— Мне бы следовало поругать вас, Эштон, за столь экстравагантное появление сегодня вечером.
Гости начали поспешно откланиваться. Они явно считали, что эта сцена закончится легкой перепалкой, а затем примирением любовников, а Эштон от души забавлялся, глядя, как она старается представить себя его избранницей. Все же следует признать, что, овдовев, он слишком легкомысленно принимал знаки ее внимания и частые визиты. Такое поведение могло породить нежелательные слухи.
— Прошу прощения, Марелда, это получилось совершенно нечаянно.
Марелда слегка повернула голову, чтобы он полюбовался ее профилем. Она знала себе цену, ей самой нравились собственные глаза, блестевшие, словно черный шелк, и волосы, черные, как вороново крыло.
— Да, я понимаю, вы здесь ни при чем, она сама возникла на вашем пути, но вы всегда производите такое впечатление на женщин… — Тут у нее мелькнула некая мысль, и она с надеждой спросила: — А может, это еще ребенок? Она такая маленькая…
Эштон медленно покачал головой:
— Да нет, далеко уже не ребенок.
— Ну да, кому же знать, как не вам, — она голосом подчеркнула свое неудовольствие, — вы ведь видели ее в ночной рубашке. Уж она-то знала, как привлечь ваше внимание.
В ответ Марелда получила лишь беглый взгляд, в котором явно мелькнула лукавая искорка. Он определенно смеется над ней, но ничего поделать она не могла: ревность уже впилась в нее своими когтями и не ослабляла хватку. Наконец он снизошел до легкого пожатия плечами.
— Вообще-то на ней был плащ.
— Но под ним — только ночная рубашка!
— Как вам будет угодно, Марелда, — саркастически заметил Эштон. — Так или иначе, это был несчастный случай.
— Ну разумеется, — усмехнулась Марелда. — Только она специально дождалась появления именно вашего экипажа, чтобы налететь на него.
— Полагаю, доктор Пейдж не замедлит разрешить все сомнения касательно ее состояния.
Позади них послышался сдавленный смешок, и, обернувшись, они обнаружили, что имеют слушателя в лице Хорэса Тича, приземистого человечка, карие водянистые глаза которого готовы были, казалось, в любой момент наполниться слезами. На сей раз он воспользовался этой особенностью, сообщив при этом следующую неприятную новость:
— Док не приедет.
Эштон знал, что этот надоедливый тип всегда вмешивается в чужие дела. Аманда пригласила его только из дружеских чувств к его сестре, женщине, которой благодаря здравому смыслу и образу жизни удалось, несмотря на все усилия брата, сохранить в целости семейное наследство и плантацию. Хорэс явно не обладал этими качествами. Вот уж кого Эштону хотелось видеть сегодня меньше всего.
— Док отправился к Уилкинсам, — заявил Хорэс. — У них там новый щенок должен появиться, а в прошлый раз у хозяйки роды были трудные, и док решил не рисковать. Только, может, лучше бы ему и вовсе не родиться — еще один лишний рот будет, а дела у них совсем не блестящие.
Эштон кисло улыбнулся.
— Жаль, что рядом не нашлось такого же благоразумного человека, когда вы появились на свет, Тич. Тогда весь Натчез выглядел бы по-иному.
Хорэс густо покраснел и воинственно набычился, явно выражая возмущение.
— Вы бы лучше попридержали язык, Эштон, — почти выкрикнул он. — Не забывайте, часть хлопка, который вы везли на своем судне, принадлежала мне.
Эштон презрительно рассмеялся.
— Я веду дела с вашей сестрой, Хорэс, и приношу ей прибыль большую, чем любой другой пароход на этой реке. Но если она недовольна, я всегда найду другого компаньона.
— И не думайте, Эштон, — присоединилась к беседе Корисса Тич. Когда речь шла о делах, она всегда вела себя не по-женски прямо.
— Хорэс, может, не знает, но мне-то известно, где я больше всего получаю за свой урожай. — Она мрачно посмотрела на побагровевшее лицо брата.
Хорэс безошибочно уловил во взгляде ее карих глаз презрение и насмешку. Задыхаясь от возмущения, он горделиво удалился, шепча проклятия и угрозы. Пожав плечами, Корисса молча извинилась перед Эштоном и последовала за братом, зная, что его возмущение скоро перейдет в жалобы на собственную судьбу. Иногда она задавалась вопросом: к чему могут в конце концов привести его приступы меланхолии?
