Эта линия проходила как раз над маленькой площадью...
Кончик карандаша был сломан, острие графита лежало на карте. Летная карточка, сжатая в холодной твердой руке, была оцарапана ногтями, согнута и смята.
– Он умер, – сказала печальная женщина глухим голосом. – Уже два года, как он умер. Он был старшим сыном моей сестры. Может быть, это к лучшему... Нет, это была не жизнь для мужчины. Много лет рисковал он своей головой на этом самолете. И все из-за пары жалких долларов! Летал для развлечения пьяных компаний, летал с ними на всякие сборища, на рыбалку, делал воскресные вылеты, что же вам еще... Нет, он не пил, но пассажиры постоянно приносили бутылки на борт. Он часто об этом говорил. Конечно, это не разрешается, но он был вынужден смотреть на это сквозь пальцы. В конце концов, это было средством для его существования. Они прятали от него бутылки, а когда их опустошали, то бросали за борт. Ему, правда, не удалось никого поймать, но это ничего не значит. Они часто шумели и пели, когда приземлялись, но в машине не оставляли пустых бутылок.
– А как он умер?
– Как умирают подобные люди? – лаконично ответила она. – Глубоко под землей, совсем недалеко от своего дома. В метро. Его столкнули с платформы и он попал под поезд.
Теперь на бумажке значилось:
Пассажиры:
Грэхем Гаррисон.
Хью Стрикленд.
Бэкки Педж.
Ричард Р. Дрю.
Аллен Верд.
2. Первая встреча
Сообщение в «Дейли Ньюс» от 1 июня в рубрике извещений о смертях:
Жаннет Гаррисон (урожденная Уэйт), жена Грэхема Гаррисона.
День смерти: 31 мая.
Похороны были скромные.
Выражается благодарность всем, приславшим цветы.
Все окна занавешены, на входной двери висел венок. Шел небольшой дождь. Выкрашенный в белый цвет дачный домик казался холодным и нежилым.
Большая машина, тоже с занавешенными окнами, свернула на мокрую от дождя подъездную дорогу и остановилась у входа в дом. Вышел шофер и открыл дверцу машины. Из нее вышел мужчина с серьезным выражением лица и помог выйти другому, на лице которого была глубокая скорбь. Он взял с благодарностью протянутую руку и с некоторым трудом поднялся по ступенькам. Входная дверь была широко открыта, возле нее стоял слуга, с потупленным взором ожидающий хозяина.
В доме царила та мрачная, душная атмосфера, которая сопутствует обычно смерти. Мужчины прошли в библиотеку, слуга закрыл за ними дверь.
Один усадил другого в кресло. Тот устало поднял голову, его взгляд был пустой.
– Она выглядела, как живая, не правда ли?
– Она выглядела прекрасно, Грей.
Друг неловко посмотрел в сторону.
– Не хочешь ли ты подняться и отдохнуть?
– Нет, мне и так хорошо... Я... я уже в норме.
Он вымученно улыбнулся.
– Это может с каждым произойти. Слезами и рыданиями делу не поможешь. Она бы этого тоже не желала.
– Выпей бокал коньяка, – заботливо предложил друг, – на улице очень сыро.
– Нет, спасибо.
– Или, еще лучше, кофе. Ты со вчерашнего дня ничего не ел.
– Спасибо, не хочу. Не теперь. Для этого еще будет подходящее время. Я смогу еще всю свою долгую жизнь есть и пить.
– Могу ли я здесь переночевать? Морган может устроить меня в гостиной.
Гаррисон отговорил его.
– Это не нужно, Эд. Мне гораздо лучше. Тебе предстоит длинный обратный путь, а утром ты должен опять быть на службе. Поезжай прямо домой и ложись спать. Ты заслужил это. Я очень благодарен тебе за это.
Тот протянул ему руку.
– Я позвоню тебе утром.
– Я тоже скоро пойду спать, – заметил Гаррисон. – Вот посмотрю еще пару этих присланных соболезнований. Это будет для меня каким-то занятием.
Друг попрощался с ним:
– Спокойно ночи, Грей.
– Спокойной ночи, Эд.
Дверь за ним закрылась. Гаррисон слышал, как он вышел из дома, затем подождал, пока Морган не постучал в дверь, как он обычно делал это перед сном.
Он сказал ему, как и своему другу Эду:
– Вы мне сегодня больше не нужны. Я еще только посмотрю почту. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Спокойной ночи.
