Апокалипсис XX века. От войны до войны - Буровский Андрей Михайлович

Андрей Буровский

После Первой мировой войны гражданские войны произошли во всех странах, населенных европейцами. Частью они вызваны были теми же причинами, что и «наша» Гражданская война 1917–1922 годов. Частью ее принесли на штыках коммунисты из СССР. Книга ПОСВЯЩАЕТСЯ всем людям всех народов, всех политических убеждений, которые боролись, как могли, с охватывающим Европу безумием.

А тем, кто нес в себе и навязывал другим безумие силой оружия, – даже не проклятие, плевок в морду, не более того.

Мы утверждаем, что момент социального взрыва во всех государствах неизбежно наступит, и мы, которым история раньше других вручила победу, при первом раскате Мировой революции должны быть готовы вынести военную помощь нашим восставшим иностранным братьям.

Введение

Призрак бродит по Европе… Призрак коммунизма.

Считается, что только в Российской империи после Первой мировой войны прогремела Гражданская война 1917–1922 годов. Большевики в ней победили, и потому Гражданская война навсегда разделила российскую историю на две части: ДО и ПОСЛЕ. А во всем остальном мире революции прошли – но какие-то маломощные. Эти революции потерпели поражение, и потому возникло два мира: социализма и капитализма. Ведь в Европе продолжался капитализм, а в России начался социализм.

Это глубоко неверное мнение, хотя и удобное.

Удобство для СССР было в том, что позволяло соединить идею революции и социализма с национальной идеей. Мы вот такие, мы вовсе не гниющий Запад, и потому у нас социализм. «Мы» коренным образом отличаемся от «них».

На Западе тоже было удобно считать Гражданскую войну и социализм особенностью России. Во-первых, противопоставление «нас», которые «хорошие» и революций не допустят. И «их», которые «плохие» и у кого сплошные гражданские войны. Во-вторых, описание кошмаров нашей Гражданской войны позволяло еще хорошенько попугать «своего» обывателя и сделать его лояльнее. Чтобы не слишком интересовался собственной историей и политикой… А то ведь внимательный человек много чего мог найти в истории своих собственных западных стран.

Действительность совершенно иная.

Вовсе не по России бродил призрак коммунизма весь XIX век. Весь XIX век Европа бредила революциями. Весь XIX век Европа пыталась построить утопический социализм. Общинами-фалангстерами по французскому утописту Фурье в 1830-е годы занималось до 20 тысяч французов. Парижская коммуна 1871 года была ничуть не менее кровавой и страшной, чем Совдепия Троцкого и Ленина – только что кончилась быстрее. Она была настолько страшной, что глава Французской республики Тьер наивно произнес после нее: «С социализмом покончено навсегда!»

На развалинах подожженного коммунарами Парижа, на горах трупов заложников казалось: мир получил прививку от прыжка в утопию. Но так только казалось.

Во-первых, никуда не девались проблемы европейской цивилизации. И с социализмом, и без социализма она зашла в тупик, и оставалось совершенно неизвестно, как из него выходить.

Во-вторых, к началу XX века социал-демократия стала фактором политики, даже стала частью системы власти в большинстве стран Европы. Тоже социализм своего рода, только мирный. Коммунисты потому и ненавидят социал-демократов, что социал-демократы без них и без всяких утопий внедряют в жизнь идею общественной справедливости.

В-третьих, соблазн сделать сказку былью резко возрос в ходе громадной войны, которую современники назовут Великой, а потомки – Первой мировой.

Идея социалистической утопии была неопасной, пока рос уровень жизни и общественное богатство распределялось все более справедливо. Пока научно-технический прогресс работал на рост благосостояния.

А во время Великой войны оказалась уничтожена 1/3 всех материальных ценностей, к тому времени созданных человечеством. Европейцы уже привыкли к относительному богатству… Ас 1916 года большинство людей испытывали очень большие нехватки решительно во всем необходимом.

