Вот вы - давайте скорей! эт-то нам надо!
Группку привёл командир взвода лейтенант Куклин, милейший мальчишок, и лицо мальчишеское и рост. Мой Ботнев, не намного взрослей, выговаривает ему:
- Вы что долго спите? Без вас наши координаты на глазок, кому годятся?
И правда: нас проверяют придирчиво, и все промахи в целях, в пристрелке на нашу голову. А кто пошагает проверять топографов? - такого не бывало. Ошибутся они в привязке - и будем все цели ставить нетам.
Присел я с Куклиным показать ему, где будут посты. Прошу:
- Юрочка, нет, не торопись. Но сделайте сперва три ближних поста, хоть для первой засечки. И сразу гони нам цифры.
Говорит: видели на ходу наш 3й огневой дивизион, сюда близко перекатывает, ещё не стали.
Куклин повёл свою цепочку к первому ясному ориентиру, от него пойдёт на шуховский. (Ориентир - он с карты снимается, это тоже неточно. А тригонометрической сети в перекатных боях никогда не дохватит.)
Не скажешь, у кого на войне работа хуже. Топографы вроде не воюют- а ходить им с теодолитами, с нивелирами, ленты тянуть по полям - прямо, как ворона летает: не спрашивай, где разминировано, где нет, и в любой момент под обстрел попадёшь.
А - уже нашли нас бригадные связисты. И тянут кабель на центральную, катушечники их поднимаются к нам от запруженного ручья.
Да кто - нашли? Не от огневых дивизионов, с которыми работать, те сами в переходе. Тянут - от штаба бригады, конечно, - и вот-вот оттуда начнут требовать целей.
Да только б и засекать нам с утра, пока воздух не разогрелся. Уже и долбачат немцы: вот один орудийный выстрел, там - налёт, снарядов с десяток, так мы ещё не развёрнуты. А дневная работа будет сегодня плохая: станет зной, уже видно, и создастся тепловая инверсия: верхние воздушные слои разредятся от нагрева, и звуковые сигналы будут не загибаться вниз, к земле, а уходить вверх. Да это и на простой слух: снаряды, вот, падают, а сами выстрелы всё слабее слышны. Для звукометристов золотое время - сырость, туман, и всегда ночь напролёт. Тогда записи исключительно чёткие, и цели - звонкие ли пушечные, глухие гаубичные- тут же и пойманы.
Но начальство никак этого закона не усвоит. Были б с умом - передвигали б нас днями, а не ночами.
Мы, инструментальный разведдивизион, - отдельная часть, но всегда оперативно подчиняют нас тяжёлой артиллерии, сейчас вот - пушечной бригаде. Сегодня нам будет парко: сразу два их дивизиона обслуживать: 2й- правей, к Желябуге, 3й - левей, к Шишкову.
У Ботнева в погребе уже втеснились: включили, проверили. Большой камертон позуживает в постоянном дрожании лапок. Чуть подрагивают стрелки на приборах. Все шесть капиллярных стеклянных пёрышек, охваченные колечками электромагнитов, готовы подать чернильную запись на ленту. У прибора сейчас худощавый, поворотливый Дугин. (Он - руковитый: каждую свободную минуту что-нибудь мастерит - кому наборный мундштук, кому портсигар, а мне придумал: из звукометрической ленты шить аккуратные блокноты, для военного дневника.)
Сбок прибора на прискамейке уткнулся телефонист, разбитной Енько. На каждом ухе висит у него по трубке, схвачены шнурком через макушку. В одну трубку - предупредитель, в другую - все звукопосты сразу, все друг друга слышат, и когда сильно загалдят - центральный их осаживает, но и сам же до всех вестей падок: где там что происходит, у кого ведро осколком перевернуло.
А сразу за прибором - столик дешифровщика. За ним вплотную, еле сесть, столик снятия отсчётов. А к другой стене - столик вычислителя и планшет на наклонных козлах. В подвальном сумраке - три 12-вольтовых лампочки, одна свисла над ватманом, расчерченным поквадратно. Готовы.
Федя Ботнев в военном деле не лих, не дерзок - да ему, по измерительно-вычислительному взводу, и не надо. А - придирчиво аккуратен, зорок к деталям, как раз к месту.