Теперь он был один, как и желал этого. В скорби всегда лучше одиночество. Некоторое время он думал о ней. О ее смехе, о звуках ее голоса, когда она приходила домой и спрашивала Моргана: «Мистер Гаррисон уже здесь?»
Очень скорбно. Всегда будет скорбно, ибо он всегда будет думать о ней.
Он попытался обратить свое внимание на письма с соболезнованиями.
«Наше глубокой сочувствие... Наша искренняя скорбь о вашей огромной утрате...». Как однообразно все звучит. Но будет ли звучать это иначе, если ему самому встать на их место?
Он продолжал читать. Читая четвертое письмо, он был ошарашен.
Он ужаснулся, он не верил своим глазам. На некоторое время он оцепенел. Он застыл, держа в руках записку.
Затем встал, положил ее дрожащей рукой на стол и снова застыл в неподвижности.
Потом решительно пошел к двери и вышел из кабинета. Сняв телефонную трубку, он набрал номер и стал ждать.
Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал возбужденно и нервно.
– Это полицейский участок? С вами говорит Грэхем Гаррисон, Пенроуз Драйв, 16. Не сможете ли вы кого-нибудь прислать? Да, сейчас, если это возможно. Я полагаю, это касается убийства... Все остальное я сообщу тому человеку, которого вы пришлете... Нет, я не люблю по телефону... Хорошо, я буду ждать.
Он положил трубку и вернулся в библиотеку, опять к столу, на котором лежала записка. Он прочитал ее еще раз. Подписи не было. Там говорилось просто:
«Теперь вы знаете, каково это!»
Прислали Камерона. Это дело как раз поручили ему. Камерону не поручали трудных дел. Его послали потому, что в такое позднее время никого другого не было. Или, может быть, потому, что по поводу подобного телефонного звонка следовало послать именно такого человека, как он. Его имя было Майк-Лайн. Камерон был худой и его лицо имело угрюмое выражение. У него были выдающиеся скулы и впалые щеки. Походка его была неуверенная, его поступки были необдуманными и опрометчивыми. Он брался за каждое дело с неуверенностью новичка. Это происходило и в простых делах, которые для него казались бы явно рутинными.
Свою рубашку он уже давно не менял.
– Мистер Гаррисон? – спросил он и представился.
Гаррисон произвел на него впечатление подавленного горем человека.
– Я сожалею, что побеспокоил вас, – сказал Гаррисон. – Мне кажется, что я немного поторопился.
Камерон вопросительно посмотрел на него.
– Когда я поразмыслил, то дело вдруг представилось мне совсем в ином свете. Я хотел уже снова позвонить и попросить вас больше об этом деле не заботиться, что вы напрасно приехали сюда...
– Но, может быть, вы все же расскажете мне, что вас угнетает, мистер Гаррисон?
– Это несерьезно. У меня был своего рода шок. Как нарочно сегодня. Когда я это прочитал, то в первый момент мне в голову пришло ужасное подозрение...
Камерон ждал, но Гаррисон не закончил фразу.
– Именно сегодня я похоронил свою жену, – вот единственное, что он добавил.
Камерон с сочувствием кивнул.
– Я видел венок на двери. Но, тем не менее, скажите, что вы прочли?
– Вот. Это находилось среди писем с соболезнованиями.
Тот взял протянутую ему бумагу и внимательно рассмотрел ее. Потом поднял голову и испытующе взглянул на Гаррисона.
– Этому, естественно не следует придавать значения, – быстро сказал Камерон. – Очень пошло, даже цинично сформулировано. Может быть, кем-то, кто сам скорбел о своей потере. Но, впрочем...
Камерон вдруг уселся поудобнее, словно не собирался скоро уходить.
– Может быть, вы закончите эту фразу, которую недавно начали? Что же вызвало то ужасное подозрение, которое возникло у вас в первый момент, когда вы это прочитали?
Гаррисон неохотно ответил:
– Ну, моя жена, само собой разумеется, умерла от болезни самым обычным образом. Но когда я прочитал это, то сразу же подумал, что, возможно... возможно, пожалуй, понять все по-другому. Необоснованная мысль, навязчивая идея, подумаете вы? Мысль, что кто-то мог приложить к этому руки. Но, вероятно, эта идея, вспыхнувшая в моей голове, была совершенно нелепой.