Монастырь располагался в Чевиотских горах, на вершине утеса, вокруг которого, пенясь, бежала шумливая горная речка, обрывающаяся водопадом. Там Элизабет провела около трех лет. Каждое утро она выходила в большой сад монастыря и подолгу глядела на сбегающую по скалам бурлящую воду. Кимпсайдская обитель подавляла девочку своей пустынностью и тишиной, однако она вскоре прижилась там, и эта размеренная, спокойная жизнь с чередованием постов и служб, тихого труда и смиренного созерцания даже пришлась ей по душе. Она была примерной воспитанницей, и сестра-аббатиса не раз намекала приезжавшему навестить дочь сэру Ричарду, что девушка вполне готова принять постриг. Но у рыцаря были иные планы в отношении дочери. Он не мог не видеть, что с каждым годом она становится все прелестнее, и наконец пришел к выводу, что сможет с ее помощью породниться с кем-нибудь из влиятельных вельмож, а это для пришедшего в упадок рода Вудвилей было бы весьма кстати.
Когда Элизабет исполнилось пятнадцать, он забрал ее из монастыря и увез в Уорнклиф. За то время, что Элизабет не была здесь, ветхий замок сильно изменился. Ричард Вудвиль возвел новый донжон, укрепил стены, расчистил и углубил рвы. Уорнклиф стал пригодным для жилья и обороны, однако все это истощило средства Вудвиля. Ему пришлось заложить соседнему монастырю большую часть земель, продать некоторые фамильные драгоценности и даже пойти на неравный брак с дочерью ростовщика, которая к моменту прибытия Элизабет была уже беременна.
Теперь настало время определить судьбу старших детей, и в первую очередь Элизабет. Вудвиль не скрывал, что он надеется поправить дела благодаря ее браку. Поэтому когда Элизабет переступила порог отчего дома, только и разговоров было, что о подготовке к замужеству. Сначала это ее смущало, но затем она свыклась с мыслью о браке и, оставаясь послушной отцовской воле, готова была пойти к алтарю с любым, кого тот выберет.
Ричард Вудвиль тщательно скрывал свое плачевное положение и продолжал жить как подобает влиятельному феодалу. Поэтому Элизабет считалась завидной невестой, и в их замке часто гостили претенденты на ее руку. Окруженная постоянным вниманием, она невольно стала кокетничать и франтить. Но это было веселое время, и сейчас, находясь во всем блеске величия и славы, она с невольной грустью вспоминала свои девичьи мечты, невинные шалости и уловки.
Тогда же Элизабет узнала все о Майсгрейвах. Через год после того, как ее увезли из Нейуорта, Джон Майсгрейв погиб в стычке с шотландцами, а еще через полгода от горя и тоски скончалась леди Бланш. На плечи юного Филипа, испытавшего тяжесть утраты родителей, легло теперь бремя защиты замка. Времена были смутные, набеги шотландцев и постоянные усобицы враждующих приграничных кланов сменялись резней ланкастерцев и йоркистов, так что мужчины редко выпускали из рук оружие. Юному рыцарю пришлось пережить не одну осаду, но возвышавшийся над долиной замок Бурого Орла так и остался неприступным, а Филип подтвердил, что он достойный потомок Майсгрейвов.
С тех пор за ним прочно закрепилась слава превосходного воина, и, как бы ни шли дела в приграничной полосе, он всегда зорко следил за тем, чтобы беспокойные соседи из-за Твида не жгли его села, не угоняли скот и не творили бесчинств по эту сторону границы. Юношу редко можно было встретить вне пределов своих земель. Поговаривали, что он сколотил в своем замке отряд каких-то сорвиголов, которых шотландцы боятся как огня, и что, мстя за родителей, он совершает отчаянные набеги, а его клич внушает ужас по ту сторону границы.
И все же Элизабет встретилась со своим спасителем. Она тогда была уже помолвлена с богатым рыцарем из Уэльса Джоном Грэем Гроуби, отдаленным родственником мэра города Йорка. Шли приготовления к свадьбе, когда со стороны шотландской границы хлынули целые полчища всякого отребья в надежде поживиться у южных соседей. Нападение было столь неожиданным, что англичане не успели организовать достойный отпор и предпочли отсиживаться в своих замках.
