— Это… Дар, девочка. Дар…
Старый скрипач очень любил свою ученицу. Он даже поделился с ней самым сокровенным — исследованиями жизни и творчества загадочного композитора и скрипичных дел мастера Мирра Тимаша. Это его мелодию она будет играть завтра на конкурсе. А Лера будет танцевать свою произвольную программу. Правильно: «катать программу». Фигуристка все время ее поправляет. Но разве можно так сказать про Войсковицкую? Она не катается — она летит, летит вслед за поющими руками…
Поезд нес их с бабушкой в Веймар и они пели от радости любимую песенку:
Фигуристка выполнила все поклоны, подняла руки вверх, помахала зрителям. Лера улыбалась, потому что знала — мама сидит у хрипящего телевизора в Питере и смотрит на нее. Надо улыбаться. И… и надо что-то делать! Перед глазами мелькали яркие круги, ноги тряслись так, что ей казалось — все это видят… Она попробовала наклониться, упереться ладонями о согнутые колени, сделать несколько глубоких вдохов. Помогло. Смогла оттолкнуться и доехать до стоящего у борта с чехлами для коньков Роберта Вахтанговича.
Его кожаная куртка пахла головокружительно вкусно! Куртка была особенной. Она пахла полынной горечью после неудач и сладкой ванилью после победы! Вот такая волшебная кожаная куртка, которую Роберт Вахтангович неизменно брал с собой на все соревнования. Неужели он знал о ее чудесном свойстве? Наверное, догадывался.
— Давай, ягоза, как я тебя учил — два глотка — три вдоха, — пробормотал Роберт Вахтангович, протягивая ей бутылочку с водой.
Голос тренера был мягким, спокойным. Вот откуда он знает, что ей стало нехорошо? Лера послушно пила из бутылочки и дышала. Вода была упоительно вкусной! И радость вдруг прорвалась сквозь все ее существо, потому что она все сделала! Роберт Вахтангович был внешне спокоен, но она знала, что он очень ей доволен. Во-первых, она его уже изучила, а во-вторых, «ягоза» в лексиконе тренера было синонимом «звезды»!
Санкт-Петербург
Паганини (полгода назад)
Тренировок в честь переезда на новую квартиру никто не отменял… Поэтому пришлось и тренироваться, и до глубокой ночи распаковывать коробки. Конечно, мама старалась все делать сама, но нельзя же оставаться в стороне! Тем более что хлопоты были приятные, что ни говори.
Сегодняшнее утро обещало быть просто чудесным! Во-первых, они почти обустроились, а во-вторых… Во-вторых бывает очень редко, но сегодня… Сегодня — выходной! Она, конечно, сбегает в зал, растянется у станка, но больше ничего делать не будет. Вернется мама с работы, и они погуляют. Еще надо послушать музыку — для новой программы пока так ничего и не выбрали. Можно посмотреть телевизор. Он, правда, шипит, но ничего. Скоро она выиграет, и они купят с мамой новый — самый большой! Жидкокристаллический. Но главное — она будет спать! Столько, сколько захочет. Особенно если этот вой за стенкой все-таки прекратится…
Лера посмотрела на часы — десять. Звуки то поднимались вверх, то опускались вниз. И так уже минут сорок, наверное. Нет… Нет, нет, нет! У нее выходной! Единственный! Мама, которая всегда сдерживала ее взрывной характер, ушла на работу. Так что вздыхать и причитать: «Ну что ты, доченька… Ну как же так… Лерочка, ну неудобно же, — потерпи, это неприлично», — было некому.
«Ну все, Паганини, — тебе конец!» Девочка натянула шорты, майку, и выскочила на лестничную площадку — злая и растрепанная. Кто-то выходил курить — в банке на подоконнике еще дымились окурки.
— Фу! Гадость какая….
Настроение совсем испортилось. Хотелось набрать в легкие побольше воздуха, чтобы на одном дыхании выдать все, что она думает о гаммах по утрам, но вместо этого пришлось зажать нос и постараться не дышать вовсе.
— Черт! — рука потянулась к звонку и… застыла.