Зиму 1916/17 года в Центральной Европе называли «турнепсной»: по названию кормовой свеклы – турнепса. В эту зиму турнепс стал важным продуктом для миллионов. По карточкам выдавали ровно столько еды, чтобы не умирать с голоду. В Германии дневная норма – 116 г хлеба или муки, 18 г мяса и 7 г жира. «Отоварить» карточки можно было только после многочасового стояния в очереди, и то не всегда. Зимой 1916/17 года множество людей, в том числе детей и стариков, тихо угасли в своих нетопленых домах, откуда и крысы ушли.

Кайзер Вильгельм II откровенно писал императору Австро-Венгрии Карлу: «Мы сражаемся против нового врага, намного более опасного, чем Антанта: против международной революции, которая находит сильнейшего союзника во всеобщем голоде».

Мир оборачивался такой жуткой несправедливостью, что идея радикального переустройства общества становилась все более привлекательной.

В 1917 году в Германии бастуют полтора миллиона рабочих. Им нечего есть. Еще в 1916 году военное министерство издало «Положение по поводу действий Главнокомандующего в случае больших стачек в военной промышленности».

В Британии 2 февраля 1917 года тоже ввели нормированное распределение хлеба. 688 стачек с 816 тысячами участников.

Во Франции прошло 314 стачек с 41 тысячей участников.

Неизбежная кровь? Слишком страшную школу прошла Европа в огне этой войны, чтобы испугаться кровопролития.

Сохранение культурных традиций? Европа слишком разочаровалась в своих собственных ценностях, чтобы сохранять их любой ценой.

Солдат Первой мировой стал основным участником революционных событий. За время этой войны были призваны в армию порядка 75 миллионов человек. В странах Антанты: 27 млн – 10,7 % всего населения Великобритании, 17 % населения Франции. В Германии, Австро-Венгрии призвали 23 млн человек: 20,7 % и 17,1 % всего населения. В Российской империи призвали 15,7 млн человек (8,7 % всего населения).

Из 75 миллионов призванных погибло 36 млн человек (48 %). 39 миллионов вернувшихся – это 8 % всего населения Европы. 33 % всего ее активного мужского населения.

Эти люди прошли страшную школу. Все решал солдатик с винтовкой, он был везде – а убить его было легко. Солдата травили газами и сжигали огнеметами, на него сбрасывали бомбы с аэропланов и дирижаблей. Солдат с винтовкой атаковал траншеи и бетонные укрепления: бегом пересекал пустое, пристрелянное пулеметчиками пространство перед траншеями, ножницами резал колючую проволоку, взбирался на валы, прыгал в траншеи…

Доты, землянки, тепло? Их не хватало на всех. Отхожие места были не везде. Бани – по случаю. Вши серыми ручейками сползали с уже мертвых и отправлялись на поиски живых. Чистоплотные парни «искались» друг у друга, но извести вшей никогда не удавалось.

Трупы убирали не сразу, а между линий окопов неубранные трупы могли лежать неделями, месяцами. Солдат мучился от медвежьей болезни, болел тифом и холерой, страшно вонял в месяцами не стиранном белье, постоянно чесался от вшей и грязи.

За считаные месяцы, даже недели окопной жизни миллионы людей утрачивали прежнюю веру в осмысленность и доброту мира. Для них исчезли гарантии безопасности и покровительства закона, которые давались своим подданным европейскими правительствами. Традиционные ценности свободы, законности, личного успеха, семейного счастья для них ослабевали, а то и совершенно исчезали.

В 1917 году призрак коммунизма забрел и в Россию. В силу ряда причин в России этот зловещий призрак почувствовал себя особенно уютно. Но и в России утопическую революцию для построения коммунизма делали не как национальную, а как часть Мировой революции. Гражданская война с самого начала считалась Мировой войной пролетариев с буржуями. Россия для коммунистов была лишь плацдармом для начала этого мирового безумия.