Черная свеча - Высоцкий Владимир Семенович страница 20.

Шрифт
Фон

Ежели он, конечно, настоящий вор, а не… — Есиф Палыч сделал паузу, Пузырь напряжённо скосил глаза в его сторону и затаил дыхание, — церковный… Клюквенник… поганый!

Есиф Палыч закончил фразу, и вся камера глянула в сторону Пузыря с презрительным неодобрением. Даже узбек на параше покачал седой головой.

— Брешет жид, — отодвигаясь от Заики, пролепетал потный зэк. — Вот вам крест — неправда!

Он действительно перекрестился. Только это никого не убедило.

— Чем платить, у меня есть. Думал, в одну камеру сховают, сунул ему гроши…

— Как кличут твоего подельника?

— Ципой. Из честных он…

— Он из тех же, что и ты, Пузырь, — безжалостно наседал Есиф Палыч. — А церковный вор, сам понимаешь, хуже мента. И ещё…

— Не тебе, щипачу пархатому, за мою масть судить!

— И ещё, — как ни в чём не бывало продолжил Есиф Палыч. — Ципа — бандит. Он был штопорилой до тех пор, пока ты не предложил ему грабить храмы. Такой грех! Такой грех! Вас надо резать в колыбели…

— Расчёт! — уже не скрывал угрозы Заика. Рука его нырнула за борт бушлата и вернулась с широкой турецкой бритвой.

— Не психуй, Аркаша! — отпрянул Пузырь. — Мышь врёт. Зараз у Кенаря спытай за меня. Спрячь перо! На вора руку поднимаешь.

— Кенаря зарезали суки. Ты же знаешь…

— Ашот! — коротко позвал Есиф Палыч. Так окликают послушных псов.

— Не надоть, мужики! — Пузырь толкнул в живот Заику, сиганул с пар. Он приземлился на бок. Вскочил.

Но сверху на него тяжёлым кулём свалился тот — с бабочкой на щеке. Сцепившись, они покатились по грязному полу. Проигравший полз, волоча на себе уже двух зэков. Свинцовые вены на шее вздулись, и ногти ломались, царапая грязный пол камеры. Подскочил дёрганый кавказец, ударил ползущего каблуком по затылку.

Двое других затянули на его горле полотенце и, приподняв, треснули лбом об пол.

— Что они делают?!

Упоров попытался вскочить, однако тут же в бок упёрлось острие ножа.

— Без шорохов, дружочек! — посоветовал невзрачный тип с синими губами залежалого покойника. — Слышь, Каштанка, уйми своего кента: он двигает лишка…

— Ну, шо ты, Вадик, — укоризненно покачал головой Опенкин. — Это церковный вор, к тому же бандит по совместительству. С таким букетом болезней в зоне долго не живут. Сейчас его отпустят на своё место, чтобы люди знали — воры за справедливость.

Нож все ещё жалил бок. Его рукоятку сжимала опытная рука, она не дрогнет, если… лучше не дёргаться. Вадим почувствовал, как слабеет тело от близости смерти. Но беспомощность, странное дело, не вызывала даже стыда. Он держался на самом-самом краешке и сумел это осознать всей своей перепуганной человеческой природой.

Словно в полусне Вадим видел продолжение страшного спектакля. Артисты двигались медленно, почти величественно, как древние жрецы на жертвоприношении. Хрипящего от напряжения Пузыря бросили на нары, ещё раз ударили по затылку рукояткой ножа и стащили с него ватные штаны. Из них выпала бритва и кусок белого хлеба. Он уже почти не сопротивлялся, как пьяная уличная девка, пытаясь оттолкнуть от себя навалившихся палачей.

Коренастый длиннорукий армянин обхватил его под живот и, приподняв, со всего маху бросил на нары.

Пузырь задохнулся. Вздрогнули нары.

— Она согласная, — армянин обвёл камеру счастливыми маленькими глазками, почмокал от удовольствия губами. — Вах! Вах! Вах!

— Скоты, — прошептал безнадёжно Упоров. Он оглядывал изуродованные страстью физиономии сокамерников и вдруг нехорошо подумал о том, что среди них нет пострадавших: они все — на месте… в том самом месте, где и должна обитать мерзость.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке