Она ничего не слышала о Веннах.
— Удивительно, что они здесь. Я путешествую с Маулески. Князь и княгиня де Маулески. Вон они. Вы не знакомы?
Кивком головы он указал на невысокую пару, стоявшую у стола с напитками. У обоих были блестящие крашеные черные волосы. Эми не была с ними знакома, но их ей показывали: в отеле не преминули упомянуть о небольшой гостившей у них компании князей и баронов. Для Эми все они были какими-то нереальными, как актеры на сцене, и наводили ее на мысль о «Театре шедевров»[9]. Хотя, конечно же, эти люди не были актерами, они существовали на самом деле. Каким-то образом сознание того, что находишься в одном месте с титулованными особами, приносило согревающее душу удовлетворение. Это был наилучший способ почувствовать особую европейскую историю, реальность иных социальных структур и того, что только благодаря капризу судьбы ты стала американкой, хотя могла бы сейчас, в эту самую минуту, из-за недовольства какого-нибудь предка своей судьбой, говорить по-французски, или по-румынски, или по-голландски.
Сама она, наверное, говорила бы по-голландски: некоторые ее предки были голландцами, еще во времена Петера Стейвесанта[10], хотя кого только не было в их роду с тех пор. В ее семье было не принято вспоминать о Европе. Однако и в ее окружении в Пало-Альто европейские предки были, так сказать, не в моде, и ее идея разыскать свои европейские корни подверглась нападкам как неправильная, евроцентричная, свидетельствующая о благосклонности к цивилизациям а passé[11] с их безнравственными колонизаторами; но ей все же было интересно разузнать о них. Она надеялась дать бой этой национальной черте — отсутствию интереса к истории, — хотя часть ее окружения и соглашалась с ней: к чему задумываться об истории, если это ничего не изменит?
Было бы интересно познакомиться с князем, решила она, но о чем с ним говорить?
— Где вы сегодня катались? — спросила она г-на Крамли.
— Катался? Moi?[12] Я не катаюсь, дорогая, но у меня пристрастие к снегу, к ощущению величия, которое дают горы, к целебному воздействию горного воздуха.
«Может, он болен?» — подумала Эми. Эта мысль давала возможность представить нового знакомого в романтическом свете: поэт, поправляющий здоровье в Альпах. Он выглядел вполне здоровым, хотя был и не очень молод. Вдруг он пьет? Она замечала, что такое довольно часто случается со многими англичанами, по крайней мере с теми, которые приезжали в Пало-Альто. Робин Крамли взял с подноса у проходившего мимо официанта два бокала с шампанским и один протянул ей.
— А вы, по всей видимости, янки. И что привело вас сюда?
— Ну, в общем-то, желание покататься на лыжах.
— Как это скучно! Это значит, что вас не будет весь день и вы не пообедаете со мной. Тем не менее вы как-нибудь должны будете присоединиться к нам с Маулески за ужином. А с Веннами дело плохо. И все-таки они еще живы, хотя и не вполне, но это уже кое-что! Конечно, кто знает, сколько они протянут. Быть заживо погребенным — вот участь, которая меня всегда особенно ужасала. Лыжи — это для сумасшедших, честное слово.
Глава 3
Кип Кэнби, еще один постоялец отеля, тоже американец, симпатичный паренек лет четырнадцати с открытым лицом, не обращал никакого внимания на снег и небо. Он оказался в затруднительном положении, вынужденный общаться со своим племянником Гарри, малышом восемнадцати месяцев от роду, в то время как мама и папа Гарри катались на лыжах. У Кипа не было никаких навыков няньки. Он думал, что у такого прекрасного отеля, как «Круа-Сен-Бернар», будут и игрушки, и детский манеж, и что там еще необходимо ребенку, а ничего не было. Правда, он и не спрашивал.
Родители Гарри пока не возвращались. Кип вызвался посидеть с ребенком, потому что понимал, какую щедрость проявил его зять Адриан, пригласив его приехать сюда. Часы показывали уже четыре часа, Адриана и Керри все еще не было, и маленький Гарри капризничал. Кип тетешкал его на колене, приговаривая что-то вроде «ну-ну, дружок» или «мы едем-едем-едем», впрочем, без всякой пользы. В конце концов он надел наушники своего «Уокмэна» и перестал обращать внимание на хныканье Гарри. Но время катилось к вечеру, и ему волей-неволей пришлось задуматься сначала о бутылочке для Гарри, потом о каше для Гарри и наконец о том, чтобы поменять подгузник Гарри. Фу-у-у!
