Герка побледнел, весь напрягся и бешено завертел головой.
– Не отдам. Ни для каких опытов. – Он попятился к выходу из кафе.
– Да погоди ты со своим «не отдам», – остановил его хозяин «Баланды». – Ну а сколько, хм, маэстро, – обратился он к господину Клейкелю, – готово ваше заинтересованное лицо отстегнуть, извиняюсь, бабок за эту редкую, исчезающую породу животных, занесенную к тому же в Красную книгу?
– Денег платит это лицо достаточно.
– А баксами или хохлобаксами, позвольте спросить?
– Чем угодно, хоть японскими иенами.
– Так чего же мы здесь стоим, время тянем? Передайте вашему заинтересованному лицу, что Герка продать зебру согласен.
– Да вы что! С ума посходили? Вот уж ф игушки, Чуню я не отдам! Ни за какие деньги! – Герка пнул кастрюлю ногой. Та упала на бок и покатилась: сначала робко – по террасе кафе, а затем, набирая скорость, вдоль по трассе «Феодосия – Севастополь». Дряблые, остывшие фучинэ, хлопая резиновыми ушами, выпрыгивали на ходу из кастрюли и исчезали в придорожных кустах.
– Пойдем отсюда, ну их в болото! – сказал Герка супердевочке Уле Ляпиной, сбежал с террасы и, обняв Чуню за шею, быстрым шагом двинулся от кафе прочь.
Супердевочка не заставила себя уговаривать, но все же, перед тем как уйти, показала двум оставшимся под навесом противным личностям свой знаменитый язык. Читатель знает из первой повести, что язык у супердевочки Ули Ляпиной мог легко завиваться в трубочку и делать всякие обидные штуки.
Глава 4. Профессор Омохундроедов
Некоторые не любят квадраты, другие – параллелепипеды, третьи ненавидят овалы, с детства рисуя вместо овалов исключительно углы и зигзаги. Профессор Омохундроедов не любил параллельных линий. Стоило ему где-нибудь углядеть хоть парочку параллельных линий, как внутри у него все кипело. Рука его тянулась к фломастеру, и скоро ненавистные параллельные превращались в клетки, кресты, квадраты, успокаивая нервы и зрение.
Даже небо он предпочитал в клеточку, поэтому все окна и форточки в доме профессора Омохундроедова были в стальных решетках.
Домашний халат профессора, нетрудно догадаться, был клетчатый. Костюм, рубашки, галстуки и носовые платки также не отличались разнообразием. Туфли профессор заказывал себе у элитного сапожного кутюрье Подметкина, а на пошивочный материал для обуви шла кожа клетчатого тапира.
С детства боясь простуды, носил профессор сшитую на заказ особенную клетчатую тельняшку. Несколько лет назад, когда знаменитые питерские митьки гастролировали по черноморскому побережью с концертом митьковской песни, Митя Шагин, главный митек страны, увидев в публике эту неправильную тельняшку, от расстройства забыл слова, и лучшая митьковская песня «Лети, Икарушка» осталась недослушанной-недопетой.
Узнав, что в Богатырке появилась продольно-полосатая зебра, профессор Омохундроедов не спал две ночи подряд и даже кусочек третьей, так ему хотелось заполучить животное в свою собственность. Во второй половине третьей бессонной ночи, когда профессор, съев пятнадцать упаковок снотворного порошка «Полет», все-таки с трудом, но заснул, приснился Омохундроедову сон. Будто он, профессор Омохундроедов, въезжает на белой зебре на главную площадь страны, которая, если кто-то не знает, расположена между универмагом ГУМ и древней стеной Кремля в столице нашего государства городе-герое Москве. Въезжает он, значит, на белой зебре на площадь, а там, на площади, встречают профессора толпы празднично одетых людей и кричат ему, показывая на зебру: «А где же у твоей зебры шашечки?» И действительно, шашечки на зебре отсутствуют! Он, Омохундроедов, хочет снять с себя рубашку и галстук, чтобы как-то скрыть упущение, закамуфлировать с помощью предметов одежды неестественную раскраску зебры, но тут с ужасом выясняет, что одежды-то на нем практически нет. То есть он, заслуженный профессор наук, сидит на зебре в одних носках и в клетчатых семейных трусах, едва прикрывающих острые профессорские колени. Тогда профессор, не зная, как поступить, хочет развернуть зебру, чтобы быстренько улизнуть с площади. Но не тут-то было. Распахиваются главные ворота Кремля, и навстречу голому профессору Омохундроедову выходит президент нашего государства, показывает на зебру пальцем и говорит: «А где же у нее шашечки?» Он, профессор, не успевает и рта открыть, как зебра по-человечески отвечает: «Это у такси шашечки, а у нас, у зебр, не шашечки, а полоски».
