Рукой в длинной перчатке она указала в сторону одной из трибун. Там, среди нарядных дам и девиц, стояла на скамье, чтобы лучше видеть, и бурно рукоплескала кареглазая молодая женщина в остроконечном головном уборе. Кружева обрамляли ее пухлые щеки, а рыжий мех шубки топорщился на животе: леди Меган ждала первенца.
– Не правда ли, я подыскала Филипу очаровательную супругу? – заметила Элизабет.
Эдуард криво усмехнулся:
– Если не ошибаюсь, Майсгрейвы всегда были бедны, а теперь Бурый Орел породнился с могущественными Перси и получил в приданое и земли, и деньги.
Королева засмеялась.
– Поистине так. Но разве Майсгрейв не заслужил награды? Он храбро сражался за Белую Розу.
Элизабет произнесла все это весело, ровным голосом, и это успокоило Эдуарда, который вновь принялся следить за ристалищем. Но то, что там происходило, не смогло его порадовать.
После каждой победы Майсгрейва бургундцы с новой силой сокрушали англичан. Король испытывал острое раздражение. Их было пятнадцать, лучших из лучших, тщательно отобранных для турнира. Однако недаром накануне Кревкер, посмеиваясь, сказал, что он со своими соотечественниками готов помериться силами хоть со всей Англией. И хотя бургундцы действительно считались лучшими воинами в Европе, подобного разгрома никто не ожидал. Когда из пятнадцати англичан осталось только двое, Эдуард вдруг рассвирепел:
– Клянусь Всевышним, Дик, не кажется ли тебе, что нам самим необходимо облачиться в доспехи и сразиться с бургундцами?
Холодный взгляд Глостера отрезвил его.
– Конечно, воля ваша, мой повелитель. Но не забывайте, что Кревкер не только искушенный рыцарь, но и тонкий дипломат. Он никогда не решится повергнуть наземь родича и союзника своего герцога. Но, клянусь кровью Христовой, с кем бы я действительно хотел помериться силами, так это с Майсгрейвом. Кто бы мог подумать?.. Взгляните-ка, этот Бурый Орел снова садится в седло!
В самом деле, на южной стороне ристалища показалась фигура конного рыцаря. Поняв, что Майсгрейв вновь собирается сражаться, зрители приветствовали его шквалом рукоплесканий.
На этот раз противником сэра Филипа оказался Пенсиль де Ривьер. Граф Кревкер сам рвался сразиться с рыцарем Бурого Орла, однако был черед сэра Пенсиля, и тот ни за что не желал его уступить. Держась за стремя де Ривьера, Кревкер что-то настойчиво советовал ему. Тот кивал, но разнесся звук труб, и граф удалился. Опустив забрала, рыцари во весь опор понеслись навстречу друг другу и сшиблись, скрестив древки длинных копий.
Сэр Филип, упершись ногами в стремена и слегка откинувшись в седле, даже не пошатнулся под натиском Пенсиля. Его же удар был столь силен, что бургундец выпустил копье. Конь де Ривьера, не устояв, рухнул на землю вместе с седоком, и оба скрылись в облаке пыли.
Когда сэр Филип, ставший любимцем публики, покидал арену, он был весь усыпан лепестками цветов, а на острие его копья развевались шарфы, вуали и платки, которые восхищенные зрительницы, сорвав с себя, бросали победителю.
Следующим на ристалище выехал юный Антуан де Курси. Он был менее опытным бойцом, чем остальные бургундцы, и очень гордился тем, что сражался сегодня на равных с ними. Теперь же, подняв забрало, он со спокойным любопытством разглядывал остановившегося напротив него последнего из бойцов-англичан, еще не принимавшего сегодня участия в схватках.
Это был Мармадьюк Шенли, угрюмый барон из Нортгемптоншира. Он выехал на арену на могучем пегом коне, в испанских доспехах с золотыми насечками, с его шлема свисало дорогое павлинье перо. В прошлом барон попеременно сражался на стороне то Белой, то Алой Розы и, говорят, благодаря такой тактике сколотил немалое состояние. Но как бы то ни было, он считался отличным воином, и сейчас ему предстояло показать свое искусство.