Сначала нудные гаммы прекратились. Что-то зашуршало, а потом… Потом запела скрипка. В эту мелодию невозможно было не влюбиться сразу и навсегда. Девочка слушала и понимала, что не сможет ее забыть. Внутри защемило, в носу защипало. Она плакала. Только что она собиралась объяснить Паганини, что у нее выходной, а теперь стояла на лестничной прокуренной площадке с занесенной над кнопкой звонка рукой и даже не вытирала слез.
Мир исчез. Перед глазами, насколько хватает глаз — белый лед. Звуки льются, и в такт этой волшебной музыке она летит и кружится…
Это она! Музыка для произвольной программы!
Лера решила, что достанет фонограмму, даже если придется стоять перед Паганини на коленях. Ну или дать по морде — это уж как получится…
За дверью уже минуты три как было тихо. Слезы высохли, вместо них пришла решимость и жажда деятельности. Девушка позвонила.
Наверное, юная спортсменка не рассчитала сил, и кнопка… заела! Мерзкий звонок орал, а кнопка обратно не отжималась.
— Кто там? Кто там?
Лера не могла ответить, потому что не слышала.
Наконец дверь на цепочке приоткрылась. Девочки уставились друг на друга.
«Паганини» была чуть пониже ростом. Худенькая. В огромных очках и двумя заплетенными косами до самого пояса, она казалась намного младше своей ровесницы. Юная спортсменка стригла непослушные чуть вьющиеся волосы по плечи и стягивала их в хвост жесткой резинкой — чтобы не мешали тренироваться.
Девочка со скрипкой исчезла, так и оставив дверь приоткрытой. Вернулась скрипачка уже с отверткой. Ловким, явно отработанным движением поддела звонок. Наступила тишина. Стало как-то… очень тихо. В ушах, правда, еще звенело.
— Вы извините… Он у нас заедает. Мы с бабушкой стучим, а больше к нам никто и не ходит…
— Ясно.
Паганини выглядела настолько трогательно и безобидно, что спортсменка растерялась. Она привыкла… С волками жить — по-волчьи выть. Никто тебя не любит, особенно, когда ты успешна. Надо выживать. Отстаивать свое место под солнцем. Осознавать, что в лицо тебе мило улыбаются, а за глаза ненавидят. Радуются твоим провалам. А тут…
— Простите… А..?
— Ну да. Чего я приперлась?
— Ннет… То есть… — огромные глаза внимательно посмотрели на Леру.
Секунду девочка думала, потом решительно распахнула дверь своей квартиры:
— Проходите, пожалуйста!
В коридоре было темно, пахло чем-то старым и забытым. Паркет тихонько скрипнул.
— У нас… Лампочка перегорела. Вы извините…
— Слушай… Сколько тебе лет и как тебя зовут?
— Мирра. Мне семнадцать.
— Отлично. Я — Лера. Давай уже познакомимся и кончай мне выкать! Не закрывай дверь, я сейчас приду, ок?
— А….?
Лера вернулась с лампочкой и лестницей. Свет зажегся, заставив хозяйку квартиры беспомощно щуриться за толстыми стеклами очков. Да… Видимо, они с бабушкой привыкли тут к темноте. Совершенно не приспособленные к жизни люди! Зато… как она играет!
— Ой… Спасибо вам огромное. А лампочку мы отдадим…
— Забей! Мы ж только что переехали — купили про запас. Я, кстати, захватила не одну на всякий случай. Показывай, где еще поменять?
— В ванной…. Но мне неудобно…
— Неудобно спать на потолке — одеяло падает! И жить в потемках тоже неудобно. Если я тут у вас навернусь и ногу сломаю — мне конец.
— Ну почему же…
— Потому что чемпионат Европы на носу, — а туда еще отобраться надо… Включай!
— Ой! Спасибо! Спасибо, Лера… А… вы… То есть… ты..?
— Я хотела спросить про музыку. Это ты сейчас играла на скрипке?
— Я — девочка сняла свои огромные очки, потерла переносицу, снова водрузила этот кошмар на свое маленькое личико.
И почему она не пользуется линзами? Или хотя бы оправу не подберет. Ну, поизящнее, что ли. Вдруг Мирра как будто чего-то испугалась, побледнела, и быстро заговорила:
— Ой… Я наверное вам помешала?! Простите… Просто эта квартира раньше пустовала, и…