На этом страшном моменте сна профессор не выдержал и проснулся. Налил себе полную простоквашечницу простокваши, выпил ее взахлеб и, не дожидаясь утра, решил: «Эта зебра будет моей!»
Причина профессорского желания объяснялась просто. С детства мечтой Омохундроедова было вывести такую породу зебр, чтобы шкура у этой самой породы радовала омохундроедовский глаз. Следовательно, была в клеточку. Он и в профессоры-то пошел единственно по этой причине. И лишь теперь мечта всей омохундроедовской жизни, похоже, превращалась в реальность.
Жил Омохундроедов в маленьком скромном трехэтажном особнячке на скалистом берегу моря, примерно в километре от Богатырки. Особнячок был окружен садиком, а садик – большим забором с колючей проволокой и страшной надписью на воротах: «Не входить! Стреляю без предупреждения!» Если бы отыскался в природе какой-нибудь бесстрашный герой, одетый в каску, бронежилет и пуленепробиваемые штаны, и если бы подобный смельчак отважился пройти за ворота, то на момент описываемых событий он застал бы картину довольно мирную: развешанное на бельевых веревках клетчатое профессорское белье, гаражик на четыре машины, небольшое искусственное болото, в котором жили два профессорских крокодила Егор и Гена. И конечно же, самого профессора, нетерпеливо вышагивающего перед воротами и прислушивающегося к наружным звукам.
Скоро в тишину за воротами ворвалось жирное урчание автомобиля. Профессор глянул в глазок-бинокль и ударил кулаком по ладони. Это значило: профессор очень волнуется. Еще бы ему было не переживать, когда, возможно, буквально через минуту сбудется мечта его жизни. Какое-то тягучее время ушло у профессора на то, чтобы справиться с системой запоров на бронированной махине ворот. Наконец механизм ворот раздвинул неповоротливые створки, и на простреливаемую без предупреждения территорию въехал старый, антикварный «москвич», обклеенный, как чемодан у туриста, картинками с видами городов и названиями дорогих отелей.
– Я Лева безработный,
Питаюсь, как животный… -
доносилось из кабины водителя.
Вы, наверное, легко догадались, что за рулем был не кто иной, как небезызвестный маэстро Клейкель, знакомый вам по предыдущей главе.
Маэстро еще не покинул кабины, как стремительный профессорский нос уже сунулся внутрь автомобиля, принюхиваясь к салонным запахам.
– Где? – спросил профессорский рот, когда нос, не найдя искомого, разочарованно обвис, как сосиска. Речь профессора вообще отличалась краткостью, а теперь, когда мысль о зебре распирала со страшной силой профессорскую черепную коробку, слова слиплись в колючий ком и с трудом выстраивались во фразы.
– Завтра, завтра, – улыбаясь, ответил маэстро Клейкель. – Уже завтра вы получите вашу зебру.
– Хочу сегодня! Не хочу завтра! – обиженно захныкал профессор.
– Потерп ите, никуда она от вас не уйдет, – пытался успокоить его маэстро, но профессор не желал успокаиваться.
– Я утраиваю цену! Ушестер яю! Только дайте мне ее сегодня, сейчас! Иначе… – В сердцах профессор бросился к искусственному болоту.
«Пусть уж лучше меня съедят крокодилы, – подумал он в припадке отчаяния, – чем я буду мучаться в ожидании завтра!»
– Нет, нет, не делайте этого! – Маэстро Клейкель схватил профессора за рукав, удерживая от опрометчивого поступка. Крокодилы Егор и Гена злобно на него посмотрели, а Егор даже показал кулак. – Хорошо, я постараюсь доставить зебру сегодня вечером.