— Снежана, ты где? Ну как, освободилась?
— Не зна-аю… — опять захныкала девочка. — Она всё равно болит… Я её не чувствую… Она не шевелится… Я утону-у…
— Племя Бобра не тонет! — упрямо повторил Пыхтун, хотя уже без прежней уверенности. Большая Река была широкой, а он слишком устал и нанырялся, чтобы переплыть её прямо сейчас, не отдохнув. Если же девочка и правда сломала ногу, то она не сможет одолеть реки вообще никак. Липа покачивалась на самой стремнине, и что до одного, что до другого берега было по четыре броска копья, не меньше.
— Пыхтун, Пыхтун, а ты сбегай за мамой, она возьмёт лодку, приплывёт сюда и заберёт меня назад, — наивно предложила Снежана.
— Пока я бегаю за помощью, тебя в Воды Заката унесёт, — ответил паренёк. — И не найдёт никто вовсе.
Цепляясь за ветки, он осторожно, стараясь опять не закрутить липу, выбрался на ствол, подал руку девочке, помог ей тоже подняться выше — чтобы в воде не застыла. Глянул сверху на освобождённую ногу. Та и правда покраснела и заметно распухла. Даже если не сломана — с такой далеко не уплывёшь. Оставалось только удерживать равновесие, смотреть на берега и ждать удачи.
Между тем, на их берегу сосновый бор сменился низким редким ольховником и ивняком, показывая, что дети проплывают мимо Дальней топи, названной так потому, что за неё никто никогда не ходил. Даже охотники. Обходить болото далеко, а удобных для охоты или собирательства мест, как считалось, ниже по течению с этой стороны больше нет. Похоже, так и было: макушки хвойных деревьев над чащей показывались редко. Всё больше шелестели берёзы и осины, способные расти прямо из воды и мха. Зато с другой стороны реки то и дело поднимались обрывы из плотного жёлтого песчаника, потрескивали, качаясь на ветру, толстенные тёмно-зелёные ели, едко пахнущие горячей смолой.
Пыхтун заметил, что именно к обрывам, усыпанным понизу крупными камнями и покатой галькой, их постепенно сносит с середины реки, и довольно улыбнулся:
— Повезло! Тут идти проще. Этим берегом посуху вернёмся, а у деревни переплывём. Песок и камни — это не через болото пробираться, это как по тропе натоптанной. Коли поспешить, то до темноты, может, всё же и успеем.
Увы, течение никуда не торопилось и откинуло их со стремнины только после следующей излучины. Ветки липы зацепились за дно — дерево мелко затряслось, словно от озноба, повернулось боком и закачалось, стоя на одном месте. Обтекая возникшее препятствие, весело зажурчала вода. Пыхтун разжал руки, поднырнул под ствол, позволил потоку пронести себя между двумя толстыми сучьями, торопливыми гребками направился к берегу и вскоре выпрямился на усыпанном камнями узком пляжике под высоким, в четыре роста, обрывом. Оглянулся на девочку — но Снежана, оказывается, всё ещё оставалась на липе, крепко держась за ветки.
— Плыви сюда! — махнул рукой Пыхтун. — Тут близко. От тебя в десяти шагах уже на ноги встать можно.
— Она не слушается… — опять захныкала та. — Болит… Совсем болит. Как кусил кто-то! Сильно кусил!
Паренёк вошёл чуть глубже, оценил глазами расстояние от своих коленей до рук девочки. Прикусил губы. Ему почти исполнилось двенадцать лет. Он был уже совсем взрослым мужчиной, настоящим охотником. Он должен был спасать детей и защищать женщин, не зная страха и не щадя своих сил. Но всё же Пыхтун понимал, что проплыть эти злосчастные десять шагов с девочкой на руках ему явно не под силу.
— Снежана, ты по веткам, по веткам попробуй ближе подобраться! Тут совсем недалеко. Ляжешь на спину, толкнёшься, а я встречу, поддержу за затылок.
Девочка не ответила. Она вся замерла, даже дышать перестала, рот слегка приоткрылся, а глаза распахнулись так широко, что стали почти круглыми. Одновременно Пыхтун услышал над головой нежное довольное урчание и даже не оборачиваясь понял: это смерть.
