В этом месте прибрежная полынья, отгороженная молом от Ледовитого океана, еще не успела замерзнуть. Ледяная плотина, вдоль которой шел гидромонитор, казалась чудом. По одну сторону громоздились льды океана, бизоньим стадом напирая на нее при каждом порыве ветра.По другую сторону мола бежали быстрые волны. Они озорно налетали на зеленоватую стекловидную стену, в тучах пены разбиваясь о нее.
Шаховская почувствовала,что кто-то подошел к ней.И не оглядываясь, сказала ему, совсем незнакомому:
— Смотрите. Как два мира. И разделяет их холод…
Ему понравилось это сравнение. Холод действительно возвращался на Землю, разделяя человечество на непримиримые лагеря,возвращался новой волной холодной войны. Как много успело сделать человечество за передышку, когда на Земле восторжествовало разумное начало, предотвратив ядерную войну! Человек овладел энергией,и в первую очередь энергией солнца во всех ее проявлениях и даже энергией атомного ядра. Он сумел подогреть морские течения, изменить климат и лицо Земли, победить пустыни, холодные и жаркие. И по примеру Советской страны другие народы, еще недавно отсталые, начавшие в Азии, Африке и Южной Америке новую жизнь после векового гнета,взялись за подобные же великие сооружения. Появилась совместно созданная африканцами и европейцами Великая Гибралтарская плотина, позволившая опустить уровень Средиземного моря, освободить людям новые просторы плодородия, а главное — запрячь энергию Атлантического океана и с ее помощью оросить Сахару и Ливийскую пустыню… Человечество было на пути к победе над голодом, на пути к расцвету культуры,стремилось сделать знания доступными всем и… снова, как в середине двадцатого века, из-за океана, где все еще в неприкосновенности сохранились законы капитализма, провозглашенные его жрецами незыблемыми, шла новая волна холодной войны,волна угроз и провокаций, чтобы сдержать торжество новых идей, хотя бы ценой развязывания локальных войн, и прежде всего в Африке.
— Как два мира,- повторила Шаховская,- один в хаосе льдов,другой свободный, согретый теплом…
— Это вы хорошо сказали,- ответил Буров,- только не будем продолжать сравнение. Тепло иссякает… Льды возвращаются в отвоеванную от Ледовитого океана полынью. Вы слышали о погасшем «Подводном солнце»?
Она оглянулась, посмотрела на него, огромного, тяжелого — силача со лбом мыслителя. Она заметила, что он любовался ею.
— О погасшем солнце все слышали,- сказала она,- но почему оно погасло, никто не ответит.
— Как знать!-лукаво сощурясь, неожиданно для самого себя сказал Буров и тут же поймал себя на том, что красуется перед ней.
Она заинтересовалась:
— Уж не туда ли вы направляетесь, мужественный незнакомец?
— Вы проницательны.
— Тогда вы по меньшей мере несете туда готовое решение, которое там трепетно ждут беспомощные научные светила.
Он нахмурился, задетый за живое:
— Если бы вы были физиком, я бы объяснил вам.
— Стоит ли опускаться до неуча!-подзадорила она его.
Тогда он посмотрел на нее сверху вниз.
— Наверное, уже все перезабыли,- предположил он.
— Ну,знаете ли!… Впрочем, это меня интересует только для вашей характеристики.
— Благодарю за интерес. Что ж… могу сознаться. У меня отнюдь не готовое решение. Только гипотеза, которую я мечтаю подтвердить.
— Мечтаете? Вот вы какой! А у вас есть факты, на которых вы основываетесь?
— Мне известно явление. Ядерные реакции в районе «Подводного солнца» вдруг стали невозможными. Я отвечаю — почему.
— Не кажется ли вам, что гипотезы можно выдвигать только в объяснение фактов?
— Старая несня тех,кто отмахивается от нового слова. А разве у Джордано Бруно, дерзко высказавшего мысль об обитаемости иных миров, были факты, подтверждавшие его гипотезу? Но гипотеза эта, за которую он был сожжен инквизицией,заставила в наше время искать факты в ее подтверждение.Нет, нет, мой дорогой оппонент! Гипотезы можно выдвигать не только на основе фактов, но и для того, чтобы искать факты в определенном направлении. Этим и должны заняться ученые в районе «Подводного солнца».
