугал почти всех, исключение составляли либо глухие, либо контуженные. Но потом испуг зачастую сменялся интересом, все-таки раритет. Тетка говорила, что в древности такими устройствами оснащали все магазины, чтобы хозяин всегда знал, когда в зале покупатель. Врала, поди, как барометр в четырехтактном прыжке.
Да, что там посетители, даже я иной раз вздрагивала от перезвона металлической хреновины. Палец на экране дрогнул, и виртуальный крейсер, успешно прошедший три этапа головоломной трассы аккуратно размазался по каменному обломку класса Б. «Минус одна жизнь», — оптимистично сообщила программа.
И тем не менее за пять лет, что мне пришлось хозяйничать в лавке, рука так и не поднялась снять звонилку.
— Доброго космоса, — поприветствовала я мужчину средних лет, среднего телосложения и со среднего размера лысиной на макушке.
— Доброго-о-о… — ответил незнакомец, отшатываясь в сторону от качнувшегося растения.
Mustilia, прозванная ласковым вьюнком, безвредна, относится к виду сверхчувствительных, улавливает тепло человеческого тела. Все что она «умеет», это касаться. Не обладая ни ядом, ни иглами она пугала людей куда сильнее Venerum, совершено неподвижной и фонящей радиацией так, что место на ближайшем кладбище вам обеспечено.
— Я хотел бы… — мужчина с брезгливостью отцепил от рукава широкие листья ласкового растения, — Хотел бы купить цветок.
— Тогда вы пришли по адресу, — я свернула экран, — Выберете сами или нужен совет?
— Нужен цветок, — повторил мужчина и уточнил, — Красивый.
Самое распространенное слово в моем магазине. И самое непонятное. В прошлый раз покупатель счел красивым плотоядный Corus с Крипта, отдаленно напоминающий заплесневелый кружок вяленой колбасы и воняющий помойкой.
— Вам в подарок? Девушке? Или по более официальному поводу?
— Да-да, девушке и по поводу — ответил он на все вопросы разом, и отчего-то смутился.
Мужику под сорок, надеюсь, он не на первое свидание собрался, иначе тут никакой цветок не поможет. Я дежурно улыбнулась.
— Возьмите псевдо Руэлию. Недорогая, цветет месяц и вкусно пахнет, — я указала рукой на ряд невысоких кустиков с изящными малиновыми цветами.
— А почему псевдо?
— Настоящая запрещена к вывозу за пределы системы Цанэ. А это, всего лишь привитый к универсальному Фиту1 побег, отцветет и разрастётся в дичок.
— Одноразовое растение? Как-то это… неправильно.
— Тогда Тринийские бархатцы, — я указала на пушистые кустики в зеленых горшках, — Уж они точно не одноразовые, к тому же светятся в темноте.
— Не знаю, не думаю что… — он запнулся и замолчал.
Мне даже не нужно было выходить из-за стола, чтобы понять, куда смотрит мужчина. К этому я тоже уже успела привыкнуть. При виде Розы Заката замолкали все. Алый цветок размером с ладонь, с бархатными листьями и черной сердцевиной заставляла терять речь даже далеких от цветоводства космобайкеров. Правда, потом всегда следовал витиеватый мат, с помощью которого они выказывали восхищение.
— А это? — спросил он, указывая на цветок.
— Увернийская Роза Заката. Красивая, дорогая, по верованиям предвещает разлуку, — сразу поставила его перед фактом я.
Посетитель обошел столик с Окской рассадой. Саженцы уже начали белеть, если не продам в ближайшие два дня, начнет вонять. Цветок стоял у стены в белом пластиковом горшке. Синеватый свет вытянутой лампы падал на бархатные лепестки.
— Разлуку? — переспросил он, поднимая руку.
— Да. В это верили первые поселенцы. Нам с вами необязательно.
— Не ядовито? — пальцы замерли в миллиметре от бордового лепестка.
— Еще как, — хмыкнула я, выходя из-за стойки. Мужчина, вздрогнув, убрал ладонь, так и не коснувшись лепестка, — Самые красивые цветы всегда самые ядовитые, — подняв руку, я осторожно дотронулась до стебля.
Покупатель прерывисто вздохнул. Но вопреки ожиданиям ничего не произошло. Я не захрипела, не забилась в конвульсиях и не грохнулась к ногам лысеющего влюбленного.
