Он смотрел вслед пыльному облаку, которое перемещалось и росло, а внутри него – невидимая машина со странным названием «УАЗ». Когда Шеель произносил его вслух, у него невольно округлялись глаза, как у заговорщика.
Из задумчивости его вывел голос Тохарова:
– Заснули, герр Шеель? Или хотите повернуть?
Можно было не отвечать, но Шеель сказал:
– Я иду.
Пройдя несколько сотен метров, Ларс обрел прежнее равновесие. Теперь его не тревожили мысли о доме, он не торопился в Жатец. Под ногами горная тропа. Он дышит с заметной натугой, как будто выкурил пачку сигарет. Такое состояние было ему хорошо знакомо. Нужно привыкнуть к разряженному, словно высушенному воздуху, а точнее – не замечать его. Не жить очередным привалом, как это делают новички, смотреть не только под ноги, но и по сторонам, впитывать в себя красоты гор, высматривать до слез в глазах орлов, парящих на недосягаемой высоте, насмехаться над ними, стоя на высоте, недоступной даже для них. Незаметно такие мысли прогоняют панические настроения, дышится пусть не легко, но свободно, так, как и положено на такой высоте, и, понимая это, ты говоришь себе: «Да, я справился». А дальше начинаешь фантазировать. Кажется, что и сердце перешло на иной режим.
– Так сколько дают за контрабанду наркотиков в вашей стране?
Это были последние слова Шееля, произнесенные с оживлением, и, что важнее всего, произнесенные на русском языке. Дальше командир «Красного спасения» перешел на немецкий, взяв командование группой проводников на себя. Если бы не он, пограничники накрыли бы всех плотным огнем. Он увел за собой проводников, отстреливаясь из «калашникова», по едва приметной тропе, стелящейся по дну расселины. Он не слышал, что кричит позади него Тохаров, который, как и Шеель, от волнения перешел на родной язык. А Шеель по-таджикски не понимал. Он понял все, когда очутился на плато, как на вершине горы, а один из проводников, не мешкая, занял позицию и отрезал пограничников длинной очередью из пулемета.
Тохаров раздул ноздри и стукнул себя кулаком в грудь:
– Я проводник.
– Тогда принесите мне свежую постель, – моментально отреагировал Шеель. Он понял все, окинув опытным взглядом эту местность. Как и положено плато, оно было окружено не только пограничниками, но и четко выраженными уступами. И выход отсюда, судя по всему, был только один. Именно его блокировал, как нельзя кстати, пулеметчик.
Тохаров снова было открыл рот, но Шеель перебил его:
– Я все знаю. Еды и питья у нас на пятнадцать суток. Героина у вас пятнадцать килограммов, и на нем мы продержимся не больше пятнадцати дней. Но до того с вертолета на нас сбросят пятнадцать бомб. Что за противная цифра!
– Они узнали меня, – скрипнул зубами Тохаров. – Засада была слишком близко к тропе, и пограничники разглядели мое лицо.
– Что это значит? Теперь они нашлепают ваших масок?
– Живыми они нас брать не станут – вот что. Я в розыске.
Шеель хмыкнул:
– Ну и что? Я тоже в розыске. Сколько душ вы загубили, любезный?
Немец быстро сбросил с себя нервозность.
– Я не новичок в горах. Давайте думать, как выбираться из капкана. Кроме этого, – спросил Шеель, указав на блокированную тропу, – отсюда есть выход?
Вместо ответа Тохаров указал на небеса.
– Сильно сомневаюсь, – сказал ему Ларс.
Плато представляло собой миниатюрную равнину с травяным покровом из костры, парнолистника, мака. По краю западного склона, усыпанного камнями, протянулась лощина. По северному краю, за которым чернел крутой обрыв, выросли яблони, фисташки и туркменский клен.
