Татьяна некоторое время лежала неподвижно, затем открыла глаза и ответила:
– Какое у него было настроение? Скажите, какое было бы настроение у вас, если бы вы целыми днями носили пуленепробиваемый жилет? Если бы вас повсюду сопровождали охранники, повсюду, вы понимаете, что это значит? Вы видите «новых русских» где-нибудь на презентации нового казино, они швыряют сотни и тысячи долларов, пьют дорогие вина, одеваются от Кардена, а под этими костюмами – пуленепробиваемые жилеты, а пока они сидят на дорогом американском унитазе, их кряхтенье слушают четыре охранника, а они кряхтят, потому что все поголовно страдают запорами. И у половины язва, гипертония, импотенция и еще черт знает что. И «мерседесы» у них бронированные, и любовью они занимаются, когда охранники тут же, за стеной. Они очень многое могут, но только не прошвырнуться по бульварам, и не сходить в дешевую киношку, и не сесть в поезд, чтобы поехать куда глаза глядят. Так какое может быть настроение у сидящего в клетке? Соответствующее.
– И все-таки…
– Вы спрашиваете, боялся ли он кого-нибудь конкретно? – продолжала Татьяна. – Не знаю. Мне он ничего об этом не говорил. Он вообще не говорил дома о делах, считал, что по горло занят этим на работе. Но я-то знаю, он о них не говорил, но все время думал. В некотором смысле, – Татьяна снова повернулась к Турецкому,– он постоянно работал – двадцать четыре часа в сутки. Именно двадцать четыре, потому что он и во сне думал о своем паршивом банке. И расслабиться не мог никогда – ни в сауне, ни на модной тусовке, ни на Канарах.
– Это меня как раз не очень удивляет, – улыбнулся Турецкий. – Я ведь работаю практически также.
В глазах Татьяны он прочел сомнение.
– Что же, Татьяна Ивановна, вы считаете, что сейчас я тут с вами разговариваю, спрашиваю вас о том и о сем, затем составлю протокол, все аккуратненько зафиксирую на бумаге, отправлюсь домой к телевизору и за вечер ни разу не вспомню, что есть на свете такая Татьяна Бурмеева? Как, кстати, ваша девичья фамилия?
– Христофориди, – улыбнулась Татьяна. – У меня дедушка был грек.
– Говорят, смешение наций улучшает породу, – философски заметил Турецкий.
– Вы так считаете? – снова улыбнулась Татьяна, лукаво и слегка высокомерно, как женщина, хорошо знающая себе цену.
– Да и вы так считаете.
В этот момент в палату вошел врач в сопровождении медсестры, несущей накрытые белой салфеткой инструменты для инъекций. Это означало, что сегодня допрос Бурмеевой закончен. И хотя, объективно говоря, Саша Турецкий мало чего сумел от нее добиться, выходя из палаты, он чувствовал невероятный душевный подъем. «Какая женщина, – крутилась в голове еще одна банальная фраза. – Боже мой, какая женщина». Он снова вспомнил Леонида Бурмеева и вдруг почувствовал по отношению к нему невероятную злобу. Коротышка, очкарик, урод, страдающий хроническими запорами, как он смел дотрагиваться руками до этой женщины! Она родилась не для таких, как он. Возможно, в каком-то ином, идеальном мире Татьяна Бурмеева-Христофориди была предназначена для него, Александра Турецкого, но в мире реальности он не мог рассчитывать на любовь участницы конкурса «Московская красавица».
«А ведь у Бурмеева раньше была другая семья, – вспомнил Турецкий. – Надо бы встретиться с его бывшей женой». Как ни странно, это решение было продиктовано не только добросовестностью следователя, но и какими-то ему самому не совсем ясными личными мотивами.
Глава восьмая МИСТЕР ИКС
1
Капитан Сивыч просил никого к себе не пускать и к телефону не звать. Хотелось хотя бы на полчаса получить возможность посидеть и подумать спокойно. Дел, как всегда, скопилось невпроворот, одно нераскрытое преступление наслаивалось на другое, ни на что мучительно не хватало времени. Василий Васильевич был уверен – если бы оперативников не заваливали делами с ног до головы, раскрываемость была бы выше. Ведь раскрытие преступления – это работа мысли, воображения, она происходит не только в рабочее время с девяти до семи. В действительности, даже вернувшись домой, даже сидя за чаем вместе с семьей, в театре, на отдыхе, следователь продолжает работать. Капитану не раз снились сны, где он находил ответ на какую-то из мучавших его загадок.