Зрители притихли, ожидая начала поединка. Отчетливо слышались только глухой топот и сдавленный храп коней. Наконец противники встретились. Молодой бургундец метил прямо в шлем барона, но тот чуть отклонился в седле и с такой силой поразил противника, что щит того разлетелся на куски. Удар пришелся в открывшийся корпус бургундца, острие копья пробило латы, подкольчужницу и вонзилось в грудь рыцаря. Взмахнув руками, Антуан де Курси с отчаянным воплем рухнул на траву.
Публика вскочила с мест. Поверженный рыцарь неподвижно лежал на арене. Из груди его торчал обломок копья. С трибун доносились разрозненные крики, рыдания женщин. Одна из фрейлин королевы даже лишилась чувств. Мужчины спорили: одни говорили, что это простая случайность, какие порой происходят на турнирах; другие требовали проверить оружие барона Шенли; третьи считали, что хвастливым бургундцам досталось поделом. Несмотря на всеобщее смятение, большинство зрителей были довольны. Кровь, пролившаяся на турнире, придавала зрелищу остроту.
Между тем маршалы турнира проверили копье сэра Мармадьюка. Убедившись, что оно затуплено как полагается, они объявили происшедшее несчастной случайностью и, когда оруженосцы унесли бездыханное тело Антуана де Курси, дали знак продолжать состязания.
Как только волнение улеглось, герольды возвестили, что доблестный граф де Кревкер готов отстаивать честь Бургундии против двух английских рыцарей. Ему было предоставлено право самому выбрать, с кем сразиться. И какое-то время Кревкер медлил. Он уже давно желал помериться силами с Филипом Майсгрейвом, ну а с Шенли ему просто хотелось поквитаться за гибель молодого де Курси. Наконец граф сделал выбор. И когда отзвучали трубы, зрителям стало ясно, что сейчас произойдет поединок между Кревкером и их любимцем – Бурым Орлом.
Трибуны оживились, а оба рыцаря сменили коней и вооружились новыми копьями. Неожиданно воцарилась такая тишина, что стало слышно, как в дальнем конце поля расплакался ребенок.
Некоторое время рыцари стояли совершенно неподвижно, затем тронули поводья, постепенно набирая скорость, и вот уже лошади понеслись бешеным галопом. Удар!..
Те, кому посчастливилось присутствовать на Йоркском турнире, потом будут долго рассказывать о том, как рыцари с грохотом сшиблись в центре арены, как их копья разлетелись в щепки до самых рукоятей, а кони взвились на дыбы, едва не рухнув и не подмяв под себя всадников. Однако оба бойца удержались в седлах и, справившись с лошадьми, разъехались в разные концы ристалища.
На трибунах бушевали страсти. Зрители ревели – кто от восторга, кто от досады. Их любимец Майсгрейв не победил, но что за поединок разворачивался перед ними!
Рыцари с противоположных сторон ристалища пристально вглядывались друг в друга. Гордый граф был обескуражен, встретив такой мощный отпор противника; Майсгрейв, в свою очередь, убедился, что недаром слава о непобедимости Кревкера достигла самых отдаленных уголков Европы.
Маршалы-распорядители не могли определить, кто же из сражавшихся показал себя лучшим бойцом. Не в силах решить, на чьей стороне победа, они послали пажа к королю с вопросом: не повторить ли поединок?
– Разумеется! – воскликнул Эдуард. Он пылал азартом, и ему не терпелось узнать, кто же в конце концов уступит.
Ричард Глостер наклонился к брату:
– Ваше величество, не приелись ли вам эти однообразные конные схватки? Вот бой на мечах, палицах или же… – Он выдержал паузу. – Пусть они сразятся на секирах…
Эдуард ухмыльнулся. Кому не ведомо, что боевая секира – излюбленное оружие графа, и владеет он им безупречно. Не было случая, чтобы в бою на секирах он не показал себя подлинным виртуозом. Однако отдать такое распоряжение значило просто подыграть Кревкеру. Поэтому король промолчал, раздумывая.
В душе он желал победы англичанину, но, с другой стороны, этот Майсгрейв раздражал его, и было бы досадно, если бы главный трофей достался именно ему. К тому же как политик король сознавал, что для дружбы с Бургундией лучше, чтобы канцлер Кревкер одержал верх.
– Пусть поединок продолжится на секирах!
Слова короля передали лордам-распорядителям, и они объявили их во всеуслышание. Это было неожиданностью. Произошло некоторое смятение, но граф Кревкер, о чем-то напряженно размышлявший, внезапно поднял руку и попросил слова. К нему поспешили герольды, а когда они вернулись, лица их выражали недоумение.