Саблезубый тигр, живший в здешнем лесу не первый десяток лет, давным-давно никого не боялся. Уже истёрлись в его памяти времена, когда приходилось насмерть драться с волками за пахнущую парной кровью добычу, улепётывать от разозлённых медведей или далеко стороной обходить могучих лосей. Ныне он сам мало уступал размером взрослому лосю, волка мог убить одним ударом когтистой лапы, а клыки его насквозь пробивали голову самым большим из живущих в округе медведей. Теперь уже его, хозяина леса, далеко стороной обходили все здешние обитатели. А кто не успевал — быстро находил себе уютный уголок в его желудке. Саблезубый не боялся никого и ничего. Но всё же не очень любил получать царапины от защищающих детёнышей медведиц или удары рогами от вставших в оборонительных круг быков или лосей. Раздобыть вкусный обед без тычков и ран ему нравилось куда больше и, заметив с высоты обрыва двух молоденьких голокожих зверьков, он даже заурчал от предвкушения удовольствия. Тёпленькие, с нежным мясом и хрупкими косточками, не имеющие ни клыков, ни когтей, малыши так и просились к нему в ещё пустой сегодня живот.
Ласково урча, саблезубый прыгнул вниз, готовясь вонзить клыки в белую влажную спину Пыхтуна — но тот, нутром почуяв опасность, рванулся вперёд, двумя широкими шагами запрыгнул в воду по пояс и тут же нырнул, стараясь удерживаться у дна и отплыть на одном коротком вдохе как можно дальше.
Впустую расплескав воду, саблезубый возмущенно мявкнул, щёлкнул пастью, покрутил головой. Но добыча исчезла бесследно, как и не было. Хищник сердито хлопнул лапой по прибрежному песку, фыркнул и решительно пошёл в реку, чтобы уж вовсе не остаться голодным. Второй зверёк был здесь, совсем рядом, в двух прыжках… Вот только прыгать по воде, увы, невозможно. Только плыть.
Пыхтун вынырнул только тогда, когда грудь стало обжигать от нехватки воздуха. Он всплыл уже среди кроны, совсем рядом со Снежаной, наконец-то оглянулся… и от ужаса его бросило в жар: от берега к ним плыл самый страшный из всех обитателей леса. Злобный, сильный, ненасытный. Паренёк, конечно, помнил слова шамана о том, что потомкам Мудрого Бобра на воде не страшен ни один зверь. Но одно дело — слушать это возле жаркого костра в полуночный час поклонения великому предку, и совсем другое — встретить на реке зверя, одна голова которого размером превышала его грудь, а клыки мало уступали длиной его рукам. Да ещё совсем, совсем рядом.
— Пошёл!
Сорвавшись от страха на визг, Пыхтун плеснул в сторону саблезубого водой, стараясь попасть в нос и уши, однако зверь не испугался, только рыкнул зло и коротко и приподнял морду чуть выше.
Впрочем, высовывающиеся из его пасти клыки всё равно уходили глубоко в воду. И вполне могли вонзиться жертве куда-то в живот.
От этой мысли пареньку захотелось оказаться как можно выше — и он полез на торчащие над поверхностью сучья. Высоко забраться не получилось — под весом тела липа провернулась, опуская его обратно вниз, а заодно — хлестнула саблезубого ветвями по морде, даже слегка его притопив.
Большому Коту это не понравилось. Он вынырнул, торопливо отплыл, описал широкий полукруг, попытался снова приблизиться к добыче — но на этот раз Пыхтун уже вполне сознательно полез на сучья, и Снежана, на время забыв о больной ноге, поступила точно так же. Ветки, поднимая брызги, весомо хлестнули по воде, и саблезубый предпочёл отвернуть к берегу. Дерево же, совершив пол-оборота, сползло с отмели и опять закачалось, разгоняясь вниз по течению и медленно отплывая к стремнине, к самой середине реки.
— Что, поймал?! — радостно закричал Пыхтун, крепко держась за короткий сучок у самого его основания. — Съел, да? Съел?! Ходи теперь голодным, драная кошка!
— Не поймал, не поймал! — весело вторила ему Снежана. — Не достанешь!
— В воде дети Бобра сильнее всех! — выкрикнул паренёк и стал осторожно, стараясь не перевернуть липу, выбираться на ствол. Постоянно барахтаться в воде было неправильно. Кожа размокает и пухнет, простудиться недолго.
— Глупый кот! — добавила девочка и тоже попыталась подняться на ствол.
Саблезубый тигр, внимательно выслушав их речи, хорошенько встряхнулся, разбрызгивая в стороны целые фонтаны брызг, принюхался и неспешно потрусил по берегу вслед за плывущим деревом. Он тоже считал, что охота как-то не задалась. И намеревался вскоре поправить ситуацию. Ведь рано или поздно дерево опять должно прибить к суше, а маленьким зверькам неминуемо придётся сойти на землю. Голод не позволит им сидеть на мокром стволе вечно. А если нет — он возьмёт их прямо на дереве.