Но возможно ли это, когда перед тобой столько дел одновременно! Капитан Сивыч посмотрел на сейф, две полки которого были сплошь забиты папками с текущими делами.
А тут еще постоянно отвлекают посетители, телефонные тонки, да мало ли что!
И вот теперь это убийство Гамлета Карапетяна. Его сразу же передали Василию Васильевичу, поскольку он, как оперативник, специализировался на мокрых делах, связанных с куплей-продажей квартир, приватизацией и прочими жилищными проблемами.
И тем не менее что-то во всей этой истории Сивычу с самого начала казалось неправильным. Внешне обстоятельства гибели Карапетяна выглядели даже банальными, если это слово вообще приложимо к убийству.
Выйдя глубокой ночью (или очень ранним утром) из дома, где он снимал квартиру, Карапетян сел в машину, которая взорвалась, стоило ему проехать несколько метров по двору. Взрыв был таким сильным, что личность Карапетяна с трудом удалось установить, точно так же как не сразу установили и принадлежность машины – по мелким искореженным и сильно обгоревшим остаткам криминалиста признали «Жигули» девятой модели, но номера с машины были заранее сняты. В конце концов, удалось восстановить номер двигателя, а идентификация машины по нему заняла некоторое время.
Так что по первой версии машина предположительно принадлежала Карапетяну (возможно, по доверенности), и кто-то решил от него избавиться таким, ставшим в наши дни не оригинальным, но верным способом.
И все же старшему оперуполномоченному отдела МУРа капитану Сивычу многое здесь не нравилось. Во-первых, судя по данным, которые удалось собрать, Карапетян не был напрямую связан с мафиозными группировками – он был так себе, мелкая рыбешка, старавшаяся урвать себе кусок, плавая в мутной воде. Приехав из Армении в Московскую область, он сначала занялся перепродажей продуктов, поставил в Подольске коммерческую палатку, потом переключился на табачные изделия и спиртное, но дальше этого не пошел – так и остался мелким торговцем. Видимо, не хватало у Гамлета коммерческих способностей, а может, подводили жадность и желание обжулить партнера по мелочи, что в конечном счете не могло способствовать успеху его начинаний.
Последнее время Карапетян стал скупать и перепродавать в Подольске квартиры, но цены там по сравнению с московскими были низкими, соответственно небольшим оказывался и приварок, а ему хотелось разбогатеть быстро. Собственно, это навязчивое стремление сразу сорвать куш и подводило Карапетяна.
Его новой акцией стала покупка комнаты в доме по Мыльникову переулку – предприятие, на которое он возлагал большие надежды, такое же нечистоплотное и мелкое по сути, как и все, что он делал в жизни.
Сотрудник милиции – в этом Василий Васильевич Сивыч был уверен с самого начала своей службы – не должен испытывать к преступниками симпатии или, напротив, ненависти или неприязни, превыше всего для него должны стоять закон и справедливость. Но сейчас, вглядываясь в одутловатое с тяжелым взглядом лицо на фотографии, Сивыч ловил себя на мысли, что этот Гамлет ему глубоко отвратителен.
И как ни странно, вовсе не оттого, что тот совершал противоправные действия, в сущности, Карапетян не очень-то и нарушал Уголовный кодекс, по крайней мере, в том виде, которым негласно пользовались на практике. Он торговал продуктами, имел зарегистрированный кооператив, купил комнату – все в соответствии с законом. И в то же время было в его лице что-то подлое.
Чем дальше Василий Васильевич Сивыч прояснял для себя образ жизни и мыслей Гамлета, тем неприятнее становился ему этот тезка принца датского. Гамлет Карапетян был мелким жуликом и пакостником, готовым из-за грошовой выгоды надуть ближайшего друга. Несколько свидетелей, знавших Гамлета, вспоминали, что он часто любил повторять: «У нас теперь капитэлизэм, дарагой. Эта значит – адин выплываит, а другой тоныт».