В первый момент тот опешил и пропустил несколько беспорядочных ударов, но затем, спохватившись, от души врезал Вадику, и пьяный товарищ отлетел к стене.
- Сука! – взревел он, вытирая кровь с разбитой губы, и снова кинулся на обидчика, впрочем, без особого успеха. Драться парнишка, оказывается, умел весьма неплохо.
Стерпеть, что бьют товарища, остальные не смогли и кинулись всем скопом на яростно сопротивляющегося блондина. Дракой это теперь было уже нельзя назвать, скорее мочиловом. Когда на одного нападают сразу пятеро, шансов у одиночки немного. Адреналин гулял в крови, и даже я пару раз приложил кулаком куда-то в бок парню, впрочем, я как-то быстро понял, что не стоит этого делать и даже попытался остановить разошедшихся парней, но кто бы меня услышал. Драка закончилась только тогда, когда телом блондина снесли умывальник, произведя при этом жуткий грохот.
На шум прибежал и дежурный и около десятка старослужащих, наорали на нас, велели привести себя в порядок. Помогли умыться блондину и дотащили до койки. Мы до своих спальных мест добирались самостоятельно.
«Вот тебе и днюху отметили», - думал я, лежа под тонким одеялом и пытаясь согреться, не понимая, что трясет меня не от холода, а от нервов. Парня было жалко. Голубой он там или розовый, в любом случае избили-то его вообще не пойми за что: то ли из зависти, то ли от отвращения. Было стыдно за себя и хотелось верить, что парнишка не очень сильно пострадал, но моим надеждам не суждено было сбыться: утром блондина в срочном порядке отправили в госпиталь. Я видел, как из ворот части выезжала скорая, где на носилках лежал бледный до синевы еще вчера цветущий молодой человек.
- Пиздец нам, - подошел ко мне за завтраком хмурый Вадик, - у него повреждения внутренних органов и кровотечение, в реанимации сейчас. Хоть бы выжил. Только нам дисбат по-любому светит. Такие вот коврижки с пирогами.
Я уронил ложку, чувствуя, как по телу разливается противная слабость, но винить в происшедшем кроме себя было некого. Может быть, если бы я сумел промолчать, то и никакой драки и не было…
Глава 5
Небо в клеточку, друзья в полосочку. Это невесть откуда всплывшее выражение как нельзя лучше подходило к нашей ситуации. Небо сквозь прутья решетки и правда в клеточку. Друзья, правда, до полосочки не доросли пока, как и я сам, так что сидим на губе не в арестантской робе, а в форме, правда без ремней. Ремни отобрали, чтобы соблазна не было свести счеты с жизнью. Если бы поодиночке посадили, то было бы оправдано, а так особого смысла нет. Да только с армейской системой не поспоришь: не положено, значит все.
Говорить не хотелось, поэтому мы все молча устроились на возвышении, которое занимало половину узкой длинной комнаты и напоминало плохо сколоченную сцену. Мыслей в голове не было, там образовался холодный вакуум. Я сел, подтянув колени к подбородку, и, обняв их руками, закрыл глаза. Сколько прошло времени, судить не берусь, кажется, я даже задремал, очнулся от грохота открывающейся железной двери – принесли обед.
До вечера больше ничего не происходило, никто не приходил, допросов не устраивал, тишина и действующее на нервы спокойствие. Скорей бы решилась наша дальнейшая судьба, уж больно неизвестность выбивала из колеи.
- Ксенофонтов, на выход! – голос солдата, охранявшего нас, вывел из тягучего забытья.
Поднялся, разминая затёкшие мышцы, и, провожаемый взглядами пяти пар глаз, вышел в коридор. Наш ротный моему появлению не обрадовался, для начала обматерил хорошенько, да и потом цензурных слов для меня у него не нашлось. Потребовал рассказать, что и как было. Я немного замялся, потому что мы как самые настоящие лохи, просидев на губе целый день, не сообразили придумать какую-нибудь правдоподобную легенду.
- Еб твою мать, сученок, нечего мне тут печальную морду строить, выкладывай, что там у вас произошло! – он схватил меня за гимнастерку и как следует встряхнул.
Делать было нечего, и я как на духу рассказал все.
- Пиши объяснительную,- капитан пододвинул ко мне лист бумаги и шариковую ручку.
Я вздохнул и начал переносить на бумагу все, что только что поведал ротному. Объяснительная получилась пространная, одного листа не хватило, пришлось просить еще и под ехидные комментарии по поводу размера произведения заканчивать опус. Число, дата, подпись. Вроде все. Капитан не глядя засунул исписанные листы в папку.
- Завтра следователь из военной прокуратуры приедет, - как бы между делом сообщил капитан.
- И чем нам это грозит? – рискуя нарваться на очередную матерную тираду, осторожно поинтересовался я.
- За драку с отягчающими последствиями от трех до пяти лет дисбата, - со злой усмешкой просветил меня ротный.
«Блять, блять, блять», - билось в голове единственное слово, но оно как нельзя лучше передавало всю глубину овладевшего мной отчаяния и понимания той жопы, в которую я по своей глупости – да в очередной раз – попал. Можно было бы бесконечно сожалеть о содеянном, начиная еще с событий в универе, но толку что? Как там говорится? История не терпит сослагательного наклонения. И никакие сожаления не изменят того настоящего, которое я создал себе своими руками.
Меня вернули на гауптвахту, забрали следующего. Я кратко обрисовал ситуацию и поделился открывающимися перспективами, после чего и без того безрадостная атмосфера стала откровенно гнетущей. Даже вечно неунывающий балабол Ванька понуро молчал.
Ночью все спали плохо, беспокойно ворочаясь на жестких досках, поэтому утром встали как побитые собаки: мало того, что все болело, так и чувствовали себя виноватыми. По крайней мере за себя и Ваньку могу поручиться. Он, бедолага, даже извиняться пытался за то, что втянул в эту историю. Пришлось долго и нудно утешать друга. Сошлись на том, что идиоты оба. Вроде полегчало, и Иван впервые за последние сутки слабо улыбнулся.
До обеда нас никто не тревожил, и мы провели это время, маясь от безделья и изводясь от неизвестности.
Следователь появился после обеда. Им оказался молодой старлей, хотя мне казалось, что такими делами должны заниматься люди постарше и возрастом и званием. Хотя, с другой стороны, это для нас событие эпохальное, перечеркивающее всю прошлую жизнь, а для военной прокуратуры банальная драка. Повторив все, что вчера излагал нашему ротному, и подписав протокол, снова вернулся в место заключения, дабы любоваться небом сквозь решетку на окне. Со всеми шестерыми следователь управился быстро, то ли опыт уже был, то ли просто наше дело выеденного яйца не стоит.
Вяло поковырявшись в ужине, завалились спать. В помещении было темновато, книг, телевизоров или иных развлечений нам не полагалось, видимо, чтобы как следует прониклись совершённым деянием и раскаялись. Ванька пробовал травить анекдоты, но мы реагировали вяло, и он, обиженно засопев, заткнулся. Правда, ненадолго. Минут через десять он уже вдохновенно рассказывал нам о том, как здорово кататься на сноуборде в Бобровом Логе, о том, что это настоящий горнолыжный рай, про природу и прочее в том же духе. Чувствовалось, что парень любит свой город. Вот даже захотелось хоть одним глазочком глянуть, только это теперь мечта из разряда неосуществимых.