То, что нужно, подумал Шеель. Во время экспедиции в Непальские Гималаи ему с товарищами приходилось наводить мосты, сооружать перила по краям расщелин и террас с крутыми склонами, и для этого альпинисты использовали сосны, которых было в избытке неподалеку от базового лагеря. Западная часть этого плато, по мнению Тохарова, была непригодна для спуска – нашумишь. И пограничники знают об этом. А все потому, что среди них нет опытных альпинистов. Проводник – далеко не альпинист, как и альпинист – не скалолаз. Здесь много тонкостей.
Шеель обнажил мачете и подбежал к лощине. Первым сдался ствол бухарского миндаля.
Тохаров понял немца и метнулся было к кленам, но Шеель остановил его. В этот раз он проявил себя как военный тактик:
– Не трогай клены. Их верхушки видно с площадки, склона и основной тропы, где сейчас рассредоточились пограничники. Руби орешник, очищай его от ветвей, стволы складывай в кучу. Пока пограничники не вызвали подкрепление, мы должны успеть наладить переправу.
Он мешал русские и немецкие слова, но таджик хорошо его понял.
Двое проводников остались на огневых позициях, остальные, включая Шееля, стараясь не шуметь, валили орешник.
В представлении немца «переправа» выглядела длинной лестницей с частыми перекладинами, состоящей из множества звеньев. Первая задача – подготовить эти звенья, по сути своей готовые лестницы, которые лягут на камни и не дадут им скатиться, но позволят людям спустится по ним и выйти засаде за спину, уйти от нее, а в крайнем случае – неожиданно ударить в спину.
Длина склона составляла порядка семидесяти метров. Высота стволов орешника не превышала трех. Придется соорудить больше двадцати звеньев, используя вместо гвоздей лоскуты одежды. Другого пути ни местные проводники, ни Шеель не видели. И дело не только в шуме, который привлечет на эту сторону пограничников, а в самой осыпи. Камни могут осыпаться на середине пути, а масса, которая последует за ними, будет называться камнепадом.
Шеель дал волю чувствам. Он выругался, проклиная в первую очередь таджика, который напоролся на патруль. На то он и проводник, чтобы знать не только маршруты пограничников, но и расписание. Они же не могут круглые сутки лазать по горам. Шеель и Тохаров мало общались, и наблюдательный немец сделал единственно верный вывод: это безнаказанность привела к столь плачевному результату. Удачные переходы через границу наслоились один на другой, вот по этой твердой почве и шагал Тохаров. Возможно, пограничники намеренно пошли на этот оригинальный ход, усыпив бдительность неуловимого таджика.
Шеель содрогнулся от одной только мысли. Не заметь он этого прохода на плато, внизу завязался бы бой, и пусть даже силы были равны. У Тохарова сработала моторная память – он не полез в ловушку, а Шеель, не зная о ней, посчитал этот путь спасительным. Но он подарил всей группе шанс – не бог весть что; по нему также можно было судить об ограниченных мозгах таджика. И вот сейчас Шеель снова поднимал планку представившейся возможности на приличную высоту, не давая Тохарову прорываться из кольца с боем.
И снова немецкий альпинист подал пример, сорвав с себя куртку и располосовав ее ножом на лоскуты. Нарезав из веток перекладины, привязал к жердине первую из них. И поторопил Тохарова:
– Почаще, почаще вяжи перекладины. – И снова выругался. Он так мечтал о горах, а когда поднялся в горы, то вдруг не обнаружил при себе элементарного молотка, крюка, похожего на штопор, карабина, репшнура, да что там карабины и страховочные шнуры – не было даже простой веревки. Впервые он поднимался исхоженными тропами, но с завистью смотрел на неприступные скалы, на облака…
Он, натурально ляпая лестницы из стволов орешника, жалел о легкой лестнице из нержавеющей стали – перекладины на стальном тросе, легко сматывающейся в бобину. Он представил, как отпускает бобину из рук, и на глазах происходит чудо – готовая переправа…