— Так и предоставьте им выдвигать гипотезы на основе найденного. Меня учили, что научные гипотезы вправе выдвигать только ученые.
— Если не ошибаюсь, вы не хотите признать за мной такого права? Считаете, что прежде чем говорить на научную тему,надо предъявить оправку ученого совета о присвоении степени. А как быть с учителем Циолковским, с часовым мастером Мичуриным,с лабораторным служителем Фарадеєм, с инженером Альбертом Эйнштейном, наконец?
— В недурный ряд вы себя ставите!.По другую вашу сторону я бы еще поставила Добрыню Никитича, Степана Разина и Ермака Тимофеевича… когда он еще не был завоевателем, а только разбойничал.
Буров разозлился:
— Уж если бы я был разбойником, то просто выкинул бы за борт такую княжну, как вы.
— А что вы знаете об этой персианке?
— Скажите мне, что вы любите и что ненавидите, и я скажу кто вы.
— Извольте: «Завеса сброшена, ни новых увлечений, ни тайн задумчивых, ни счастья впереди…»
— Почему Надсон? — удивился Буров. Это, мне кажется, мало на вас походит.
— А вы, конечно, должны стихи писать сами.
— Почему?
— Ну, как Суворов.Вы должны делать что-нибудь совсем вам не соответствующее.
— Например, сочинять сказки…
— Сочините мне сейчас какую-нибудь сказку, и я все скажу про вас.
— Хорошо. Я попробую. Ну, о чем?
— О лесе.
— Хорошо.О лесе. Жил был лес, угрюмый, вечно ворчавший на каждое дуновение ветра.
— Ворчавший лес? Забавно. Дальше,- приказала она.
— Деревья в лесу были изогнутые, узловатые,толстые, всем недовольные… И особенно возмущались они совсем непохожим на них белоснежным деревцем, которое поутру распускало золотистую листву. Толстухам казалось это непристойным: стоять такой белоснежной на обрыве, у всех на виду. И они трясли ветками, наклонялись друг к другу и наушничали.
— И в лес пришел художник,- подсказала она.
— Да. В лес пришел художник, который жил в мире ханжей, как березка в этом лесу. Он захотел нарисовать ее…Он нарисовал ее такой, какой она ему представилась.Он сделал это и ужаснулся.Он знал,что его все осудят, призовут к правителю города, сожгут перед ратушей его полотно. Тогда он закрасил написанное, вставив только одну березку с корой, напоминавшей кожу женщины…
— Так говорил Марко Поло.
— Художник никому не показывал своего творения. Он скоро умер от пьянства, потому что ему хотелось писать не то, что он писал. Вдова, у которой он снимал мансарду, стала за долги распродавать его вещи. И картину с березой купил один бедный студент с душой мечтателя.
— Он должен был поселиться в той же мансарде?
— Да. В той же мансарде. Но там теперь висела только одна эта картина. И большое окно заделали, чтобы не было так холодно, оставили только совсем маленькое слуховое окошечко. И в это окошечко только раз в день во время вечерней зари затладывал луч солнца. Однажды студент, отвлекшись от латыни, которую зубрил, взглянул на березку в тот момент, когда по ней скользнул волшебный луч. Взглянул и ахнул. Каким-то чудом из-под красок проступали другие: белизна березки сливалась в белизну нагого женского тела, золотистая листва стала ниспадающими кудрями, и на студента смотрели зовущие глаза… Он бросился к картине, но видение исчезло. Он перестал ходить в кабачки, не пил больше пива с друзьями, вечерами просиживал он около своего слухового окна, ожидая, когда волшебный луч оживит волшебную девушку… И она появлялась ему на миг, появлялась и исчезала… И была она его тайной до самой глубокой старости, когда стал он прославлен и знаменит. И все он ждал, что сойдет она когда-нибудь к нему с полотна, все ждал…
— Не надо было мне это рассказывать,- сказала она, опустив голову.
— Вы не любите березки?
— Напротив. Я люблю березки и ненавижу асфальтовые шоссе. Презираю рельсы, топоры и пилы. Я бы жила… Как это сказать… Жила бы в вигваме среди тайги, ходила бы молиться в скит, слушала бы, как журчат ручьи, и даже не срывала бы цветов…