Элизабет до сих пор помнила, какое смятение воцарилось тогда, как опустели деревни, как крестьяне, собрав нехитрый скарб и гоня перед собой скотину, спешили укрыться в лесах или за стенами замков своих сеньоров, как по опустевшим, размытым дождями дорогам с воинственным кличем проносились отряды шотландцев, предававших огню и мечу все, что попадалось на пути.
В Уорнклифе весь двор замка был заполнен беженцами-крестьянами, явившимися просить защиты у своего господина. Мосты были подняты, тяжелые решетки опущены, на стенах удвоены караулы, а в котлах день и ночь кипела смола, дабы было чем встретить непрошеных гостей.
Шотландцы действительно подбирались к самым воротам Уорнклифа, но на приступ не решились, хотя, казалось, поначалу к этому и шло. Уже были готовы таран и лестницы, когда что-то отвлекло врагов и в их рядах началось замешательство. Дозорные с башен сообщили, что из соседнего леса появились какие-то вооруженные всадники и с тыла напали на шотландцев. Сначала никто не мог разобрать, что же там происходит, но затем стало ясно, что эти смельчаки – бесстрашный отряд Бурого Орла, Филипа Майсгрейва.
Все то время, что замку угрожала опасность, Элизабет вместе со своей молоденькой беременной мачехой и капелланом проводила в часовне, моля небеса о защите. Однако, услышав о друге детства, она невольно встрепенулась и даже рискнула подойти к окну.
Элизабет мало что поняла из происходившего внизу, и лишь позже ей сообщили, что шотландцы, пораженные дерзкой вылазкой Майсгрейва, пришли в ярость и бросились преследовать его.
– Отец, а с ним ничего не случится? – заволновалась девушка.
– О, что может произойти с таким храбрецом! – воскликнул сэр Ричард, поднимая бокал за здоровье Филипа Майсгрейва.
У Элизабет сияли глаза.
– Он всегда был таким, – сказала она.
И вдруг, обернувшись к отцу, спросила:
– Отец, а отчего сэр Филип, а не мой жених пришел к нам на помощь в столь трудную минуту?
Сэр Ричард поперхнулся.
– Ты поразительно глупа, Лиз! Владения Грэя слишком далеко, а Филип Майсгрейв – наш сосед.
– Но, насколько я помню, сэр Джон Грэй сейчас как раз гостит у своего родственника в Йорке?
Сэр Вудвиль не знал, что ей ответить, и от этого еще пуще разгневался. Он заявил, что Элизабет – сущая гусыня и что лучше бы она занималась своим вышиванием или пряла, а не совалась в дела мужчин.
На другой день к воротам Уорнклифа прискакал на взмыленной лошади гонец. Сэр Вудвиль вышел на стену замка и осведомился, откуда он прибыл. Оказалось – из Нейуорта, и при нем послание хозяину Уорнклифа. Даже не распорядившись открыть ворота, сэр Ричард велел гонцу прикрепить послание к наконечнику стрелы и выпустить ее на стену.
Элизабет сошла в зал, где у камина капеллан читал своему господину письмо Майсгрейва:
«…Их силы все прибывают, и я молю небеса, чтобы Нейуорт устоял. Но сегодня шотландцы готовятся идти на штурм, поэтому я прошу вас, как соседа и друга моих родителей, отправить гонцов в близлежащие замки, чтобы мы могли выступить вместе и тем самым спасти Нейуорт. Надеюсь на Вас и молю о помощи.
Филип Майсгрейв, владетель Нейуорт-холла.
Писано отцом Кэвином, священником, в день Всех Святых – 1 ноября».
Сэр Ричард, взяв из рук капеллана послание, какое-то время повертел его в руках, а затем швырнул в камин.
– Пусть гонец едет восвояси. Уорнклиф не такая мощная крепость, как Нейуорт, и у нас нет лишних людей. Шотландцев столько, что, если я ослаблю хоть на йоту оборону замка, он падет, вздумай только они вернуться. Я слишком стар, чтобы начинать все сызнова.
Элизабет тогда едва сдержалась, чтобы не закричать. Вечером она не вышла к ужину и до глубокой ночи не вставала с колен, моля Бога помочь нейуортцам и их хозяину.
А потом донеслись слухи, что Нейуорт выстоял, а шотландцев потеснили. Сэр Ричард Вудвиль велел без промедления откупорить бочонок доброго вина и всем пить за победу английского Льва над шотландскими Месяцем и Звездой. И хотя в замке веселились, а крестьяне погнали обратно в селения скот и повозки с поклажей, дочь старого рыцаря была задумчива и не принимала участия в увеселениях.