Слуга с шампанским на подносе стоял за спиной у Эштона и тот почел за благо выпить немного, чтобы остудить раздражение. Он взял с подноса два бокала и один протянул Марелде. Она молча чокнулась с ним, и у нее сильно забилось сердце — очень уж хорош он собой. Черты лица у Эштона были тонкие и Правильные, на ветру и солнце кожа слегка обветрилась и покрылась бронзовым загаром. Губы его порой растягивались в мягкую улыбку, порой сжимались строго и решительно. Если не считать туманного взгляда его зеленовато-карих с поволокой глаз, наиболее примечательной чертой облика Эштона Марелде казались его скулы. Четко очерченные, они были туго обтянуты кожей, в моменты раздражения и гнева скулы обозначались резче.
Улыбнувшись, она дотронулась до его тонких пальцев.
— Добро пожаловать домой, милый. Я соскучилась. Мне ужасно тебя не хватало.
Опустив густые ресницы, он посмотрел, как лопаются пузырьки в бокале с шампанским. Все мысли его были с Лирин, и он долго молчал, прежде чем ответить:
— Домой всегда хорошо возвращаться.
Марелда просунула палец в петлю его пиджака и, дотронувшись до Эштона, ощутила странное волнение в собственной груди.
— Я всегда волнуюсь, когда ты отправляешься в Новый Орлеан, Эштон, — тихо проговорила она. — Ты возвращаешься оттуда каким-то другим, немного сумасшедшим, что ли. Отчего нельзя оставаться дома и заниматься, как все, своей плантацией?
— Джадд — отличный надсмотрщик, Марелда, — заявил Эштон, — и я всегда со спокойным сердцем оставляю плантацию на него, когда отправляюсь на поиски новых рынков сбыта своей продукции.
— Да уж, на Джадда Барнума ты полагаешься целиком. Между прочим, ты единственный в этих краях плантатор, который держит надсмотрщиком черномазого.
— Позволь тебе напомнить, Марелда, что в этих же самых краях меня считают одним из самых преуспевающих. Джадд доказал, что на него и его суждения можно полагаться.
Но Марелда была не из тех, кто легко отступает.
— Просто мне кажется, что белый надсмотрщик на его месте заставил бы твоих черномазых трудиться прилежнее.
— Не надо заблуждаться, Марелда. Джадд заставляет их работать как следует, но смотрит также, чтобы их досыта кормили и давали хорошенько отдохнуть. Если иметь в виду, что Бель Шен процветает, не вижу никаких причин менять что-либо в управлении плантацией. А теперь, — Эштон отступил на шаг и поклонился, — прошу меня извинить. Мне кажется, Лэтем только что возвратился, и я хочу услышать, что он мне скажет.
Марелда сделала было движение удержать его, но он быстро повернулся на каблуках и вышел. Она вздохнула, глядя ему вслед. Порой ее приводила в изумление способность Эштона вдохнуть в других жизнь одним фактом своего присутствия, это особенно чувствовалось, когда он уходил, — вместе с ним уходил и душевный подъем.
Эштон вошел в кухню одновременно с мальчишкой, прибежавшим из конюшни. Тяжело дыша, он сказал, что доктор сможет быть только к утру, однако же по иным причинам, нежели предполагалось.
— Сгорела психушка, мистер Эштон, — сказал парень. — Совсем сгорела, одни угольки остались. Только кухонька стоит. Ей-богу, я собственными глазами все видел — я там и доктора нашел.
— Сумасшедший дом! — выдохнула Аманда, которая за минуту до того вошла в кухню вместе с сестрой. — Но это же ужасно!
— Доктор велел сказать, что он ухаживает за ранеными, потому не может прийти, — продолжал Лэтем. — Кто-то там вообще сгорел, но большинство вроде выкарабкалось.
— Большинство? — переспросил Эштон.
Лэтем пожал плечами.
— Ну эти, психи, кто-то выскочил из дома, а кто-то сгорел. Там еще не всех сосчитали, мистер Эштон.
— Ты объяснил доктору Пейджу, что он нам срочно нужен? — спросил Эштон.
— Так точно, сэр!