Было без пятнадцати пять, а Адриан и Керри все еще не вернулись. Керри приходилась ему сестрой, а Адриан был ее пожилым мужем, довольно шустрым для своих лет: он все еще занимался горными лыжами и, очевидно, произвел на свет Гарри. Кип считал Адриана слишком серьезным и требовательным, как это бывает со многими стариками, но Адриан хорошо к нему относился, и Кип это понимал.
Комната Кипа, отсыревшая от пара, который шел из душа, теперь пропахла ароматами грязных памперсов и детской присыпки. У Адриана и Керри был отдельный номер, где разместились они с ребенком, но там Кип чувствовал себя неуютно — повсюду были чужие вещи, и он решил, что Гарри поползает у него в номере, пока он почитает или займется чем-нибудь еще. Он еще раз позвонил в номер сестры. Кип не думал ни о чем плохом — больше недоумевал, чем беспокоился. За окном смеркалось, на снег ложились серо-голубые тени, в комнате становилось темно.
Спустя некоторое время Кип снова надел наушники от «Уокмэна» и вывел Гарри в коридор. Гарри научился ходить совсем недавно, он натыкался на стены и плюхался на попу, и его комбинезончик начал промокать, потому что ковер был мокрым от снега, оставленного ботинками и сапогами постояльцев отеля. Оказалось, что Кипу трудно ходить так же медленно, как Гарри. Встречные улыбались, завидев этого отличного парня Кипа, который заботится о малыше.
Они бесцельно прошлись туда-сюда по коридорам, устланным зеленым ковром, — на том же этаже, где находился холл. Гарри побежал, упал и бессмысленно и радостно загукал. Дойдя до гостиной, в которой играли в карты, Кип заметил, что за ними идет Кристиан Жафф, сын хозяина отеля, — обычно он выполнял работу администратора. Кристиан сохранял на лице усталое, серьезное выражение, какое бывает у всякого взрослого, которому необходимо поддерживать дисциплину. Кип вдруг понял, что Кристиан Жафф, вероятно, немногим старше, чем он сам, — ему, наверное, около девятнадцати. За молодым человеком следовала одна из дочерей хозяина, та, что не такая хорошенькая, руки ее были сцеплены на талии. Кип понял: что-то не так, и это что-то касалось его и Гарри. Он поднял Гарри на руки и остановился в ожидании.
— Месье Кэнби, плохие новости, — сказал Кристиан. — Давайте пройдем наверх, в офис.
Кип послушался, не спрашивая, что случилось, и даже не желая этого слышать. Где-то в животе зашевелилось нехорошее предчувствие. Должно быть, это касается Керри и Адриана. Дочь хозяина протянула руки, чтобы взять Гарри, и они, не сказав ни слова, стали подниматься — мимо стола для бильярда, кофейной гостиной в маленькую комнату за стойкой портье. Убедившись, что Кип опустился на стул, дочь хозяина вышла, унося Гарри.
— Новости очень плохие, — произнес Кристиан. Он сел и посмотрен на Кипа. — Г-на и г-жу Венн застигла лавина. Нам только что позвонили.
— Застигла?
— Их смела лавина. Извините, я плохо говорю по-английски.
Кип слышал, но не понимал. Застигла? Смела?
— Но я их только что видел. Они собирались обедать — вон там, на Лагранж.
К этому месту, где у подножия западных склонов приютились несколько домиков, вел простой спуск. Это было всего несколько часов назад.
«Никогда не знаешь, когда лавина или другая кара небесная постигнет нас, случайно или намеренно», — красноречиво говорил взгляд Кристиана Жаффа.
— Они мертвы? Вы это хотите сказать?
— Нет-нет! — вскричал Жафф, счастливый, что может хоть немного смягчить плохие вести. — Они еще живы, слава Богу, но их состояние не такое хорошее, как хотелось бы. За ними должен прилететь вертолет, чтобы забрать в больницу в Мутье. Уже забрал.