— Ее можно касаться, нюхать и при желании даже жевать, — пояснила я, — Пока горит эта лампа, — пальцы коснулись железного ободка, круг света качнулся, — Пока бутон раскрыт. Как только лепестки соберутся, он начнет источать… — я задумалась, подбирая слова, — Вы кто по профессии?
— Я? Археолог. Это важно?
— Не особо, просто биологу объяснить проще. Помимо обычных тычинок, у цветка есть еще ложные. Они больше похожи на мешочки, — я поправила лампу. — Когда цветок закрывается, они раскрываются и выпускают другую пыльцу. Токсичную. Если ее вдохнет человек…
— Умрет?
— Нет. Растения первого класса опасности запрещены к розничной продаже частным лицам. Не умрет, потеряет голову от любви.
— К первому встречному? — оживился мужчина.
— Нет, — засмеялась я, — Это же не приворот и не магия планеты Вуду. Просто токсичный цветок, пыльца которого приравнена в некоторых системах к наркотическим веществам. Он вытащит чувства на поверхность, раскрепостит вас. Это даже необязательно любовь к человеку, привязанность может быть к домашнему животному, произведению искусства, или к дымящимся морским гребешкам под чесночным соусом.
— И что, начнешь есть в три горла?
— Да, или восхвалять в одах и стихах. Эффект пропадает на третьи сутки, по исследованиям увернийцев, после этого организм становится резистентным к пыльце. А у нас с ними шестидесяти восьми процентное совпадение по генотипу.
Я отошла в сторону, некстати вспомнив, как три года назад начальник службы безопасности станции Мирх, несколько дней покупал у меня цветы, и подкидывал под дверь моего отсека, но уже в сопровождении кратких записок. От строк, шедших из глубины души неудержимо тянуло выпить чего-нибудь покрепче. После сравнения моих глаз с черными дырами космоса всплакнула даже выросшая на любовных романах соседка Ирка. А все потому, что нечего совать нос в закрытый контейнер, доставленный на заправочную станцию, мотивируя это должностной инструкцией. Ему по статусу положено проверять все подозрительные посылки. Проверил на свою голову, да и на мою тоже.
— Значит, пока горит лампа опасаться нечего? А если генератор выйдет из строя? Вам не страшно?
— Если генератор станции выйдет из строя, токсичная пыльца — последнее, о чем мы будем переживать, — я вернулась за прилавок.
— Цветок, который любит свет… Знаете, — он задумался, — Мне подходит.
— Две сотни виртов.
— Карты принимаете? — не впечатлился суммой покупатель.
— Еще как принимаем.
Валюта на станции ходила разная, один раз даже пробирками с катализатором роста расплатились. Но платежные единицы Всегалактического Интернационального Развивающегося Товарищества грех не принять. При условии, что это самое товарищество обладает половиной патентов на оборудование станции, объединяет несколько планетарных систем, и давно превратилось из корпорации в государство. На самом деле прилагательных, возводящих компанию в превосходную степень, в названии больше, но мало кто их помнит. Из-за этого полное название валюты в народе не прижилось, быстро сократившись до вирта. Менеджеры вяло выразили протест плебейскому именованию. Выразили и затихли. А вирт остался.
Я вывела на экран стандартную форму — предупреждение и развернула к мужчине.
— Подпись здесь и здесь. Выше о том, что вы предупреждены об условной токсичности, ниже, под перечнем систем, запретивших ввоз растений этого класса. Кстати, доставка до корабля, входит в стоимость. Вы с какого? — поинтересовалась я, глядя, как покупатель прокручивает список, то и дело останавливаясь то на одном, то на другом пункте.
— Эээ, — замялся он, — С Авальгора. Но не надо транспортировать, я сам.
Я развернула второе окно, выводя официальные данные по станции. Сегодня к нам пристыковались два промышленных транспортника, почтовый катер, плюс дюжина космобайкеров зависала в баре со вчерашнего дня. И судя по всему будет зависать и дальше, потому как Мирх заблокировал байки до того судьбоносного момента, пока парни не протрезвеют. Но те категорически отказывались делать что-то подобное, отсыпаясь и похмеляясь, не отходя от кассы к вящей радости не отпускавшего в кредит Лина. Так что будем ждать, когда он опустошит их кошельки. Или они его бар.